Гендерные истории Восточной Европы ред. по Е. Гаповой, А. Усмановой, А. Пето (review)

471 Ab Imperio, 3/2003 Ирина ТАРТАКОВСКАЯ Гендерные истории Восточ- ной Европы / Под редакцией Е. Гаповой, А. Усмановой, А. Пето. Минск: ЕГУ, 2002. 416 с. ISBN: 985-6614-61-9. Сборник “Гендерные истории Восточной Европы” занимает в довольно уже многочисленной русскоязычной литературе по ген- дерным исследованиям важную и очень слабо освоенную нишу концептуализации гендерной проблематики в контексте Вос- точной Европы. В то время, как основные дебаты разворачивают- ся вокруг степени применимости к российским реалиям западных теоретических концептов, в том числе и феминистских, существу- ет немало работ авторов из стран нашего региона, со сходной исто- рической судьбой, чьи попытки осмысления местной специфики могут оказаться для нас весьма и весьма поучительны. Впрочем, что же такое Вос- точная Европа? Ответ на этот вопрос далеко не столь очевиден, как кажется, и поразмышлять над ним предлагается во вводной статье – “Размышления на темы географии и истории”, автор- ство которой принадлежит со- ставительницам сборника Елене Гаповой и Альмире Усмановой. Эта изящная небольшая статья предлагает видение Восточной Европы как “идеи”, а не как гео- графической и геополитической реальности. Если “европейская идея” (при всей неопределенности значения этого термина) является относительно привычным для нас понятием, то “восточноевро- пейская” сразу ставит в тупик – обычно принято говорить о неком аморфном “посткоммунистиче- ском пространстве”. Авторы же “Размышлений” напоминают нам о том, что “у идеи под названием “Восточная Европа”, по сути дела, несколько традиций” (С. 5). Это дискурс, причем такой дис- курс, которому соответствовали определенные политические и экономические институты. “Не- которое неустойчивое простран- ство малых наций между Россией и Германией”, о котором писал Кундера, находится сейчас не только в процессе интенсивных трансформаций, но и в процессе столь же интенсивных поисков идентичности – континенталь- ной, локальной, национальной, политической… Как же все эти формы принадлежности влияют на идентичность гендерную? Что это значит – быть восточно-ев- ропейской женщиной, восточно- европейским мужчиной? И где находимся мы сами: в Восточной Европе, в Евразии, или у нас со- всем уж особый путь (в том числе и гендерный)? 472 Рецензии/Reviews Мне кажется, что не менее (а может быть, и более) сложно, чем нам, россиянам, отвечать на эти во- просы нашим бывшим соратникам по “нерушимому братству”, и осо- бенно – жителям Беларуси, где был составлен и издан этот сборник. Но для того чтобы понять это, вряд ли осмысленно рассматривать карту – ощущение сопричастности дается не в меньшей степени историей, чем географией. Или – “истори- ями”, которым и посвящена ре- цензируемая коллекция научных статей. Множественное число как бы исключает большую букву, на которую претендует История – в смысле “Большая История”, исто- рия великих мужей, политиков и воинов, занесенная на скрижали, отраженная в десятках тысяч до- кументов, проанализированная в тысячах монографий. В этой же книге речь идет об историях частных, неназванных, редко за- писываемых, почти невидимых, практически маргинальных – ну, в общем, настоящих “женских исто- риях”, что-то вроде вышивания крестиком. Так одна из францу- женок, опрошенных участницами сборника Анн Рош и Мари-Клод Таранже, рассказывала о том дне и часе, когда услышала по радио известие о начале второй миро- вой войны – “Я как раз поставила кролика в духовку…” Ну, кто же будет включать в Историю этого дурацкого кролика? В силу этого один из разделов сборника посвящен именно уст- ной истории и другим нетради- ционным методам исторического анализа – методам, чувствитель- ным к таким “историям” и к таким сюжетам, которые практически не могут быть “уловлены” обыч- ной историей, основанной на письменных документах. И здесь дело не только в новых сюжетах, которые