Друзья поневоле: Россия и бухарские евреи. 1800–1917 by Альберт Каганович (review)

Монография выходца из Узбекистана, а ныне исследователя Манитобского университета (Канада) Альберта Кагановича посвящена завоеванию Российской империей Средней Азии в 1860–1880-х гг., а также отношению русских властей к бухарским евреям, которые отличались, по крайней мере внешне, от мусульман вечно синими от краски руками и пейсами. Эти сюжеты крайне слабо изучены как в зарубежной историографии, так и, особенно, в российской литературе. Каганович критически отнесся к недавно вышедшей единственной в российской историографии, а точнее этнологии, монографии Т. Емельяненко,¹ отметив целый ряд ошибок и неточностей, разбор которых “заслуживает отдельной самостоятельной статьи” (С. 382).

Читатели журнала Ab Imperio знакомы с одной из ранних публикаций автора по данной теме. В книге помещен переработанный вариант статьи, вышедшей в свое время в журнале.² Монография А. Кагановича включает, помимо введения и заключения, восемь глав. Несколько из них посвящены правовому положению бухарских евреев накануне завоевания Туркестана Российской империей и, особенно, в последующий колониальный период. Важное место в книге отводится эволюции политики русской администрации по отношению к бухарским евреям с 1860-х гг. до 1917 г. Самостоятельные главы и разделы касаются образования, модернизации и аккультурации бухарских евреев, а также женской эмансипации в колониальный период.

Источниковая база исследования достаточно обширна. Она включает архивные документы, вышедшие из недр центральных имперских учреждений, а также русской администрации в Туркестане, и касающиеся каждодневной политики властей в отношении бухарских евреев. Ряд архивных источников позволяет также рассматривать и реакцию на действия центральных и местных властей, прежде всего, состоятельных слоев еврейскобухарской общины. Каганович работал в архивах России, Израиля, Узбекистана и Украины.³ Автор использует и документы из частного архива Шмуэля Моше Ривлина, собиравшего материалы для написания так и не вышедшей книги о бухарских евреях. К сожалению, в распоряжении Кагановича было мало источников, которые позволили бы реконструировать повседневную жизнь местных евреев. Но таких источников объективно мало, поскольку “простые люди” редко самостоятельно фиксируют события и ощущения от них, и, тем более, эти документы редко сохраняются в архивах. Компенсируя дисбаланс внутри своей источниковой базы, Каганович работает с источниками на иврите, таджикско-еврейском, французском и немецком языках.

Как замечает автор, Российская империя, обладая значительным опытом колонизации Кавказа, не имела подобного опыта в отношении мусульманского населения, расселенного на обширной территории Центральной Азии. Тем не менее, завоевание и колонизация Туркестана, по сравнению с Кавказом, проходили более успешно. Для характеристики колонизационной политики российской власти автор использует категории Энтони Ранеландера – “централисты” и “регионалисты”. Если российские военные и гражданские чиновники – “централисты” – считали, что колонизацию необходимо осуществлять быстро и решительно, то “регионалисты” выступали за поэтапную абсорбцию новых подданных империи.⁴ К регионалистам принадлежал первый многолетний генерал-губернатор Туркестана К. Кауфман (1867–1882), который сформировался как военачальник и крупный военный чиновник под влиянием военного министра Дмитрия Милютина. Оба действовали в логике конфессионального государства и считали религиозную толерантность важным элементом колониальной политики в Туркестане. Показательно, что Кауфман вошел в конфликт с Министерством внутренних дел, отстаивая право местных мусульман на посещение священных мест ислама, Мекки и Медины, и предоставление российского дипломатического представительства во время паломничества. Каганович характеризует политику Кауфмана как “ненасильственную аккультурацию” (С. 9) и противопоставляет ее политике относительно католицизма на западных окраинах империи, особенно после польского восстания 1830–1831 гг. В Туркестане Кауфман отказался от своей первоначальной идеи конфискации вакуфных земель, доходы с которых шли на исламские институты. Более того, он освободил эти земли от уплаты налогов. В рамках избранного подхода Россия воздерживалась и от полной аннексии Хивинского ханства и Бухарского эмирата. Подобная политика распространялась и на бухарских евреев.

