Soviet Karelia: Politics, Planning, and Terror in Stalin’s Russia, 1920–1939 by Nick Baron (review)

508 Рецензии/Reviews patriotic reformers “the Third Section ,” writes Bitis, “…strengthened tsarism without strengthening the tsarist state” (P. 421). However, von Vock’s insights concerning censorship suggest that in fact both were weakened. Following his eastern rivals’ defeats, Nicholas, for his part, also fell prey to a myth – this one about Russia’s invincibility. Citing Kagan, Bitis argues that even after the Polish Uprising, when Nicholas came faceto -face with Russia’s manpower shortage and geographical vulnerability , he maintained the “ridiculously anachronistic” belief “that Britain or Austria would support Russia in a war against Turkey and France…” (P. 498). This sovereign fantasy highlights the essential vulnerability of an autocratic militarized state ruling over a censored society, where narodnost’ nonetheless developed sufficiently independently to spawn the notion of a “Slavonic brotherhood” (P. 500) that, when popularly embraced, seduced a regime desperate for legitimacy into making fatal foreign policy choices. In compelling detail, Russia and the Eastern Question explains the reasons for these otherwise inexplicable choices. Highly recommended. Людмила НОВИКОВА Nick Baron, Soviet Karelia: Politics, Planning, and Terror in Stalin’s Russia, 1920–1939 (New York: Routledge, 2007). xx+331 pp. Maps, Notes, Bibliography, Index. (=BASEES / Routledge Series on Russian and East European Studies; Vol. 43). ISBN: 0-415-31216-7. Историография сталинизма и советской национальной по- литики, быстро развивающаяся в последние годы, пополнилась но- вым интересным исследованием. Книга Ника Бэрона о политике и экономике межвоенной Карелии на локальном материале просле- живает взаимосвязь между ста- линским экономическим планиро- ванием, внутренней политикой и пространственными концепциями советского руководства. Главный тезис автора заключается в том, что ликвидация внутренних ав- тономий в СССР, мобилизация экономики и общества и террор 1930-х гг. были следствием перео- риентации советской внешней по- литики, в центре которой вместо идеи мировой революции встала сталинская программа построе- ния “социализма в одной стране”. Это вызвало переход от поддерж- ки автономных региональных образований к попыткам создать однородное консолидированное советское пространство. Таким 509 Ab Imperio, 3/2009 образом, исследуя Карелию, Бэ- рон стремится “понять сталин- ский тоталитаризм с точки зрения его пространственной динамики” и представить “культурный ана- лиз эволюции советского адми- нистративного, экономического и политического пространства через пространственное планиро- вание и политику” (Pp. 4, 6). В первых трех из шести глав работы Бэрон исследует поло- жение Карелии до революции, возникновение Карельской ав- тономии и ее политическое и экономическое развитие в годы НЭПа. Последующие три главы посвящены изменению эконо- мического и политического по- ложения Карелии в годы первых пятилеток и “Большому террору” на территории республики. В 1920-е гг., как показывает Бэрон в первых главах книги, роль “двойной периферии” по отноше- нию к России и Финляндии, кото- рую традиционно играла Карелия, наполнилась новым содержанием. Финские социалисты, создавшие при поддержке Ленина автоном- ную Карельскую трудовую ком- муну, видели в Карелии револю- ционный центр Северной Европы и ядро будущей скандинавской советской республики. Они стре- мились создать автономную в политическом и культурном отно- шении и экономически развитую Карелию, которая должна была подтолкнуть социалистическую революцию в скандинавских стра- нах и впоследствии объединить их вокруг себя. В начале 1920-х гг. ориентация советского руковод- ства на мировую революцию, как подчеркивает Бэрон, позволила главе финской автономии Эдварду Гюллингу заручиться поддержкой центра и добиться значительных политических и экономических привилегий. На основе Карель- ской трудовой коммуны в 1922 г. была создана Карельская автоном- ная республика. В экономическом отношении Карелия приобрела особый налоговый статус, а так- же стала получать значительную часть доходов от экспорта ка- рельской древесины и широкие инвестиции, которые позволили республиканскому руководству предпринять шаги по комплекс- ному развитию экономики края. Таким образом, Бэрон убедитель- но демонстрирует, что возникно- вение и укрепление карельской политической и экономической автономии было напрямую свя- зано с внешнеполитическим кур- сом советского руководства на мировую революцию, а также с планами финских социалистов в Карелии относительно развития революции в Скандинавии. В то же время автор показы- вает, что даже в условиях макси- мальной поддержки со стороны центра карельская автономия 510 Рецензии/Reviews была ограничена рядом обстоя- тельств. Постепенное закрытие и укрепление советских границ препятствовало заграничным кон- тактам с Финляндией и попыткам карело-финской элиты сделать республику революционной пери- ферией скандинавских стран. Так- же из-за стремления Гюллинга экономически усилить Карелию к ней были присоединены террито- рии с преимущественно русским населением, что в этническом отношении превратило карель- ское население в меньшинство. В свою очередь, экономическая автономия Карелии нарушалась тем, что ряд крупных предпри- ятий края