позволяют нам “открыть” историю женщин как историю, разворачивающуюся преимуще- ственно в рамках частной жизни и повседневности, но, прежде всего, в методологии. Ведь, как напоминает нам (вслед за Генри- еттой Мур) в своей статье третья составительница сборника, Ан- дреа Пето, “мы не можем просто добавить в историю женщину и все размешать” (С. 36). Проблема заключается в том, что “женская” или “гендерная история” является таковой не только (и не столько) по своим сюжетам (потому что в известной степени гендерным, при должном угле зрения, может быть любой сюжет – все истори- ческие персонажи имеют половые характеристики), а по своей мето- дологии, которая претендует на сопротивление доминирующему “фаллологоцентрическому дис- курсу”. И здесь встает огромная теоретическая проблема, относя- щаяся не только к феминизму, но и к любой другой современной 473 Ab Imperio, 3/2003 критической теории, ставящей под сомнение существование объективной истины, в том числе и истины исторического факта. Как совместить политическую ан- гажированность и историческую честность? Сохранить критиче- ский пафос и избежать тотального релятивизма? Альмира Усманова во второй своей статье под названием “‘Ви- зуальный поворот’ и гендерная история” (С. 38-66) полагает, что гендерная история созда- ет относительно автономную и оригинальную модель познания истории “тех, кто не писал”. И эта модель подразумевает более широкое привлечение источни- ков, отличных от письменных документов – в частности, филь- мов, фотографий и других визу- альных носителей информации. Она успешно показывает, что анализ таких материалов имеет свою особую логику и позволяет судить о коллективном бессозна- тельном данной эпохи, не только о фактах, но и мыслях, мнениях, идеологических установках того или иного исторического пери- ода и национальной культуры. Открывающиеся при этом воз- можности столь велики, что она даже делает вывод о “визуальном повороте” современной гума- нитаристики от вербального к визуальному мышлению. Мысль несколько эпатажная, но на самом деле очень глубокая и интерес- ная: действительно, современная история все более и более стано- вится историей коммуникаций и преимущественно – визуальных. Являясь специалистом по кино- репрезентациям, Усманова рас- крывает свою идею в основном на примере кинематографа, но не менее перспективна она может быть применительно к Интернету, к смешанной визуально-текстовой коммуникации, характерной для нашего времени. Статья является очень ценной еще и потому, что в ней достаточно подробно описаны методы анализа киноматериала, что, вообще-то, очень большая редкость: текстов, посвященных анализу репрезентаций гендера в том или ином фильме, сейчас публикуется очень много, но создается впечатление, что пода- вляющему большинству авторов этих статей и невдомек о суще- ствовании каких-то специальных методов визуального анализа – в основном они исполнены в жанре “что вижу, о том пою”. Из статьи Усмановой, по крайней мере, ясно, что существует специальный язык кинематографа и для того, чтобы не только увидеть, но и объяснить скрытые в фильме культурные смыслы, этот язык необходимо понимать. (Хотя с ее интерпрета- циями фильма А. Роома “Третья Мещанская” я бы, наверное, в чем-то и поспорила.) 474 Рецензии/Reviews Еще одна очевидная удача сборника – это статья Елены Га- повой “Между войнами: женский вопрос и национальные проекты в Советской Белоруссии и Запад- ной Беларуси”. Это один из очень редких опытов исследования вза- имоотношений национальной и гендерной идентичностей на вос- точно-европейских материалах. Опираясь на подход Бенедикта Андерсона о национальных со- обществах как о “воображаемых” и “изобретаемых”, Гапова произ- водит реконструкцию процесса “изобретения” белорусской на- ции, предшествовавшего оформ- лению современной белорусской государственности. Скрупулезная работа с документами позволя- ет показать, как происходило становление двух совершенно разных образов “белорусской женственности”: “героических тружениц Советской Белорусси” и гражданок-патриоток Западной Беларуси. Ключевую роль в их развертывании Гапова отводит идеологическим дискурсам, в рамках которых женщинам на- ходилось подобающее приме- нение, наиболее полезное “для Родины и нации”, по мнению создателей того или иного дис- курса. И какими же разными были заботы восточных и западных белорусок: если на польской тер- ритории главным белорусским женским журналом была “Жа- ноцкая справа”, учившая, как правильно стирать постельное белье (включая замачивание, кипячение, собственно стирку, подсинивание и накрахмалива- ние), то советская белоруска Вера Хоружая, уже приговоренная к 8 годам тюрьмы за подпольную работу в Западной Беларуси, куда ее засылали по решению партии и правительства, и освобожденная в обмен на заключенных поляков, в 1941 г., беременная, категори- чески отказывалась покинуть партизанский отряд, а когда ее все-таки отправили на большую землю, писала отчаянные письма первому секретарю ЦК КП Бело- руссии, чтобы ее вернули обратно (С. 112). Статья Гаповой, помимо прочих достоинств, может быть отличным иллюстративным ма- териалом для всех, кто читает лекции по национальным и ген- дерным отношениям. Эта же проблематика, но на совсем другом материале подни- мается в очень интересной работе Барбары Эйхорн “Возвращение в Восточную Германию: гендер- но маркированный и еврейский опыт?” Она посвящена доста- точно малоизвестному эпизоду послевоенной европейской исто- рии – возвращению евреев в “де- нацифицированную” Германию. Трудно даже представить себе, что это был за опыт – вернуться в страну, где ты жил раньше, кото- 475 Ab Imperio, 3/2003 рую искренне любил и в которой физически уничтожили всех тво- их не успевших ехать родственни- ков только за то, что они родились евреями. Проблема была еще и в том, что многие из них себя ев- реями, собственно, и не считали: они не исповедовали иудаизм, немецкий язык был для них род- ным – казалось, они полностью ассимилировались. Однако исто- рия показала, что национальная идентичность может быть тебе и вменена – независимо от того, что ты сам по этому поводу думаешь, и шестилетняя еврейская девочка Эрика, спрашивавшая у матери, кто такие евреи, скоро узнала это на примере собственной судьбы. И тем не менее, были те, кто ре- шился вернуться – этого требова- ла от них немецкая коммунисти- ческая партия, в которую многие из них входили как антифашисты. Барбара Эйхорн описывает судь- бы нескольких молодых семей, налаживающих свою жизнь в ГДР. Примечательно, что их вос- поминания об этом жизненном эпизоде имеют четкую гендерную маркировку: мужчины сразу же включились в публичную жизнь, их рассказы посвящены преиму- щественно профессиональным и политическим аспектам новой жизни на родине. Они говорят о “революционном рвении, в ре- зультате которого условия жизни отходили на второй план” (С. 276). Можно предположить, что, про- падая день и ночь на работе, не так уж сильно они сталкивались с этими условиями. Другое дело – жены: одна из них, мать четырех детей, вспоминает о комнате, где ветер дул через окна и не было воды, чтобы постирать пеленки. Она описывает повторявшийся дважды в день рискованный вы- нос детей на прогулку из дома без лифта: она брала по одному ребен- ку под мышки и быстро бежала вниз, сопровождаемая истошны- ми воплями младенцев наверху, затем клала первых на землю и мчалась за двумя оставшимися, на сей раз слыша вопивших внизу… (С. 277-278). Всем им пришлось пройти еще и через всплеск го- сударственного антисемитизма в 1950-е гг. Статья Эйхорн, помимо того, что она просто очень инте- ресная, убедительно показывает, что каждая национальная, по- литическая, личная судьба полна глубоких гендерных смыслов, и ни один социальный процесс не может быть правильно понят без учета его гендерной составляю- щей. Хочется отметить также ста- тью Снежаны Рогач и Сергея Шимуковича, из которой можно узнать, что секс-торговля