Переломным в этом смысле стало царствование Алесандра III (начало 1880-х гг.). И в еврейском, и в целом в туркестанском вопросе тон стали задавать централисты. С уходом Милютина военное ведомство превратилось в оплот консерватизма. И все же Каганович рисует многомерную политику России в Туркестане. В частности, политика в отношении бухарских евреев была более толерантной, чем по отношению к ашкеназским евреям в черте оседлости и за ее пределами.

Среднеазиатские евреи говорили на еврейском диалекте таджикского языка, проживали главным образом в крупнейшем городе региона Бухаре, вследствие чего за ними, с легкой руки европейских путешественников, уже в 1820-х гг. закрепилось наименование “бухарские евреи”. Ко времени российского завоевания Средней Азии туземные евреи являлись важным звеном хозяйственно-экономической системы региона. Бухарские евреи по целому ряду характеристик отличались от других групп восточных евреев Российской империи. В отличие от горских и грузинских евреев, они изначально были заняты преимущественно в ремесленном производстве, особенно шелкомотальном и красильном (отсюда и вечно синие руки). После 1870-х годов их второй основной сферой специализации стала торговля.

При мусульманском владычестве положение бухарских евреев было незавидным. Бухарские евреи имели статус зимми (покровительствуемых монотеистов – иудеев и христиан), основы которого заложил халиф Омар II в VIII в. Евреям запрещалось ездить верхом на лошади или осле, носить чалму и цветную шелковую одежду, иметь больше одной синагоги, выходить из города после заката, при встрече с мусульманином они обязаны были вставать и стоя его приветствовать. Мужчинам предписывалось появляться на улице подпоясанными только веревкой, женщины обязаны были носить на верхней одежде опознавательный знак в виде заплаты другого цвета. Дома и торговые лавки бухарских евреев должны были быть ниже мусульманских. Мужчины с шестнадцати лет платили подушную подать с “неверных” – джизью. Этот налог собирался главой общины, который, после передачи налога мусульманскому сборщику, получал от него символическую пощечину. Кроме джизьи евреи должны были уплачивать закят – налог на прибыль от продаваемых товаров, который был в два раза выше, чем у мусульман. На практике он оказывался еще большим: местные сборщики постоянно занимались вымогательством. Правовое положение бухарских евреев было унизительным, свидетельские показания евреев против мусульман в суде не принимались. Существовало и множество иных ограничений, специфических для различных регионов края. Например, в Ташкенте евреи не имели права ходить в сапогах, а только в галошах. Мусульмане избегали любых контактов с евреями, не заходили в их дома и запрещали евреям появляться в домах мусульман. В бане евреи должны были вести себя особенно осторожно, чтобы брызги воды с них не попали на мусульман. Дабы этого не случилось, евреи еще в середине XIX в. надевали на бедра особый передник. За нарушение перечисленных правил полагались жестокие наказания, вплоть до смертной казни. Полное прощение осужденный мог получить лишь только в случае перехода в ислам. Показательно, что, несмотря на жесткую дискриминацию, некоторое число бухарских евреев смогли составить состояние на торговле с Россией. Как правило, сами они не ездили с караванами в российские пределы, а действовали через мусульманских посредников. Евреи нередко опасались покидать свои жилища, боясь навсегда потерять семьи, которые похищали, чтобы обратить в ислам или получить выкуп. Разбогатевшим бухарско-еврейским купцам приходилось скрывать свое состояние. Они вкладывали имевшиеся у них средства не в предметы роскоши и одежду, как это делали мусульмане, а в новые торговые мероприятия. Этот факт играл немаловажную роль в развитии еврейского предпринимательства. Существовало еще одно обстоятельство, которое удерживало бухарскоеврейских торговцев от поездок в Россию: они были наслышаны, что и в России существуют правовые ограничения для тамошних евреев. В 1802 г. бухарские евреи обратились на иврите к евреям белорусского города Шклова с соответствующим запросом и получили успокаивающий ответ. Действительно, в тот период евреи, лишь недавно ставшие русскими подданными, практически не испытали дискриминации. Правда, Каганович ошибается, сообщая, что “Шклов в конце XIX – начале XX века был одним из важнейших торговых и духовных центров” (С. 45). В качестве доказательства он ссылается на исследование Д. Фишмана, у которого речь идет о другом периоде.⁵

