Framing the Ukrainian Peasantry in Habsburg Galicia, 1846–1914 by Andriy Zayarnyuk (review)

Книга Андрия Заярнюка посвящена изучению процесса формирования коллективной идентичности крестьянства имперского приграничного региона – Габсбургской Галиции, и выводит на передний план проблему эволюции концепции “украинского крестьянства”. Выбор терминологии важен для автора: используемый им термин “Рутения” (Ruthenia) относится к территории современной Западной Украины с центром во Львове и включает население Галиции, связанное с местным крестьянством и считавшееся частью русинского национального движения. Прилагательное “русинский” (Ruthenian) применительно к национальному движению означает его ранние стадии, до того, как оно стало “украинским”. В книге анализируется эпоха создания основных интеллектуальных и политических проектов, направленных на русинские (позже украинские) деревни в провинции: период абсолютизма накануне 1848 г., революции середины века и последовавшая за ними реакция, либерализация режима и установление провинциальной автономии в 1867 г., появление социально-политических движений и первых политических партий на рубеже веков и массовая политическая мобилизация на национальной основе накануне первой мировой войны. В центре внимания исследователя находится округ города Самбор (укр. Самбір, польск. Sambor, венг. Szambor). Этот регион выбран по причине своей “ординарности”, удаленности от крупных городов и границы Российской империи, а также в силу этнической гомогенности (Р. XXVII).

Заярнюк солидаризируется с мнением тех американских историков, которые считают необходимым объяснять процесс формирования идентичности не только с точки зрения социальных систем и структур, но и в более широком контексте культурного поля (Р. XV). Таким образом, он определяет жанр своего исследования как “постструктуралистскую историю” (Р. XXV), изучающую конструирование коллективной идентичности через процесс ее концептуализации (framing). В ходе этого процесса создавалась рамка (framework) осмысления современных форм власти: дискурсивных и институциональных техник индивидуализации, управления и контроля. Конкретнее, речь идет о социальных практиках, формировавших определенный образ русинского крестьянства (Р. X).

Кроме того, книга написана под влиянием субалтерных исследований (Subaltern Studies Project), с их вниманием к системам неполитического доминирования и пониманием ограниченности марксистского и националистического подхода к изучению социальных низов, особенно сельского населения. Процесс концептуализации русинского крестьянства как украинской нации в контексте исследования Заярнюка подразумевает ассимиляцию “подчиненного” сообщества в буржуазное образованное общество (Р. XXV). В то же время, автор пытается реанимировать понятие класса как аналитической категории, забытое из-за чрезмерного внимания к национализму. Дистанцируясь от статичного понимания класса в марксистской историографии, Заярнюк предпочитает говорить о процессе “формирования класса” в экономической, социальной и политической сфере, связанном с изменением дискурса о крестьянах (Р. 339).

Первая глава посвящена Польской революции 1846 г. и конфликту между польской знатью и галицийским крестьянством. Критикуя историков, писавших на эту тему, за ограниченность источниковой базы их исследований, автор подчеркивает значение событий 1846 г. для формирования дискурса социальных и национальных идентичностей в Галиции.

Во второй главе Заярнюк анализирует другое судьбоносное событие, революцию 1848 г., в которой переплелись категории социального и национального. Парадокс русинского движения во время революции состоял в том, что его лидеры хотели выглядеть национальными, а не крестьянскими активистами и представляли процесс освобождения крепостных крестьян в категориях гражданства. Но поскольку крестьяне были основной социальной средой русинства, “они были единственными людьми, которых можно было представлять как новых граждан” (Р. 72).

Третья глава посвящена конфликту вокруг лесов и пастбищ общего пользования, которому в украинской историографии уделено довольно много внимания. Автор утверждает, что главная ошибка национальной историографии в интерпретации многовекового противостояния между польскими помещиками и русинским крестьянством – абсолютизация значения социально-классового конфликта (Р. 79). Заярнюк обращает внимание на другую грань этого противостояния – языковую, дискурсивную. На основе анализа огромного массива архивных документов, описывающих конфликты между крестьянами и помещиками и способы их урегулирования, он приходит к выводу об особой роли отмены правительственного патронажа над крестьянами после реформы 1848 г. В результате обострилось противоречие между режимами немецкого права, ориентированного на частную собственность, и более коммунитаристского славянского обычного права (Р. 110).

