In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

Reviewed by:
  • К истории покушений на В. И. Ленина в 1918 году by А. Л. Литвин
  • Марина Могильнер (bio)
А. Л. Литвин. К истории покушений на В. И. Ленина в 1918 году. Казань: ИП Романов Е. Г., 2021. 62 с.

Архивная история государственного террора: проблема документального свидетельства

Небольшая книжечка казанского историка Алтера (Алексея) Литвина суммирует итоги его многолетних архивных изысканий по делу казненной за покушение на Ленина в 1918 г. Фанни Каплан, а также исследований других резонансных политических дел первых лет советской власти, включая убийство председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого Л. А. Каннегисером или операцию "Синдикат 2" по заманиванию в СССР бывшего видного организатора эсеровского террора, писателя Бориса Савинкова.1 Написана книга из перспективы сегодняшнего дня, когда стали вновь недоступны архивы, в которых Литвин успел поработать в 1990-х и начале 2000-х годов и опубликовать многие дела ВЧК-ОГПУ-НКВД. Современная политическая обстановка не способствует изучению того, что Литвин называет в книге "актуальным прошлым" (С. 2) – ленинского и сталинского террора, как и самого феномена советского террористического государства. Политическая цензура и недоступность источников привели фактически к исчезновению целого исследовательского направления в историографии. Параллельно наблюдается массовая [End Page 266] афазия общества, не желающего помнить о государственной политике террора в прошлом, – даже среди людей среднего и старшего возраста, которые когда-то с энтузиазмом открывали для себя неизвестную советскую историю по публикациям историков в популярных изданиях типа "Огонька" или "Родины". Эти обстоятельства стимулируют Литвина вновь возвращаться к сюжетам, о которых он писал двадцать лет назад.

Как и в ранних своих работах, особенно историографического характера, Литвин вступает в диалог с историками разных стран и эпох.2 Но из исследований последних лет он полемизирует по сущностным (не идеологическим) вопросам практически лишь с одним Константином Морозовым, что отражает реальную ситуацию опустевшего историографического пространства.3 Литвин расходится с Морозовым в трактовке роли Савинкова и Каплан в покушении на Ленина и в целом в оценке имеющихся источников. То, что Литвин видел гораздо больше документов из чекистских архивов и представляет себе природу этих источников гораздо более полно, чем Морозов, оказывается определяющим в их споре. К сожалению, у современных российских и зарубежных историков в ближайшем будущем, видимо, не будет шанса восстановить паритет с исследователями начала 1990-х годов. Тем важнее прочитать небольшую книжку Литвина не просто как обобщение его ранних исследований, но и как разбор потенциала архивов спецслужб. Книжка заставляет задуматься [End Page 267] о шансах отлученного от них поколения историков понять процесс формирования советской государственной машины, реконструировать деятельность карательных органов, участие в терроре конкретных лиц и реальные масштабы оппозиции режиму.

Книга представляет собой развернутое эссе, не разделенное на главы и потому не сопровождаемое даже оглавлением. Повествование начинается с реконструкции исторического контекста 1918–1920 гг. Это период гражданской войны, сделавшей насилие основным политическим инструментом, а "государство" – буквальным воплощением марксистского социологического определения "машина для подавления одного класса другим". Активная направленность большевистского террора еще не оформилась в защитный режим "госбезопасности" в буквальном смысле, допуская высокие риски для политического руководства. Поэтому даже Владимир Ленин стал жертвой целой серии покушений, включая бандитские нападения, с описания которых Литвин начинает свое повествование. Среди прочих свидетельств он ссылается на составленную НКВД в 1936 г. "Обзорную справку о покушениях на В. И. Ленина" (С. 1-8).

В ситуации, когда прямое насилие стало основным каналом политического взаимодействия на всех уровнях, от конкуренции среди большевистских лидеров до отношений с партнерами по коалиции (левыми эсерами), от управления гражданами РСФСР до борьбы с врагами, акты индивидуального террора потеряли свою "индивидуальность". Точнее, как показывает Литвин, расследование того или иного покушения в отрыве от общего политического контекста имеет мало смысла, особенно если исследователь целиком опирается на предоставленные спецслужбами материалы и воспроизводит версии, озвученные на постановочных судебных процессах. В книжке эта мысль иллюстрируется, прежде всего, на примере дела Каплан. Ссылаясь на свои ранние публикации, в которых подробно обосновывается этот вывод, автор утверждает, что 30 августа 1918 г. Ленин был ранен не Каплан.4 По его мнению, покушавшихся было, скорее всего, двое: Л. В. Коноплева, эсерка с 1917 г., в дальнейшем завербованная ВЧК, согласно ее следственному делу, арестована и расстреляна в 1937 г. как сторонница Бухарина (С. 13), и бывший левый эсер Александр Протопопов, заместитель командира контрразведки [End Page 268] красного советско-финского отряда, ставшего в апреле 1918 года отрядом ВЧК.

