Еврейские беженцы и эвакуированные в СССР, 1939–1946: Сборник статей, документов и свидетельств ed. by Зеэв Левин (review)

Тема Холокоста занимает центральное место в еврейской истории Второй мировой войны, ей посвящено огромное количество исследований. Тем не менее, у этой многогранной проблемы все еще остается множество практически неизученных аспектов. К ним можно отнести и тему еврейских беженцев и эвакуированных в годы войны, которая лишь частично представлена в исследованиях по истории эвакуации, сталинского антисемитизма и межнациональных отношений в СССР.

Рецензируемый сборник подготовлен международной группой исследователей под редакцией Зеэва Левина, который в рамках пост-докторского исследовательского проекта работает над этой темой более десяти лет. Выходу книги предшествовали две конференции (в 2014 и 2016 г.), организованные им в Еврейском университете в Иерусалиме, часть материалов которых была опубликована в специальном выпуске журнала "East European Jewish Affairs". В сборник вошли очень разные по характеру материалы: исследовательские статьи, архивные документы и воспоминания переживших эвакуацию. Как университетский преподаватель могу отметить, что такой формат очень удобен для учебного процесса.

В первую – исследовательскую – часть сборника вошли пять статей историков из России, Украины, Израиля, Германии и Польши. Открывает этот раздел своеобразный вводный экскурс Зэева Левина в советскую национальную политику и положение еврейского населения СССР в предвоенные годы (С. 23-52). Онотмечает амбивалентность этой политики в годы коренизации. С одной стороны, для евреев была созданы национальные районы на территории Украины (о которых автор почему-то не упоминает), а затем и автономная область в Биробиджане. С другой стороны, политика советизации вела к разрушению традиционной еврейской культуры и религии. Амбивалентность советской еврейской политики сохранялась и в 1930-е гг.: существовала уголовная ответственность за антисемитизм, в основном применявшаяся к отношение чиновникам низового уровня, но одновременно евреи вытеснялись из высших эшелонов власти. Говоря о репрессиях, автор пишет, что сталинская ксенофобия "была направлена против всех экстерриториальных национальных групп – представителей иностранных национальностей" (С. 25). Остается не очень понятным, в чем именно автор видит специфику "экстерриториальных" групп на фоне репрессий против "титульного" населения национальных территориальных республик, будь то Украина, Белоруссия или Закавказье. Обзор предвоенных практик этнических депортаций в СССР, прежде всего из созданной в 1930-е гг. "пограничной зоны", позволили Левину сделать вывод, что "к концу 30-х годов органы власти уже были хорошо подготовлены и имели достаточною практику, связанную с масштабным (иногда поголовным) переселением людей по принципу национального происхождения" (С. 31). Анализируя статистические данные, автор пересматривает прежние оценки численности евреев, депортированных с аннексированных территорий с октября 1939 по июнь 1941 г. По его мнению, их число составляло порядка 140-150 тысяч человек – в два-три раза меньше, чем считалось раньше (С. 44).

Известная российская исследовательница истории эвакуации в СССР Марина Потемкина рассматривает стратегии выживания евреев в советском тылу. Она считает необходимым дополнить устоявшееся разделение стратегий выживания на "патерналистские" и "девиантные" третьим типом, активного самосохранения (С. 64). Для этой стратегии характерен самостоятельный поиск дополнительных источников снабжения, от устройства на работу и перевыполнения трудовых норм до огородничества (С. 71) В статье эти практики иллюстрируются воспоминаниями прошедших эвакуацию людей. Потемкина перечисляет различные причины "неэвакуации части советских людей", в том числе евреев (С. 60). При этом почему-то не упоминается, что приоритетом при эвакуации для советского руководства были предприятия и техника, а из людей – высококвалифицированные специалисты этих предприятий, но никак не дети, женщины, старики, и точно не евреи как национальная группа, для которой оказаться в нацистской оккупации означало смерть, о чем сталинскому руководству было известно.

Немецко-польский независимый исследователь Мачей Вонс обращается к воспоминаниям польских евреев, оказавшихся в Средней Азии, анализируя их восприятие местного населения. Он связывает решение польских евреев эвакуироваться в Среднюю Азию с популярностью повести Александра Неверова "Ташкент – город хлебный", которая увидела свет в начале 1920-х гг. и была переведена на иврит и идиш, хотя часто эвакуация в Среднюю Азию была делом случая. Эвакуированные вспоминают о том, что становились жертвами грабежей, избиений, испытывали на себе проявления враждебного отношения. Вонс задается вопросом: можно ли "классифицировать это как симптом антисемитизма?" (С. 94). По его мнению многие инциденты были не связаны с национальной принадлежностью жертв, а обусловлены трудной социально-экономической ситуацией в регионе. Часть конфликтов можно идентифицировать как проявления антисемитизма, но и эвакуированные евреи нередко проявляли этнические или расовые предрассудки, характеризуя местных жителей как "диких и полудиких". В статье рассматривается не только восприятие узбеков эвакуированными, но и взаимоотношения польских евреев с местными бухарскими евреями, а также восприятие "русских", встреченных на пути в Среднюю Азию и в Ташкенте. Последние дифференцируются в воспоминаниях: упоминаются и голодные беженцы из европейской части СССР, и экспресс-поезда с "бога- тыми русскими" (С. 90). Польские евреи обращали внимание на отношения между "русскими" и народами Средней Азии, зачастую отмечая враждебное отношение местного населения к пришельцам и советской власти в целом. На основании многоступенчатого анализа автор приходит к выводу, что "восприятие ситуации в Средней Азии зависело от возраста беженцев, пола, прежнего положения, образования жизненного опыта и т.д." (С. 103).

