In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

15 Ab Imperio, 2/2008 ОТ РЕДАКЦИИ Настоящий номер Ab Imperio, посвященный практикам и дискурсам “взращивания” политического, культурного и социального субъекта империи, оказался для редакции одним из наиболее сложных за все годы издания журнала. Мы пригласили к участию в номере исследо- вателей, занимающихся деконструкцией (реконструкцией) индиви- дуальных и коллективных кодов субъективации и практик производ- ства и описания современного субъекта в гетерогенном имперском пространстве. Одной из наших задач было не просто рассмотрение истории Российской империи в свете основных положений постколо- ниальной теории, но и критический анализ самих постколониальных подходов в свете специфики Российской империи. Речь идет о пре- одолении жестких оппозиций типа “колонизатор – колонизуемый”, “метрополия – колония”, “Ориентализм – Европo-/Западоцентризм”, “Свой – Иной” (когда вторая оппозиция в каждой паре заведомо объ- являлась постколониальными теоретиками результатом искаженной репрезентации и гегемонного дискурса ее противоположности). Мы выражаем глубокую признательность всем авторам настоящего номера – как приславшим статьи по собственной инициативе, так и отклик- нувшимся на специальное приглашение редакции – за согласие уча- ствовать в коллективном эксперименте, результаты которого, как мы надеемся, позволят развить плодотворную дискуссию о перспективах постколониального прочтения истории России и СССР на современном историографическом этапе. 16 От редакции Как свидетельствуют авторы опубликованных в номере ста- тей, и прежде всего – участники круглого стола о применимости постколониальных подходов к осмыслению опыта Российской империи и СССР, российский материал “естественным” образом сопротивлялся характерным для ранней постколониальной теории манихейским интерпретациям: Россия и СССР являлись протяжен- ными государствами, и границы “метрополии” и “колоний” здесь характеризовались гибкостью, динамичностью и пористостью; на разных этапах эти государства описывали себя как в имперских, так и в национальных категориях; они практиковали и культивировали как сегрегацию и “нарциссизм” больших и мелких различий, так и разного рода “слияния” и “сближения”, и т.д. Поэтому нам кажется, что нынешний виток постколониального дискурса, который все более размывает границы между метрополией и колонией и фокусируется на практиках властвования в общеимперских контекстах, способен вдохновить именно и прежде всего исследователей Российской империи и СССР. Перед ними не стоит необходимость вместе с пересмотром старых методологических положений отказываться от достижений политики идентичности “героического периода” развития постколониальной теории – в отличие от представителей “субалтерной” историографии, для которых постколониальный поворот был неотделим от интеллектуальной и политической эман- сипации. Скорее, в условиях постсоветской историографии речь может идти о преодолении этноцентричных и нациоцентричных нарративов – как доминантных, так и доминируемых. Неактуальны в нашей дисциплине и проблемы, возникавшие в прошлом перед историками Великобритании, которые традиционно рассматривали британские колонии как сферу колониального “иного” и “иных”, не допускавшихся (ни исторически, ни в рамках исследовательского дискурса) внутрь собственно британского общества настолько, чтобы иметь возможность неконтролируемого и даже форматирующего воз- действия на жизнь метрополии и ее политическую структуру. Этот взгляд подвергся пересмотру лишь в последнее время, в рамках новой имперской истории Великобритании. Ее приверженцев интересует, как буржуазная культура метрополии пыталась структурировать со- циальные отношения в колонии и в самой метрополии, практикуя для этого вмешательство в интимную сферу человеческой жизни, регулирование семьи, воспитания, вскармливания детей, политику тела, используя медицинское и гигиеническое знание. В этом смысле 17 Ab Imperio, 2/2008 “догоняющее развитие” российской/постсоветской историографии империи, безусловно, имеет свои преимущества. Очень важно, что совершающийся на наших глазах отказ постко- лониальной теории от жестких бинарных моделей сопровождается обращением к проблематике культурных контактов, гетерогенности и контекстуальности исторического опыта и порожденных им нарра- тивов, переходных состояний и идентичностей, многонаправленности контактов и взаимовлияния “колонизаторов” и “колонизуемых”. Сами эти категории теряют присущую им ранее монолитность и моно- логичность и дробятся по социальным, экономическим, гендерным, культурным и региональным критериям. Такая ревизия не может не импонировать специалистам по истории континентальных империй и полиэтнических государств, озабоченных поиском моделей “новой имперской истории”, которая бы учитывала множественность локаль- ных опытов прошлого и гибкость и гетерогенность политических, со- циальных и культурных границ в изучаемых ими регионах, обществах и государственных образованиях. Описанная гетерогенность конти- нентальных империй предполагает возможность и необходимость вы- борочно обращаться к обновляющимся подходам постколониальных исследований, не отказываясь при этом от перспективных моделей, развившихся в историографии континентальных империй (например, история управления и администрирования, история национальных движений или политических групп). Видимо, можно говорить о двух источниках методологического обновления современных постколониальных исследований, к кото- рым исследователи Российской империи/СССР проявляют различную чувствительность и восприимчивость. Первый источник – социальная лингвистика, изучение языков в их социальном функционировании, которое, в частности, вдохновило версию “новой имперской истории” Ab Imperio – историю “языков самоописания империи и нации”. С одной стороны, этот метод позволяет преодолеть ограничения ис- следовательского языка и оптики, сформированных национальной нормой, и переключиться на генеалогию тех или иных категорий или практик, которые формировали представления людей и задавали смысл их поступков в синхронной перспективе. С другой стороны, “языки самоописания” неизбежно заставляют исследователя интерпретиро- вать ситуации