Не удивительно, что в период завоевания Российской империей Средней Азии туземные еврейские общины, как подчеркивает Каганович, без колебаний поддержали захватчика. Пророссийские настроения были характерны для бухарско-еврейской общины еще несколькими десятилетиями ранее. Так, один из влиятельных представителей российской военной элиты Иван Вельяминов сообщал из Тобольска военному министру А. Чернышеву в 1834 г.: “Бухарские евреи и купцы… радостно и под большим секретом изъявляют сочувствие к переходу… в русское подданство… Евреи жаждут владычества в Средней Азии русских…”. Как справедливо отмечает Каганович, подобные взгляды объснялись желанием бухарских евреев освободиться от суровых ограничительных мусульманских законов и развивать торговлю.

Кауфман высоко оценил поддержку, оказанную России местными евреями, и важную роль, которую они играли в экономике крае. В Туркестане он отказался практически от всех репрессивных и дискриминационных мер, которые применялись в отношении евреев-ашкеназов в европейской России. Очень скоро бухарские евреи стали важным связующим звеном между Туркестаном и Россией. Их деятельность была особенно значительной в экономической сфере, а также в военной и внешнеполитической областях.

Достаточно подробно и интересно пишет Каганович о разнообразной помощи, которую оказывали бухарские евреи российским войскам во время военных действий и позже. Они использовали свои связи, знание языков, были информаторами и агентами российского командования и гражданской администрации. Некоторые бухарские евреи приняли непосредственное участие в боевых действиях во вспомогательных боевых отрядах, а также были разведчиками и проводниками. Каганович подчеркивает, что подобное поведение бухарских евреев не являлось уникальным. Похожим образом вели себя при завоевании Кавказа горские евреи и евреи Алжира, помогавшие французам захватить Алжир в 1830 г.

Конец 1860-х – первую половину 1880-х годов Каганович называет “золотом веком” в отношениях между российскими властями и бухарскими евреями. Они воспринимались как лояльные подданные России. Евреи Бухарского эмирата, который не был аннексирован и оставался формально независимым, получили право свободного въезда и выезда из России, а также право на приобретение недвижимости. Таким образом, как отмечает Каганович, они оказались равны по своему положению христианам и туземным мусульманам. Политика империи способствовала массовой эмиграции евреев из Бухарского в Туркестанский край. Со временем бóльшая часть мусульман смирилась с новым положением бухарских евреев. Наиболее открытыми для контактов оказались те, которые по роду своей деятельности находились в деловых отношениях с евреями (ремесленники, купцы). Каганович рассматривает их взаимоотношения как “межконфессиональный диалог” (С. 142).

Вместе с тем, среди мусульман нарастали и антисемитские настроения, особенно усилившиеся к концу XIX века, на фоне изменения политики центра по отношению к евреям. В 1893 г. толпа мусульман избила еврея, требовавшего возвращения долга от мусульманина. В апреле 1894 г. мусульмане в Ташкенте обвинили евреев в ритуальном убийстве. К чести имперской администрации, в этом деле она действовала оперативно и успешно. Каганович впервые вводит в научный обиход документы о еврейском погроме в Оше в сентябре 1911 г. Погром возник как реакция на слух, что евреи прячут у себя мусульманского мальчика. В результате разразившегося погрома один человек был убит и пятнадцать ранено. К суду привлекли шестнадцать мусульман, получивших мягкие приговоры: часть погромщиков была оправдана, несколько человек приговорены к восьмимесячному тюремному заключению. Благодаря ряду мер, принятых туркестанской администрацией, ошский погром остался единственным за все годы российского правления в крае.