Уфимская исследовательница Эмма Шкурко анализирует демографические, культурные и психологические аспекты жизни эвакуированных в Башкирскую АССР евреев, выделяя среди них две основные группы. Первая включала представителей советской науки и культуры, управленцев, инженерно-техническую интеллигенцию и высококвалифицированных рабочих. Большая их часть отошла от еврейских традиций и была хорошо инкорпорирована в советский образ жизни. Их неплохо обеспечивало государство, они занимались той же работой, что и в мирное время, и внесли весомый вклад в развитие края, особенно города Уфы. Вторую группу составляли беженцы, которым приходилось самим заботиться о своем выживании. Они испытывали нужду в самом элементарном и мало чем могли содействовать развитию Башкирии. Можно добавить, что Левин предлагает выделять и третью группу эвакуированных евреев – "амнистированных польских граждан". Это граждане Польской республики, сосланные в довоенный период на Дальний Восток и сохранившие польское гражданство. В соответствии с советско-польским соглашением 1941 г. их освободили из мест заключения и ссылки, но их экономическое положение было самым плачевным (С. 44, 139).

Большую часть статьи Шкурко занимают фрагменты воспоминаний евреев, побывавших в эвакуации в Башкирии. Весьма интересны результаты опроса, проведенного исследовательницей среди 55 из них в 2005 г. 60% респондентов сообщили, что не сталкивались с проявлениями антисемитизма в эвакуации, 40% – что сталкивались, в основном в виде обзывания "жидами" и "жидовскими мордами", а также распевания антисемитских песен. Две женщины рассказали об убийстве евреев (С. 121-122). Эти результаты позволили Шкурко сделать оптимистические выводы о довольно благополучной и доброжелательной атмосфере в республике по отношению к эвакуированным евреям.

Украинские авторы Виктор Белоус и Ольга Радченко в краткой статье рассматривают конкретный случай братьев Ингельник, бывших польских граждан, оказавшихся на территории СССР, содержащийся в их судебно-следственном деле НКВД. Большая часть статьи – это сохранившаяся в деле переписка одного из братьев с женой, оставшейся на подконтрольной нацистам польской территории и предпринимавшей отчаянные попытки воссоединиться со своим мужем. Арест и высылка на восток СССР стала для одного из братьев не столько наказанием, сколько возможностью избежать ужасов Холокоста.

Большинство рассмотренных выше статей отдают предпочтение частным случаям, обсуждая общие проблемы на примерах отдельных героев. Некоторые из этих историй напоминают детектив и достойны экранизации, но построенным вокруг них статьям не хватает аналитического подхода и концептуализации полученных результатов. Статья Левина носит обобщающий характер, но с некоторыми его тезисами сложно согласиться. Уже упоминался его вывод об избирательном характере сталинской ксенофобии, якобы особо выделявшей экстерриториальные национальные группы, который не находит подтверждения в истории сталинского террора. Не менее спорным является утверждение о том, что война "породила новые экономические практики, которые не были предусмотрены в довоенный период, включая хлебозаготовки, государственный контроль над промышленностью, карточную систему…" (С. 15). Хлебозаготовки были систематическим явлением с 1918 г., а их чрезмерность привела к многомиллионным жертвам в результате голода 1921–1922 гг., еще большим в 1932–1933 гг. Государственный контроль над промышленностью лежал в основе плановой экономики и проведения индустриализации. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. фактически вводил режим военного времени на предприятиях: с драконовскими карами за опоздания на работу, сокращением выходных дней и запретом добровольно менять место работы. Карточная система на продукты и промтовары действовала в годы военного коммунизма, затем в 1931–1934 гг. (на хлеб – с 1929 г.). Перед войной существовали лимиты на отпуск товаров в одни руки, во многих регионах действовали местные карточные системы.

Во второй части сборника представлены документы из архивов Республики Казахстан и, в меньшей степени, Республики Кыргызстан. Подборка из 24 документов сопровождается введением и довольно подробными комментариями Левина, который видел свою задачу в том, чтобы "описать контекст и пояснить наиболее важные моменты, связанные с ним" (С. 140). Важность этого раздела состоит прежде всего в том, что документы помогают, в определенной степени, реконструировать позицию властей разного уровня в отношении проблем еврейских беженцев и эвакуированных в 1941–1946 гг.

Третий, заключительный раздел сборника открывается вводной статьей Александра Бермана "Жгучая память б эвакуации". Он справедливо отмечает, что история еврейских беженцев на территории СССР в годы Второй мировой войны почти полвека пребывала в тени истории Холокоста на Западе и в Израиле и полностью игнорировалась советскими историками. Только частичное открытие архивов в годы перестройки и публикация воспоминаний эмигрировавших из СССР евреев способствовали появлению интереса исследователей к этой теме. Основную часть раздела занимают 13 воспоминаний об эвакуации, уже публиковавшиеся ранее в другом сборнике.¹

Хочется отметить хорошую полиграфию сборника и научный аппарат, представленный библио графией, списком-таблицей опубликованных документов, индексом географических названий. В целом, в книге явно преобладают источники. Аналитическую историю еврейских эвакуированных и беженцев еще предстоит написать, расширив источниковую базу новыми архивными документами, в частности, открытыми в Украине материалами НКВД.