Из интервью автора рецензии с А. Л. Литвиным (Казань, 16 июня 2021 г., архив автора):

Стрелял зам. командира отряда ЧК, который восстал против большевиков во время V съезда партии [защищая руководителей партии левых эсеров, задержанных на съезде за осуждение большевистской политики по отношению к крестьянам. – ММ]. Там 23 человека расстреляли, которых Протопопов лично знал… Он мстил. Это был человек очень импульсивный. Он избил Дзержинского, когда тот пришел вымогать у него убийц Мирбаха [в отряде находились убийцы германского посла графа Вильгельма фон Мирбаха, чекисты Я. Г. Блюмкин и Н. А. Андреев. – ММ]… К Дзержинскому сначала подошел член ЦК партии левых эсеров Ю. С. Саблин: Сдайте оружие! Дзержинский его послал. Тогда Протопопов дал ему в ухо, связал его и его телохранителя, обоих положил на пол. Он мстил. Поэтому его тут же расстреляли [в ночь на 31 августа, сразу после покушения на Ленина, еще до расстрела Каплан. – ММ].

На момент покушения на Ленина 30 августа 1918 г. главными врагами режима являлись правые эсеры, получившие большинство на выборах в Учредительное собрание и игравшие ведущую роль в созданном 8 июня 1918 г. Комитете членов Учредительного собрания (Комуч). Документы ВЧК навязывают версию о правоэсеровской генеалогии покушения и партийности Каплан, что, считает Литвин, было частью развернутой большевиками пропагандистской кампании против своих главных оппонентов. Окончательно версия "Дела Каплан" сложилась в процессе подготовки суда над партией правых эсеров, который Политбюро ЦК РКП(б) хотело начать не позднее 1 апреля 1922 г. Единственным способом осудить членов партии, официально амнистированной в 1919 г., было доказательство их террористической деятельности. Главными аргументами обвинения служили признательные показания бывших эсеров, состоящих на службе в ЧК: Коноплевой и Г. И. Семенова (также арестован и расстрелян в 1937 г.). Именно он был главным обвинителем Каплан и автором, вместе с чекистом Я. С. Аграновым, мифа о ее роли в покушении, якобы организованном правыми эсерами. [End Page 269]

В разборе дела Каплан (и дела Савинкова, якобы причастного к организации покушения) хорошо проявилась разница в подходах Литвина и его оппонента Морозова. Морозов строит свои доказательства виновности Каплан и причастности Савинкова преимущественно на свидетельствах, исходящих от ВЧК, и прежде всего – на показаниях Г. И. Семенова, в то время как Литвин анализирует обстоятельства фабрикации ВЧК той самой версии убийства, которую озвучивал Семенов:

Это сочинение руководителя боевой правоэсеровской группы в 1917–1918 гг. было издано в 1922 г. одновременно в Берлине и в типографии ГПУ на Лубянке. Ленин знал его содержание и торопил издание в связи с готовящимся судебным процессом над лидерами партии правых эсеров в 1922 г. В январе 1922 г. он поручил заместителю председателя ГПУ Уншлихту принять меры, "чтобы известная ему рукопись вышла из печати за границей не позже чем через 2 недели".

(C. 9-10)

Источниковедческая "деконструкция" подобных свидетельств вместо попыток их анализировать с точки зрения психологической и абстрактной политической достоверности (Морозов) отличает подход Литвина. Так, оба историка работают с протоколами допросов Каплан, которые были опубликованы по следам суда над правыми эсерами и потому доступны исследователям.5 Однако Литвин, работавший с самим архивным делом, предупреждает, что "из шести известных протоколов допроса Каплан вечером и ночью с 30 на 31 августа 1918 года ею подписаны только два" (С. 22). В частности, Каплан не подписала наиболее часто цитируемый историками протокол, в котором утверждается, что стреляла она. Более того, Литвин сообщает, что в

следственном деле Каплан отсутствует пять страниц (11, 84, 87, 90, 94)… Мне дали для ознакомления дело, которое было предоставлено следствию во время суда над правыми эсерами в 1922 году и, наверное, из него изъяли те материалы, которые не подтверждали виновность правых эсеров в покушении на Ленина и говорилось о стрелявшего в него мужчине.

(С. 22-23) [End Page 270]

Литвин также сообщает, что в деле сохранились пометки следователей, дающие понять, что им кто-то мешал в работе и изо всех сил торопил (С. 25). Для Морозова эти "детали" не существенны, он работает с протоколами как с первичными свидетельствами. Соответственно, там, где для Литвина исследовательская проблема только начинается, Морозов видит ответ на вопрос "кто стрелял в Ленина".