Не вполне понятна авторская оценка степени модернизации бухарских евреев, которая, как пишет автор, затронула широкие слои еврейского населения, “вследствие чего современникам было труднее его [процесс модернизации] разглядеть” (С. 371). Модернизация образа жизни сказывалась, прежде всего, в поведении молодежи, в увеличении брачного возраста у девушек (с 13 до 17 лет), в изменении самого облика туземных евреев. В конце XIX столетия женщины надевали паранджу, только отправляясь в мусульманскую часть города, а в своем квартале в Самарканде они ходили с открытыми лицами. Как справедливо отмечает автор, так проявлялась свобода от необходимости подчиняться другой культуре. Состоятельные семьи бухарских евреев фотографировались куда охотнее, чем мусульмане. Каганович включил в свою книгу некоторые из уцелевших фотографий, ныне хранящихся в собрании Библиотеки конгресса США. У мужчин сохранялась традиция ношения особой шапки с высокой тульей, бархатным верхом и широкой меховой отстрочкой. Но к концу века эти шапки постепенно сменили барашковые или каракулевые, напоминающие небольшую русскую папаху. Эти головные уборы стали единственным опознавательным элементом одежды бухарских евреев.

Каганович не проходит и мимо восстания местного населения Средней Азии против имперской власти, вспыхнувшего летом 1916 г. Однако он ошибочно утверждает, что “в ходе восстания в крае погибло по несколько тысяч человек с обеих сторон” (С. 326). Со стороны участников восстания потери были в разы выше, чем среди карательных войск, не говоря уже о десятках тысяч туземцев (прежде всего, кыргызов, вынужденных искать спасения в Китае). Тысячи беженцев погибли в пути.⁶

Одним из важных упущений книги является отсутствие анализа взаимоотношений бухарских евреев с ашкеназами, приехавшими в Туркестан после российского завоевания. В 1914 г. в Туркестанском крае насчитывалось 19.2 тысячи бухарских евреев и примерно 6 тысяч европейских евреев. Исследования, посвященные истории других восточных общин, прежде всего, грузинских и горских евреев, обычно учитывают их отношения с мигрантамиашкеназами, и Каганович нередко обращается к этой литературе в своей книге. Однако примеру коллег не следует и оставляет сюжет за скобками своей работы.

В последние десятилетия дореволюционного периода политика местной администрации по отношению к бухарским евреям была двойственной. С одной стороны, поворот в сторону русификации, казалось, открывал путь к сегрегации и дискриминации евреев. С другой стороны, местной российской власти необходимо было заботиться об экономике края, в которой бухарские евреи играли “заметную роль” (С. 471). Специфику политики в тот или иной период в значительной степени определяли взгляды конкретного генерал-губернатора Туркестана, а их за тридцать пять лет после Кауфмана сменилось тринадцать. Последний генерал-губернатор, А. Куропаткин, был последовательным русским националистом и планировал антиеврейские меры в крае, но Февральская революция 1917 года помешала их реализации.

Ретроспективно, как пишет Каганович, российское имперское правление в Туркестане воспринималось бухарскими евреями, особенно принадлежавшими к состоятельному кругу, с ностальгией. Этот период вошел в их историческую память как “золотой век”. Так, некогда влиятельный и богатый купец Р. Потеляхов писал в 1934 г.: “За исключением нескольких льгот, которых нам не хватало, бухарские евреи пользовались всеми правами граждан в торговле и промышленности…, а теперь (после революции – А.Л.) появились новые диктаторы, каких не знали, которые захватили все как саранча и перевернули жизненный уклад… не только забрали все добро, но и вытащили у нас души”. Эта приведенная Кагановичем цитата указывает на перспективные направления исследования экономической, культурной и социальн-политической истории бухарских евреев после 1917 года.

Некогда компактно проживавшая в Туркестанском крае и Бухарском эмирате, а затем в советском Таджикистане и Узбекистане, бухарско-еврейская этнолингвистическая группа рассеялась по миру после распада СССР. В настоящее время абсолютное большинство бухарских евреев живет за пределами Средней Азии: большинство в Израиле, где достаточно активно участвует в политической и общественной жизни еврейского государства,⁷ а также в Соединенных Штатах, Германии, России и других странах. Работа Кагановича восстанавливает сложный имперский контекст эволюции этой общины в диалоге и противостоянии с центральной, региональной и локальной властями, различными конфессиональными группами, экономическими сетями и агентами модернизации. Таким образом, эта книга задает модель для дальнейшего изучения эволюции бухарских евреев в советском и постсоветском контексте.