Tjutchev: Euphony and Beyond

Postludium

      Postludium       The  manuscript  of  this  study  had  already  been  accepted  by  Slavica  Publishers   when  one  of  the  reviewers  kindly  provided  me  with  his  comments  which  led   to  two  major  changes  in  chapters  3  and  5.  In  response  to  the  reviewer’s  com-­‐‑ ments,  a  few  pages  have  been  added  (chapter  5),  containing  a  broader  com-­‐‑ parison  between  “Last  Love”  and  the  Russian  art  song  of  the  time,  in  particu-­‐‑ lar,  Bulakhov’s  song  “Gori,  gori,  moja  zvezda….”  The  key  argument  is  that   due  to  its  music-­‐‑related  genre  “Last  Love”  is  as  simple  and  easy  to  read  as   Bulakhov’s  music  piece  to  sing  (Ginzburg  1993,  43–80).   Concerning  the  metrics  and  composition  of  “Last  Love,”  a  final  example   of  the  musicological  method  of  analysis  is  provided  below.  It  aims  to  show   that   most   likely   Tjutchev’s   metrical   experimentation   within   three   stanzas   went  even  further  than  thought  previously:  in  the  direction  of  music  compo-­‐‑ sition.  We  know  from  chapter  5  that  in  agreement  with  Shengeli’s  concept,  the   initial  stanza  of  “Last  Love”  is  totally  iambic,  and  not  at  all  unusual.  The  final   stanza   is   similar   to   the   opening   one.   Hence,   in   regards   to   metrics,   it   is   the   central  stanza  that  requires  explanation.     It  is  important  to  mention  that  this  research  on  Tjutchev  actually  began   with  “Last  Love.”1  What  initially  stimulated  me  to  contribute  to  the  exami-­‐‑ nation  of  “Last  Love”  from  a  musicological  viewpoint  was  one  particular  line   in   the   central   stanza:   line   2,   “Лишь   тAм,   нa   зAпaде,   брOдит   сиЯнье   …”;   moreover,   it   was   not   the   line   itself   but   the   variety   of   its   scholarly   inter-­‐‑ pretations.  Many  noted  the  presence  of  amphibrachic  feet:  A.  Kubarev  (1837),   A.   Belyj   (1910),   L.   Sabaneev   (1923),   and   K.   Pigarev   (1962),   among   others.   Kubarev,   Belyj,   and   Sabaneev   approached   “Last   Love”   from   a   clearly   pro-­‐‑ musicological  position.  For  instance,  Sabaneev  proposed  to  explain  line  4  in   stanza   3   with   tri-­‐‑syllabic   feet   as   “valse-­‐‑looking”:   “Ты   и   блаженство,   и   безнадежность.”                                                                                                                                 1  It  began  within  the  author’s  early  work  on  the  interdisciplinary  associations  in  the   analysis   of   literature   and   music   (Ginzburg   1993).   In   addition   to   “Last   Love,”   only   Tjutchev’s  “Insomnias”  were  analyzed:  in  them  an  analogy  with  a  musical  composi-­‐‑ tion  was  noted  (ibid.).  Meanwhile  “Last  Love”  was  proposed  to  have  some  features  of   song.  Other  literary  works  (Heimito  von  Doderer’s  prose,  Seven  Variations,  and  T.  S.   Eliot’s  poetic  Quartets)  were  more  directly  oriented  in  their  genre  to  music,  as  one  can   tell  from  their  titles  (ibid.).   194 TJUTCHEV’S LYRICS Comparison:       1   2   3   /   1   2   3   /   1   2   3   /   1   2   (3)   St.  3,  l.  4:   TY   i   bla-­‐‑  /zhEnst  -­‐‑vo   /\  /   I   bez-­‐‑na-­‐‑  /dEzh-­‐‑nost’   /\;   St.  2,  l.  2:   LIsh’   tam  na   /   zA   -­‐‑pa-­‐‑de/  brO   -­‐‑dit   si-­‐‑   /  jAn’   -­‐‑e   …     Even  such  an  experimental  version  by  Sabaneev  seems  more  acceptable   for  reading  than  that  proposed  by  Pigarev  (1962):  his  interpretation  of  line  2— “Лишь  тAм  на  зAпаде  /  брOдит  сиЯнье…”—requires  the  original  commas   to  be  ignored,  and  one  caesura  to  be  added.  This  caesura2  may  cause  reader’s   confusion:  the  otherwise  disproportionately  long  line  displaying  a  few  extra-­‐‑ syllables   turns   out   to   be   not   only   non-­‐‑commeasurable   with   the   rest   of   the   poem  (which  begins  in  iambic  tetrameter,  “O,  kak  na  sklone  nashikh  let…”),   but  also  almost  unreadable.  At  the  same  time,  G.  Shengeli’s  lejma  (similar  to   Kvjatkovskij’s  pause)3  helps  us  read  this  line  in  the  most  natural  manner  in   agreement   with   Tjutchev’s   punctuation:“Лишь   тAм,/\  на   зAпаде,   брOдит   сиЯнье….”     In   my   1993   study   the   following   partiture   of   the   whole   poem   was   proposed:     1  О,  как  на  склоне  наших  лет  /4   2  Нежней  мы  любим  /\  и  суеверней…/\     3  Сияй,  сияй,  прощальный  свет  /     4  Любви  последней,  /\  зари  вечерней!  /\     5  Полнеба  обхватила  тень,/     6  Лишь  тAм,  /\  на  западе,  бродит  сиянье,—/   7  Помедли,  помедли,  вечeрний  день,/   8  Продлись,  продлись,  очарованье./\     9  Пускай  скудеет  в  жилах  кровь,  /   10  Но  в  сердце  не  скудеет  нежность…  /\   11  О  ты,  последняя  любовь!  /   12  Ты  и  блаженство,  /\  и  безнадежность.  /\       In  its  metrical  composition  “Last  Love”  resembles  a  music  form  ABA,  or   A[bcb]A,  in  which  the  meter  in  the  opening  part,  A,  is  two  quarters  (2/4);  then   it  changes  from  2/4  to  3/4  in  the  central  part,  and  finally  returns  to  2/4:                                                                                                                               2  Apparently,   the   caesura   in   Pigarev’s   analysis   is   understood   similarly   to   Kvjatkov-­‐‑ skij’s  pause  and  Shengeli’s  lejma  (approximately  equal  to  one  syllable)  as  opposed  to  a   pause   which   Tomashevskij   termed   “irrational”   (иррациональная   пауза)   (Kvjatkovskij   1966,  198–201).   3  After  the  word  “tam.”   4  “/”  is  an  intonational,  or  “irrational,”  pause  which  takes  no  time  ;  “/\”  is  a  lejma.   POSTLUDIUM 195 A   B   A   A   b   c   b   A   2/4   à   3/4   à   2/4     Likewise,   in   the   central   stanza   of   LL   there   is   a   transition   from   iambic   (two-­‐‑syllabic)  to...