урожен- ками Восточной Европы – отнюдь не порождение последних деся- тилетий, а, напротив, имеет уже более чем столетнюю традицию; 476 Рецензии/Reviews работу Ирины Дунаевой, объяс- няющую, почему политкаторжан- ки готовы были покончить собой, чтобы избежать телесных наказа- ний; как всегда, интересный текст Сергея Ушакина об особенностях потребления на постсоветском рынке. Во многих статьях сборника содержится ценный методический анализ результатов представлен- ной исследовательской работы, что весьма плезно для тех, кто сам занимается сбором эмпири- ческого материала. Так, в статье Элы Хорнунг “Интерактивное конструирование гендера в браках во время второй мировой войны в Австрии” самокритично опи- сан поучительный эпизод, когда исследовательница “спугнула” своего респондента, бывшего офицера вермахта, не удержав- шись от моралистских коммента- риев по поводу его позиции “ни о чем не подозревавшего честного солдата”: “В результате моего вмешательства и морализаторских вопросов рассказчик занял обо- ронительную позицию и впослед- ствии отвечал на вопросы кратко” (С. 153). Честность автора статьи, совершившей ошибку при сборе материала и описавшей ее, позво- ляет другим исследователям ее не повторять: отправляясь на интер- вью, надо быть готовым к тому, что информант может оказаться лично неприятным. Эта ситуация лишний раз напоминает о том, что личная мировоззренческая и этическая позиция интервьюера должна быть предметом очень серьезной рефлексии. Сборник не лишен, конечно, и некоторых недостатков. Во- первых, в нем, как и в любом, правда, собрании текстов, тексты эти неравноценны по качеству. В данном случае, мне кажется, это- му способствует некоторая нео- пределенность его формата: неко- торые статьи настолько короткие (буквально по семь страниц), что больше напоминают тезисы до- клада на конференции, а это все- таки уже другой жанр. Ряд статей грешит “ползучим эмпиризмом”: так, в работах Крассимиры Да- скаловой, Бертеке Ваалдейк, Анн Рош и Мари-Клод Таранже, Римы Праспальяускене и многих других приводятся интересные факты, но анализ им сопутствует достаточно поверхностный, отчего создается впечатление “восточноевропей- ского калейдоскопа”. Особенно это характерно для текста Рош и Таранже: стилистически он напо- минает просто фрагмент отчета о проведенном “поле”, т.е. продукт, промежуточный между собствен- но исследованием и публикаци- ей. Статья Анеле Василюте, на мой взгляд, просто слабая. Это своего рода гимн современному литовскому консьюмеризму, по- зволяющему гражданам наконец 477 Ab Imperio, 3/2003 распрощаться с проклятым совет- ским дефицитом и “ознакомиться с европейской, азиатской, амери- канской культурами и стилями жизни”, выраженными в многооб- разии товаров (С. 387). Вот харак- терный пассаж, явно написанный со скрытым чувством глубокого удовлетворения: “Несмотря на трудности в экономической жиз- ни, население сохранило сравни- тельно высокую покупательную способность, которую оно может теперь реализовывать в литовских торговых центрах, по размеру и структуре смоделированных в соответствии с западными стан- дартами. Прежде людям надо было ехать на большие расстояния в магазины других городов или даже других республик СССР, чтобы удовлетворить свои поку- пательские потребности” (С. 388). Конечно, нельзя не порадоваться по-человечески за литовских граждан, но вообще-то тексты, трактующие капитализм, прежде всего, как благое поле новых воз- можностей, распространены были в период эйфории начала 1990-х (да и то вызывали определенные сомнения), прошедшее же деся- тилетие научило восточных евро- пейцев тому, что потребительские импульсы являются не только ис- точником удовольствия, но и тем самым рычагом, с помощью кото- рого навязывается и стиль жизни, и ее экономический режим, и, не в последнюю очередь – гендерные стереотипы. Я не присоединяюсь вполне к тем громам, молниям и проклятиям, которые извергают в адрес потребительского капи- тализма