не подчинялся респу- бликанскому контролю, а по- стоянная нехватка рабочей силы заставляла руководство края искать трудовые ресурсы за его пределами и с середины 1920-х годов все активнее использовать труд заключенных ГУЛАГа. Бэ- рон отмечает, что экономические выгоды от использования прину- дительного труда перевешивали в глазах карельского руководства опасения по поводу того, что это может повредить репутации республики за рубежом. Кроме того, лидеры автономии со вре- менем могли все меньше влиять на решения центральных властей, и поэтому им оставалось лишь согласовывать свои интересы с деятельностью ОГПУ (P. 121). Если становление карельской политической и экономической автономии было вызвано ориен- тацией советского руководства на мировую революцию, то по- следовавшая во второй половине 1920-х гг. смена внешнеполитиче- ских ориентиров, как показывает Бэрон, привела к постепенной ликвидации автономных прав республики. Он отмечает, что сталинская концепция построе- ния социализма в одной стране и связанные с ней попытки укре- пить внешнюю и внутреннюю безопасность СССР являлись главной причиной свертывания экономической и политической автономии Карелии. Стратеги- ческие соображения определили географию пятилетних планов, которые проектировали развитие промышленности в удаленных от границ центральных и вос- точных регионах страны. Это положило конец проектам карель- ского руководства по созданию сбалансированной экономики и сделало главным экономическим приоритетом республики расши- рение лесоповала и лесообработ- ки. Одновременно были урезаны бюджетные привилегии Карелии, республиканское хозяйство все больше развивалось по указаниям центральных ведомств, и возрас- тающую роль в экономике края играли ОГПУ-НКВД. В частно- сти, именно они инициировали 511 Ab Imperio, 3/2009 строительство в начале 1930-х гг. Беломорско-Балтийского канала, а затем создание Беломорско-Бал- тийского комбината НКВД. В политической сфере, как и в экономике, первые пятилет- ки принесли ограничение ав- тономии. Как указывает Бэрон, опасаясь вторжения внешних врагов, сталинское руководство ужесточило контроль центра над периферией и усилило репрессии. Уже в первой половине 1930-х гг. жертвами чисток стали карель- ские крестьяне приграничных волостей, арестованные по делу “заговора финского генерального штаба”, “кулаки”, высланные из приграничных районов, и жители Ингрии, депортированные из при- лежащих к границе территорий. В годы “Большого террора” репрес- сии стали еще более обширными и охватили больше девяти тысяч “кулаков” и других “неблагонад- ежных” жителей края, более 80% из всех арестованных были рас- стреляны. Как подчеркивает Бэрон, ре- прессии диспропорционально широко коснулись финского на- селения Карелии, что свидетель- ствовало об отходе руководства страны от поддержки загранич- ных контактов республики и общем росте подозрительности и ксенофобии. Финские руково- дители были сняты с ведущих постов в карельской промышлен- ности, так как их подозревали в саботаже и контактах с внешним врагом. Красные финны были устранены и от политического руководства республикой, были обвинены в “национализме” и ошибочной внешней политике, которая якобы вызвала усиление “буржуазного” влияния Финлян- дии. Таким образом, как показы- вает автор, заграничные планы финских социалистов, которые привели их к власти в Карелии в начале 1920-х годов, в середине 1930-х стали причиной их же падения, а позже – и физической гибели. В частности, Гюллинг, отстраненный от власти в 1935 г., был расстрелян в Москве в 1938 г. на пике “Большого террора”. Бэрон отмечает, что усилению репрессий способствовало со- чувствие им со стороны части местной политической элиты, промышленных руководителей и населения, недовольных преобла- данием финнов в руководстве ре- спубликой. В конечном же итоге, по убеждению автора, сталинская политика по консолидации совет- ского пространства и ликвидации властных периферийных центров привела к тому, что Карелия окон- чательно утратила как свою роль “двойной периферии”, так и свою автономию. В целом, в своей книге Бэрон убедительно доказывает связь между изменением внешнеполи- 512 Рецензии/Reviews тических ориентиров централь- ного советского руководства и судьбой политической и эконо- мической автономии Карелии. Ка- рельский пример, по его мнению, позволяет также сделать более широкие заключения и показы- вает, что в Советском Союзе “раз- витие периферийных регионов и государства в целом” со второй половины 1920-х гг. определялось “сталинскими усилиями по пол- ной пространственной изоляции” страны (P. 231). Бэрон не только предлагает целостную интер- претацию развития межвоенной Карелии, но и рисует широчай- шую картину экономических и политических изменений в респу- блике. Многочисленные карты, графики и таблицы с данными о распределении промышленности, лесозаготовках, инвестициях, по- казателях бюджета, численности населения и количестве заклю- ченных подчеркивают глубину и тщательность проведенного исследования. Тем не менее книга Бэрона вызывает некоторые вопросы. Например, не совсем понятно, с чем именно, по мнению автора, было связано общее изменение политической линии советского руководства. Если главной причи- ной утверждения курса на внеш- нюю изоляцию были убеждения пришедшего к власти Сталина, то как объяснить, что еще в 1922 г., по свидетельству самого Бэрона, вождь вполне