"Товарищ Керенский": антимонархическая революция и формирование культа "вождя народа" (март – июнь 1917 года) by Б. И. Колоницкий (review)

Столетний юбилей российской революции 1917 г. продемонстрировал разрыв (хочется даже сказать – "пропасть") между оценками прошлого в корпорации профессиональных историков и российском обществе. К такому выводу пришел много лет назад и автор рецензируемой книги – известный российский историк, профессор Европейского университета в СанктПетербурге и ведущий научный сотрудник СанктПетербургского института истории РАН Б. И. Колоницкий: "Влияние историков на общественное сознание близко к нулю. В силу ряда причин – это и такая российская филологоцентричная традиция, в которой историковто никто и не читает особенно".¹ По нашему мнению, "филологоцентричная традиция" является далеко не главным объяснением такого положения дел. Для историков юбилей стал логичным поводом для ревизии многих сложившихся концепций, постановки новых исследовательских вопросов и попыток проанализировать те аспекты революционного прошлого, которые кажутся наиболее актуальными и наименее проясненными сегодня. Общество же продемонстрировало нежелание и неготовность к обсуждению сложных исторических проблем сложным языком. И историческая политика последнего десятилетия, и государственная система исторического образования ориентируют людей на поиск упрощенных ответов на сложные вопросы. В осмыслении событий преобладающими становятся бинарные категории, типа "наш – не наш" ("свой – чужой"), не допускающие нюансов и многозначности в оценках.

Достаточно взглянуть на тиражи научных книг, чтобы признать, что историков практически не читают. Точнее, не читают профессиональных историков – тех, кого признает таковыми историческое сообщество. Общественное внимание переключилось на литературнопублицистическую фолкисторию (псевдоисторию), в которой неподготовленному читателю (или, точнее, подготовленному современной российской исторической политикой) все сразу кажется простым, доступным и понятным. Поскольку тиражирование псевдонаучной литературы приносит доход, издательства к 100летню революции с готовностью наводнили рынок этой продукцией. Конспирологические теории, разоблачение "иностранной закулисы", вымышленные клубки заговоров подменяют анализ действительно важных вопросов, связанных с историей революции.²

Отчасти в этой ситуации виноваты сами историки, не сумевшие рассказать о своих исследованиях современным и понятным языком. По словам Колоницкого, "хорошие историки у нас нередко старомодны… А историки 'продвинутые' – часто поверхностны… Пугает увлеченность модным инструментарием… Жесткая привязка к определенно му инструментарию напоминает принцип партийности: способ отделения 'своих' от 'чужих'".³ Профессиональные историки оказывается перед выбором: или встать в позу обиженного и непонятого широкой публикой специалиста, или признать реальность и попытаться говорить (писать) о сложных проблемах так, чтобы это было не только "научно", но и интересно.

Рецензируемая книга Б. Н. Колоницкого, обсуждающая ряд важнейших вопросов истории российской революции 1917 г., относится к тем работам, которые вызывают интерес как у специалистов, так и у более широкой аудитории. Монография логично продолжает ряд исследований автора, связанных с революционными и военными потрясениями как ключевыми моментами российской истории начала ХХ века.⁴ Объединяет разные исторические сюжеты книги проблематика "семиотики революции", т.е. изучение значимости знаков и символов в революционном процессе, взаимовлияния революционной практики и символики, конкуренции действующих лиц и групп за контроль над производством символов.

В авторской концепции революции роль политических символов, апеллирующих не столько к разуму, сколько к эмоциям, связывается с архаизацией общественного сознания. "Сфера рационального в такие периоды сужается, размывается, возрастает роль чувственноэмоционального восприятия. Актуализируются архаические пласты человеческого мышления, для которых символ власти и сама власть – тождественные реалии".⁵ Определяя значимость символов в политической жизни, Б. И. Колоницкий выделяет их функции: демонстративную (подтверждение факта политических изменений), мобилизации и легитимации (оправдание насилия в условиях ослабления правовой системы), компенсаторную (замещение реальных общественных и политических преобразований), коммуникативную (трансляция адаптированных идеологем), идентификационную (указание на принадлежность к единому социальному целому).

Особое место в сакрализации и символизации политической жизни приобретали персональные символы, т.е. образы революционных лидеров, "демократических (народных) вождей". Сразу после фактического падения монархии (формально Россия была объявлена республикой только 1 сентября 1917 г.) начинается прославление новых политических лидеров – П. Н. Милюкова, кн. Г. Е. Львова, М. В. Родзянко. Однако вскоре образ харизматичного "революционного министра" А. Ф. Керенского, ставшего олицетворением Февраля, затмил остальных претендентов на роль вождя.