современные радикалы, но рассуждения о том, что “в поведении женщин замечаются колебания между самодисципли- ной и приносящим удовольствие потреблением” (С. 392) и о том, что “выбор продуктов для мно- гих женщин – это акт индиви- дуализации” (С. 393), выглядят все же очень наивными. Вот уж воистину “прекрасный новый мир!” Нельзя не сказать также не- сколько слов и о другом тексте, вызывающем чувство опреде- ленного недоумения, а именно, о статье американского профессора Мариан Рубчак “Преобразование женственности в современной Украине”. Из нее читатель может узнать о том, что оказывается, “женщины Руси и женщины Московии относились к разным обществам, каждое из которых обладало своей собственной уни- кальной культурной эволюцией” (С. 398). Под Русью подразуме- вается именно Киевская Русь, культурно-политическая предше- ственница современной Украины, но отнюдь не России, которая воз- никла в результате эволюции “Мо- сковии”. И разница между двумя этими обществами, как выясня- 478 Рецензии/Reviews ется, была преогромная: только лишь “вначале женщины высшего сословия Московии пользовались той долей равенства, которую их киевские сестры считали само собой разумеющейся” (С. 400). Потом в России, простите, в Московии, возник Домострой, увековеченный впоследствии в известном документальном па- мятнике XVI века, и женщины оказались полностью порабоще- ны, в подтверждение чего приво- дятся целых две русские послови- цы (со ссылкой на англоязычное издание университета Северного Иллинойса). Совсем не то же са- мое происходило в Украине (т.е. на Руси): находясь под глубоким воздействием древнеукраинского матриархального мифа, “укра- инская женщина традиционно пользовалась существенной сво- бодой действий”. Более того, “несмотря на включение Украины в российскую патриархальную со- циальную структуру, культурные различия между этими двумя тра- дициями сохранились… То, что продолжало разделять их, так это традиционно низкий статус жен- щин в Московской Руси и, напро- тив, высокое уважение, которым на Украине всегда пользовалась женщина” (С. 400-403). Разница эта, несмотря на “поглощение прежней Украины Москвой” (С. 402), оказалась настолько устойчивой, что сохранялась и в советское время. А именно: “в отличие от фетишизированной репрезентации мужеподобной советской матери-героини изо- бражения советской украинки вписывались в образ древней могущественной матриархаль- ности” (С. 404). В подтверждение подробно описывается барельеф “Черкасская Мадонна” в городе Черкассы, у которой, в отличие от “мужеподобной” Родины-матери присутствуют “объемная, мягко очерченная грудь” и “пуп неверо- ятных размеров”. А это, согласи- тесь, совсем уже другое дело. По поводу “Черкасской Мадон- ны” хочется заметить, что, види- мо, профессор Рубчак мало видела советских барельефов 1970-х гг. изготовления, если именно этот кажется ей знаком уникальной матриархальной культуры. Но вообще говоря, политический “message” статьи более, чем ясен. Вопрос о сходствах и различиях гендерных отношений в Украине и России явно выходит за рамки данной рецензии (статья Рубчак – не единственная в своем роде, и такая дискуссия могла бы быть не- безынтересной). Поэтому, почти не касаясь сути заявленного авто- ром тезиса я просто хотела бы об- ратить внимание на привлеченные ей аргументы. Главным из них является относительно свободное поведение украинских девушек: “в отличие от преобладающих на 479 Ab Imperio, 3/2003 Руси (под Русью в данном слу- чае надо понимать Россию, т.е. Московию – И.