В центре внимания четвертой главы – местные активисты русинского движения 1860–1870-х годов, их взаимоотношения с крестьянством, включая основание и деятельность первых русинских просветительских обществ для крестьян. В ходе политических дебатов 1860-х гг. власть в сельской Галиции оспаривали соперничающие национальные проекты (русинский, польский и русофильский). Польское движение использовало политический язык либерализма, представители же русинского национального движения говорили языком клерикального популизма. Национальные отношения переплетались с политическими разногласиями и экономическими интересами. В результате, проблема сервитута решалась и обсуждалась не столько на языке классового конфликта, сколько на языке либерализма, индивидуальных свобод и права владения частной собственностью.

В пятой главе изучается появление социальной программы в русинском движении в 1880-х гг. и предшествовавшая ему смена поколений. В центре внимания автора – популярная газета Batkivshchyna, ее корреспонденты и формирующийся новый дискурс о крестьянстве в результате появления действительно массово популярной прессы и активного вовлечения крестьян в национальное движение.

Этот процесс раскрывается более подробно в шестой главе на примере биографии крестьянина Ивана Михаса – самого активного корреспондента популярных газет Самбора в 1880–1900-х гг. Будучи членом радикальной партии, он был в центре крестьянской политики и участвовал во всех крупных политических баталиях своего времени (Р. XXIII). Написанный в жанре микроистории сюжет, посвященный анализу концепций и образов, которыми оперировал Михас, и кругу его социализации, указывает на необходимость пересмотра истории украинского движения в Галиции в конце XIX в.

Такая альтернативная версия национального движения в русинском селе предлагается в седьмой главе. В центре внимания автора – создание национальной публичной сферы и усилия украинского движения по формированию сознательного класса крестьян в конце XIX – начале XX вв. Заярнюк полагает, что в 1890-е гг. происходит массовая мобилизация русинского крестьянства. Это не значит, что большинство крестьян были вовлечены в политику: лишь незначительное меньшинство подписывалось на газеты и интересовалось политической жизнью. Массовая мобилизация заключалась в том, что крестьяне начали воспринимать себя украинцами, а украинское национальное движение сделало ставку на либерализацию политической жизни (Р. 380).

Книга Заярнюка является существенным вкладом в “историю снизу” сельской Галиции конца XIX в. В социальной истории региона преобладают общие описательные работы, посвященные знати, интеллигенции Кракова и истории маленьких городков западной Галиции (Р. XX). Сходная ситуация характерна для украинской интеллектуальной и культурной истории. Анализ идентичности и “национальной ориентации” галицийских украинцев до сих пор преимущественно основывался на классических и уже хорошо изученных текстах.

В центре книги – переход от традиционного общества к современному. Автор анализирует то, как этот переход отражался в популярной прессе, в школьных программах, в деятельности просветительских клубов русинского движения, издававших печатную продукцию, ориентированную на массы крестьян (со статьями о фермерстве, пчеловодстве, с юридическими советами). К сожалению, Заярнюк почти не затрагивает основной пласт русинского крестьянства, уделяя внимание лишь отдельным выходцам из немногочисленных, наиболее зажиточных его слоев. Возможно, поэтому остается не совсем ясным, за счет чего все же крайне аполитичная, аморфная масса, какой было галицийское крестьянство в 1848 г. и даже в конце XIX в., трансформировалась в хорошо организованный, национально сознательный “класс”? Как демонстрирует Заярнюк, на протяжении долгого времени крестьянство оставалось далеким от национального движения, недостаточно отражавшего его социально-экономические интересы. Лишь немногие вступали в непосредственный контакт с активистами (Р. 55), печатная продукция до сельского населения практически не доходила (Р. 63). Этот вопрос, как и вопрос уникальности западно-украинской идентичности, остается в книге открытым.

Тем не менее, данное исследование можно назвать крайне удачным как в методологическом плане (как опыт применения постструктуралистской теории в сочетании с критической социальной историей), так и в содержательном. Книга Заярнюка напоминает, что противоборство в сферах дискурса, языка и образов фундаментальнее политических и военных конфликтов (P. 376).