Свержение монархии и распространение антимонархических настроений привели не к радикальному преодолению авторитарнопатриархальной политической культуры, а к ее мутации… Гражданской добродетелью считается безусловная и безоговорочная "вера" в "истинного" вождя. Условием разрешения всех трудностей – наделение его дополнительными полномочиями.⁶

Особую восторженную атмосферу в российской столице и провинции, упоение масс от лицезрения вождей и, в первую очередь, А. Ф. Керенского отмечали многие свидетели и участники революционных событий. Для Б. И. Колоницкого обращение к личности А. Ф. Керенского и "культу Керенского" было совершенно естественным шагом при исследовании российского революционного процесса. Статьи, посвященные Керенскому, он начал публиковать с 1991 г. В одном из интервью он говорил, что пишет книгу, которая посвящена культу Керенского, но не отождествляет себя с Керенским или с его противниками, хотя и считает, что "иногда к нему современники и историки относились несправедливо. Это не значит, что я его собираюсь выставить рыцарем на белом коне, которым он не был".⁷

Монография "Товарищ Керенский", как отмечает автор, не претендует на создание новой биографии Керенского, но посвящена, прежде всего, политической культуре революции. Эта книга – не о политическом лидере, а о его культе (С. 15). Выбор объекта исследования обусловлен тем авторитетом, которым этот политик первоначально обладал. Однако собственно политическая позиция не объясняет феномена Керенского. Его влияние во властных структурах было, прежде всего, следствием его огромной популярности в стране. Керенский полностью отождествлял себя с Февралем, и его позиция была созвучна эйфорическим, восторженным, праздничным настроениям масс начального этапа революции. И характер, и политическая позиция "министра народной правды" были близки их политической культуре.⁸

Основная часть рецензируемой монографии состоит из четырех глав. В первой ("Революционная биография и политический авторитет") анализируется процесс превращения оппозиционера имперскому режиму в государственного деятеля революционной эпохи и та роль, которую играло при этом прошлое Керенского. Керенский и его сторонники разными способами постоянно напоминали о тех эпизодах биографии, которые умножали его политический капитал в 1917 году. Колоницкому было важно выяснить, "какие эпизоды жизни Керенского использовались особенно часто, а какие подлежали редактированию и даже забвению" (С. 28-29). Описание жизни, деятельности, страданий и подвигов революционного вождя внесло вклад в превращение маргинального культа "борцов за свободу" в официальный политический дискурс.

В следующей главе ("Революционный министр") рассмотрены приемы, которые использовались А. Ф. Керенским в феврале – мае 1917 г. для укрепления своего авторитета, репутации "сильного человека" Временного правительства. Б. И. Колоницкий отмечает, что Керенский проявил себя как упорный, энергичный и жесткий политик, использовавший уговоры и угрозы, закулисное давление и публичные выступления. Его талант воздействовать на общественное мнение с помощью прессы был особенно востребован (С. 250).

Глава "Вождь революционной армии" описывает трансформацию образа Керенского на посту военного и морского министра. Керенский и его окружение вырабатывали особую риторику, в которой преобладало влияние революционной политической культуры, но ощущалась и имперская патриотическая, военная традиция (С. 382). Образ "демократического министра" трансформировался в "вождя революционной армии" и, соответственно, милитаризовался. Керенский облачился во френч и фуражку английского типа, "железные ноты" стали звучать в его приказах и публичных выступлениях. Новый стереотип, создававшийся Керенским, его сторонниками и временными союзниками, был востребован значительной частью общества, и именно в мае министр стал часто именоваться "вождем" (С. 383).

В последней главе, "Наступление Керенского" анализируется ситуация июня 1917 г., когда А. Ф. Керенский стал не только самым популярным политическим деятелем Февраля, но и олицетворением революции, ее символом. Именно так его характеризовали популярные издания: "Благородный символ благородной Февральской революции", "Солнце свободы России" (С. 477). Революционная политическая культура наделяла вождя высшими моральными достоинствами, поддерживая безграничную веру в его возможности. Б. И. Колоницкий подчеркивает, что опыт культурных форм прославления "вождя народа" весной – летом 1917 г. имел серьезное значение для последующей эпохи, потому что в ходе революции "под вопрос ставилась легитимность претензий кандидата на роль вождя, но не принципы легитимации через прославление вождя… Сам принцип вождизма под вопрос не ставился" (С. 502).

В заключение отметим, что автор анонсировал в качестве предмета исследования изучение укрепление и ниспровержение "культа Керенского", однако рецензируемая монография охватывает лишь первое полугодие 1917 г., т.е. только период формирования этого культа. Поскольку Б. И. Колоницкий в ряде публикаций анализирует весь период нахождения А. Ф. Керенского у власти, можно надеяться на продолжение исследования "культа Керенского", теперь уже посвященного его разрушению и ниспровержению. Безусловно, эта тема может привлечь внимание как профессиональных историков, так и широкого круга читателей, интересующихся историей России.