диалога, перевода, гибридизации, смещения смыслов или неспособности обеспечить коммуникацию. В этом свете наиболее плодотворными парадигмами оказываются ­ “пиджин”, “суржик” или – 18 От редакции на языке постколониальных исследований – креолизованные языки. Как полагает Роберт Янг, Пиджин и креолизованные языки являются хорошими моде- лями, поскольку они сохраняют реальные исторические формы культурного контакта. Структура пиджина в грубой форме, путем наложения словаря одного языка на грамматическую структуру другого, предполагает модель, отличную от однонаправленных властных отношений доминирования колонизатора над колони- зуемым.1 Перенос понимаемой таким образом лингвистической парадигмы на ткань имперской реальности не вызывает, как кажется, жесткого не- приятия со стороны специалистов по истории Российской империи. По крайней мере, многие статьи, опубликованные в Ab Imperio – прежде всего в номерах годовых тематических циклов “Языки самоописания империи и многонационального государства” и “Антропология языков самоописания империи и нации” (2005 и 2006 гг.) – могли бы стать ценным вкладом в постколониальные дискуссии специалистов по ев- ропейскому империализму, североамериканскому колониализму и пр. Другим важнейшим источником обновления постколониальных исследований является гендерная теория, сфера интимного опыта, сексуальных контактов и телесного знания. В силу целого ряда при- чин (которые в редакционном введении можно затронуть лишь очень поверхностно, но которые, безусловно, заслуживают особой дискус- сии) эта проблематика, некогда обогатившая дискуссии о российской модернизации, буржуазной культуре, профессионализации, остается маргинализированной в историографии Российской империи. А ведь прямая аналогия с обращением к лингвистической парадигме здесь очевидна, поскольку интимные контакты, как и “языки” в широком смысле слова, порождали гибридные и переходные социальные фор- мы – смешанные расы и этничности, нелегитимные в социальном и политическом смысле отношения и “нелегитимных” детей или, наобо- рот, более желательное с биологической и политической точек зрения потомство. Иным словами, самоорганизация на интимном уровне, как и открытая политизация и огосударствление интимной сферы, форми- ровала имперскую субъектность, что не достигалось только мерами прямого политического воздействия. 1 Robert J. C. Young. Colonial Desire. Hybridity in Theory, Culture and Race. London & New York, 1995. P. 5. 19 Ab Imperio, 2/2008 Две статьи, опубликованные в методологической рубрике номера, показывают, какие разные “имперские ситуации” позволяет рекон- струировать тонкое и контекстуализированное обращение к интимной сфере имперского опыта в рамках современной постколониальной парадигмы. Статья Элизабет Бюттнер об “имперских семьях” в Британской Индии периода Раджа и статья Эдриенн Эдгар об интер- претации и реальной политике межэтнических браков в советской Средней Азии, помимо реконструкции интереснейших историй “людей во времени”, показывают империи в их надындивидуальном измерении – империи, в политике и самовосприятии, в рутинном функционировании и даже в выживании которых проведение или стирание тех или иных социальных и гендерных границ оказывалось принципиально важным. При этом сама категория “империи”, как и оппозиция “колонизатор – колонизуемый”, и базовые гендерные и пространственные оппозиции оказываются у обоих авторов далеко не самоочевидными, а взаимообусловленными и динамичными. Напряжение, возникающее между этими двумя статьями, которые можно рассматривать и как эксперимент по критическому примене- нию последних постколониальных подходов западной имперской истории к российскому/советскому материалу, еще более выявляет- ся и проблематизируется в “круглом столе”, в котором принимают участие исследователи, имеющие практический опыт подобных экспериментов. Наконец, статья Эдуарда Грея в методологической рубрике но- мера развивает интереснейший подход к Российской империи как к модели, которую сознательно отвергали или стремились превзойти строители ранней Североамериканской империи. Анализируя записки американского путешественника в Сибири Джона Ледьярда, Грей обращает внимание на его интерпретацию имперского разнообразия и характера имперского правления, на неприменимость знакомых по американскому опыту категорий (“раса” и т.п.) к описанию россий- ского имперского фронтира. Опыт Ледьярда, попытавшегося увидеть процесс создания “республиканского субъекта” в зеркале имперской России, выявляет самые глубинные пласты “интимного домена”, по- скольку подчеркивает амбивалентные и множественные связи между пониманием разнообразия населения и проектами его политической организации. Нам кажется, что статьи всех последующих рубрик, затрагивающие темы в диапазоне от “механики модерной власти” на региональном 20 От редакции Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов уровне в Османской империи (Саракоглу), поисков агента русской колонизации в Российской империи (Ремнев и Суворова), образования как практики “взращивания” имперского субъекта (Кусбер), ревизии внешнеполитического советского “колониализма” посредством субъ- ективации опыта “колонизуемых” (Ву), постсоветского “культурного расизма” (Шнирельман) и интерпретаций переведенного на русский язык “Ориентализма” Эдварда Саида российскими интеллектуалами (Бобровников), могут прочитываться в свете поставленных в методо- логической рубрике проблем соотношения интимного опыта и им- перских и национальных идеологий, взаимодействия множественных языков на имперском пространстве и кодируемых ими политических отношений. Предлагаемый вниманию читателей номер ни в коей мере не пре- тендует на то, чтобы “закрыть тему” – напротив, он лишь намечает наиболее важные вопросы, связанные с использованием исследова- телями Российской империи, СССР и постсоветского пространства постколониальной теории. Собранные в этом номере материалы об- ретают новый, порой не предполагавшийся авторами смысл благодаря синергетике интертекстуального общения на страницах журнала. Мы надеемся, что вопросы, как поставленные редакцией и авторами статей, так и возникающие у читателей, будут способствовать дальнейшим исследованиям и дискуссиям. ...

pdf

Share