симпатизировал революционному национализму Гюллинга, а после Советско-фин- ской войны вновь поменял прин- ципы национальной политики в крае, согласившись на создание Карело-финской союзной респу- блики? Если отношение Сталина к национальным территориальным образованиям не было постоян- ным, то чем именно были вызваны такие колебания? С вопросом о роли Сталина в формировании политики связан и более общий вопрос о соотношении личных и структурных факторов в политике сталинизма. Хотя Бэрон отмечает и роль сталинских представле- ний о построении социализма в одной стране, и влияние “ди- намики системы... с присущими ей структурными трениями и противоречиями” (P. 240), соот- ношение между этими факторами, как представляется, в книге так до конца и не выяснено. Не совсем убедительными представляются и заключения автора о том, что осуществлению планов карельского руководства по устойчивому, сбалансирован- ному развитию республики по- мешали, в первую очередь, изме- нения внешнеполитических ори- ентиров государства, интервенция центральной власти и диктат пятилетних планов. Едва ли мож- но предположить, что Карелия, 513 Ab Imperio, 3/2009 зависимая от внешних инвести- ций, так и не сумевшая разрешить вопрос нехватки рабочей силы и имевшая собственные амбициоз- ные внешнеполитические планы, могла бы, не будь вмешательства центра, демонстрировать устой- чивое экономическое развитие. В конечном итоге не только со- юзное, но и карельское руковод- ство подчиняло экономическую эффективность политическим со- ображениям и строило утопичные планы на будущее. Некоторое ощущение недо- сказанности в книге Бэрона воз- никает и из-за того, что автор не позиционирует свое исследование в контексте современной истори- ографии советской национальной политики и сталинизма. Безус- ловно, положение Карелии как будущего революционного центра Северной Европы было во многом уникально. Тем не менее многие из процессов, происходивших в республике, были общими и для других национальных республик и автономий, и для страны в целом. Поэтому историографи- ческие сравнения помогли бы автору, с одной стороны, лучше отразить особенности развития Карелии, а с другой стороны, до- полнить дискуссии о сталинизме и советской национальной политике собственными заключениями и наблюдениями. В частности, сопоставление карельского примера с выводами Терри Мартина позволило бы Бэрону сделать важные уточне- ния о роли национальных элит и национальных эмигрантов в фор- мулировании советской политики и представить более широкий по- литический контекст тех усилий, которые предпринимал Гюллинг по созданию карельской автоно- мии. Также это сравнение могло бы дать основу для рассуждений и выводов о роли национального фактора в “Большом терроре”.1 Более глубокие параллели с опы- том Магнитогорска или пятилет- ками на Урале, проанализирован- ными в работах Стивена Коткина и Джеймса Харриса, или репрес- сиями в подмосковном Кунце- во, описанными Александром Ватлиным, помогли бы Бэрону представить более убедительную картину роли местных элит в фор- мировании пятилетних планов и в расширении системы ГУЛАГа, а также выявить особенности раз- вития репрессий в Карелии.2 Ины- ми словами, хотя аналитические рамки “новой пространственной истории” дают Бэрону возмож1 Terry Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, 2001. 2 Stephen Kotkin. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley, 1995; James R. Harris. The Great Urals: Regionalism and the Evolution of the Soviet System. Ithaca, 514 Рецензии/Reviews Jean LÉVESQUE И. И. Чухин. Карелия – 37: Идеология и практика террора / Предисл.: В. Н. Верхоглядов. Петрозаводск: Издательство Пе- трозаводского государственного университета, 1999. 160 с. ISBN: 5-8021-0022-2. This is a very personal book, written by a man whose untimely death has prevented the completion of a work that is the culmination of more than 15 years of interest in the history of Soviet repression from the perspective of the autonomous republic of Karelia. The focus of his last book is thus the unfolding of Soviet terror, especially the phase of “mass operations” in 1937–1938 in the region. It is also very personal in the sense that while the author was not even born during the Terror, his father did participate in the process of repression; the book can therefore be read as a quest to understand his father’s motives and, more generally , as a vehicle to achieve a certain repentance on the road to creating a new democratic society in Russia. It is, moreover, personal in the sense that Ivan Chukhin developed his interest in the history of repression from within the ranks of the Ministry of InternalAffairs, a rare occurrence as one expects mostly victims to be ность сделать важные наблюде- ния о связи советской внешней политики и судьбы автономных образований, в то же время они не позволяют автору отразить все богатство собранного материала и расставить важные акценты по дискуссионным вопросам со- ветской национальной политики, сталинизма и репрессий. Несмотря на эти пожелания, книга Бэрона о межвоенной Каре- лии представляет собой глубокое и детальное исследование и, без- условно, заслуживает внимания специалистов в области советской истории и национальной поли- тики. 1999; А. Ю. Ватлин. Террор районного масштаба: “Массовые операции” НКВД в Кунцевском районе Московской области, 1937–1938. Москва, 2004. ...