Т.) нравов, секс до замужества не был абсолют- ным табу в некоторых регионах на ранних этапах новой истории Украины” (С. 400). Я думаю, что для всех, мало-мальски знакомых с отечественной историей нравов и повседневности очевидно, что и в России-Руси-Московии до- брачный и внебрачный секс от- нюдь не был “абсолютным табу”. Интересующихся могу адресовать к отличному сборнику по исто- рии средневековой российской сексуальности под редакцией Н. Пушкаревой “Се грехи злые, смертные…”, где приведены не только статьи ученых-историков, но и опубликованы конкретные исторические документы, по- казывающие, что жизнь наших предков отнюдь не была монаше- ской. Можно вспомнить здесь и фольклор, и русский эротический лубок, и множество других исто- рических свидетельств. Другое дело, что все это доказательства не пережитков матриархата, а “двойного стандарта”, которым определялась официальная, в том числе церковная регуляция частной жизни и реальное пове- дение людей, особенно крестьян, наименее зависимых от публично предписанных запретов. Аргументы ведущего специ- алиста по истории гендерных отношений в средневековой Руси Н. Л. Пушкаревой о том, что расхождение в статусе женщин Киевской Руси и Московии пред- ставляет лишь разные стадии эволюции одного народа, отме- таются Рубчак буквально одной ссылкой на изданную в 1989 г. работу археолога М. Гимбутас, которая доподлинно установила существование матриархальных социальных порядков на терри- тории современной Западной Украины и патриархальных – в районах среднего и нижнего бас- сейнов Волги (С. 398). Происходя лично из “района среднего бассей- на Волги”, т.е. из города Самара, и закончив в этом самом городе исторический факультет местного университета, я уверенно могу засвидетельствовать, что в этом районе уже с 1920-х гг. происходи- ли интенсивные археологические раскопки, отлично документиро- ванные в периодически издавав- шемся сборнике “Поволжская археологическая экспедиция”. Никаких следов специфической культуры, более патриархальной и андроцентричной, чем другие культуры бронзового века, там не обнаруживается, тем более, что местные культуры неоднократно сменяли друг друга, эволюцио- нировали и изменялись под воз- действием миграционных про- цессов. Вообще, сообщение о том, что, оказывается, “ученые все же 480 Рецензии/Reviews пришли к консенсусу” по поводу существования матриархальных сообществ, является поистине открытием в историографии, для которой вопрос о существовании матриархата остается, мягко го- воря, дискуссионным (интересу- ющимся этим вопросам советую обратиться к трудам историка и этнографа Ю. И. Семенова). И, наконец, как вписываются в представление о знатных россий- ских женщинах, только и знав- ших, что свой терем, мятежная царевна Софья, да и знаменитые российские императрицы? Наверное, этих сомнений до- статочно для рецензии на целый сборник, в котором эта статья представляет собой всего лишь небольшую часть. Поднятая в ней тема может быть, однако, раз- вернута впоследствии во вполне содержательную дискуссию спе- циалистов в области славянской истории и этнографии, в которой приверженцы украинской ген- дерной самобытности, надеюсь, будут опираться не только на англо- и украиноязычные публи- кации и пьесы Леси Украинки в качестве источников по средне- вековой истории. Подчеркнем однако, что в рецензируемой книге собраны тексты весьма содержательные и профессиональные, полезные для исследователей и преподавателей. Я бы рекомендовала прочесть ее всем, кто интересуется гендерной историей, социологией, поли- тологией и прочими смежными дисциплинами. Петр КРУПНИКОВ Enn Kung, HelinaTamman (Hrs.). Festschirift für Vello Helk zum 75. Geburtstag. Beiträge zur Verwaltungs -, Kirchen- und Bildungsgescgichte des Ostseeraumes. Tartu: Esti Ajalooarhiiv, 1998. 471 s. В 1923 году в семье эстонских крестьян Яана и Марии Хинтер- вальдт (Hintervaldt) неподалеку от города Выру родился мальчик Вольдемар. В 1936 г. семья вос- пользовалась возможностью эсто- низации имен и фамилий, и таким образом Вольдемар Хинтервальдт стал Велло Хельк. В 1980 г. дат- ский историк Велло Хельк был награжден королевой Маргарeтой II за его заслуги перед датским королевством рыцарским кре- стом ордена Данеброга. В 1996 году Велло Хельк был избран почетным доктором Тартуского университета в Эстонии. Прези- дент Эстонии наградил его в том же году Орденом Государствен- ного Герба. ...