В интервью автору рецензии 16 июня 2021 г. Литвин привел несколько примеров проблемной достоверности документов из архивов ФСБ. Источники, от которых ожидают окончательного разъяснения самых важных загадок ранней истории ВЧК, оказываются сфальсифицированными на разных этапах внутри самого ведомства и отражают логику политической борьбы внутри большевистского руководства, а вовсе не ту "подлинную реальность", которую ищет историк:

Вот я занимался одним таким сюжетом. Связано это было с Дзержинским. Он написал [Я. Г.] Блюмкину и [Н. А.] Андрееву разрешение пойти [в германское посольство, в котором они убили Мирбаха]. Сделал это все [В. А.] Александрович [левый эсер, заместитель Дзержинского в ВЧК], но подпись была Дзержинского. Александрович поставил печать. Это понятно все, он признался в этом. Подпись Дзержинского… Дзержинский сам себя отставил тогда на месяц [от расследования и председательства ВЧК], он не был председателем ВЧК: Я, говорит, главный свидетель, я не могу быть… Очень хорошо, назначили Петерса, и Петерс вел все дело. Теперь: Дзержинский заявил, что эта подпись не его, подделанная. Пригласили эксперта, преподавателя русского языка из какой-то там гимназии. Тот попросил Дзержинского еще раз расписаться, потом еще раз посмотрел. Говорит: можно и так, можно и так [интерпретировать]. Очень здорово подделано. Дзержинский сказал – не я. Ну вот и все, весь результат этой экспертизы. Я тогда, помню, сказал Виноградову [первый заместитель начальника Управления регистрации и архивных фондов КГБ РФ]: Владимир Константинович, давайте настоящего эксперта пригласим, сейчас ведь по почеркам есть настоящие эксперты. – Нет, мы не будем этим заниматься. [End Page 271]

Соответственно, ключевой, казалось бы, архивный документ так и не разрешает вопрос о роли Дзержинского и ВЧК как института большевистского государства (или политической группировки во внутрипартийной борьбе) в покушении на Мирбаха. Зато он позволяет поставить вопросы о логике красного террора внутри революционного лагеря, о политическом расколе внутри ВЧК, о том, кто реально принимал политические решения. В конечном итоге этот документ проблематизирует такие понятия, как "большевистское государство" или "большевистская политика", которые историки используют как самоочевидные. Коррекция исследовательских вопросов заставляет взглянуть по-новому и на проблему доступности или недоступности для историков архивов ВЧК. Если они все равно не содержат однозначных ответов, приоритетом становится привлечение других архивов и широкого контекстуального анализа.

Источниковедческая перспектива Литвина подводит к мысли, что привычные понятия документа и факта требуют переосмысления, когда дело касается архивов советских "органов". Полярные ярлыки правды и неправды, подлинника и фальсификации оказываются, по меньшей мере, малоинформативными. Наглядным примером служит подготовка в 2001 г. публикации дела Савинкова из архива ОГПУ.6 Автор рецензии помогала Литвину разбираться с копиями документов, которые фельдъегерской почтой доставляли ему на дом из Москвы. Логика полученных документов наводила на мысль о том, что Савинков перешел границу СССР не просто в результате "разводки", а достигнув некой договоренности с советским руководством; что есть проблемы с авторством его тюремных текстов; наконец, что версия его самоубийства (как и убийства) требует дополнительного обоснования. Однако многостраничное дело Савинкова не давало прямых ответов ни по одному из этих пунктов. Точнее, не давала ответов толстая стопка полученных ксероксов: само уголовное дело на Савинкова и его коллег составляет 68 томов, их дополняют 28 томов по делу "Синдикат-2" и другие оперативные документы.

Из интервью автора рецензии с А. Л. Литвиным:

ММ:

Помните, в деле Савинкова мы столкнулись с тем, что были изъяты [End Page 272] листы, и мы это поняли только по контексту?

АЛ:

Нам не все дали, конечно.

ММ:

Вы тогда говорили, что существует несколько версий этих дел, для сотрудников ВЧК/ ОГПУ разного уровня допуска.

АЛ:

То, что нам дали, было препарированной версией. Нам не дали первое дело его. Когда его арестовали, первый допрос нам не дали.

ММ:

Т.е. нам не дали только первый допрос? [В деле отсутствовали материалы первых пяти дней пребывания Савинкова в СССР. Савинков был арестован в Минске 15 августа 1924 г.; 18 августа стал узников Лубянки; а уже через девять дней, 27–28 августа состоялся судебный процесс. Самым ранним "советским" документов были показания, данные Савинковым уже в Москве, которые в дальнейшем он воспроизводил и на суде, и в своих тюремных текстах]. Или нам не дали полную версию дела? Там же все было последовательно пронумеровано?

АЛ:

Нам дали то, что они считали нужным. …

Одновременно существовало несколько вариантов дела.

ММ:

Интересный факт: какая-то версия сразу предназначалась только для верхушки, какая-то – для среднего звена, какая-то – для суда.

Иными словами, в делопроизводстве ВЧК-ОГПУ реальность не только модифицировалась ретроспективно, в соответствии с текущими политическими нуждами. Сразу, синхронно, создавались несколько версий, отражающих реальность. Место в служебной иерархии предопределяло допуск к самой полной версии "реальности", что не равно ее наиболее правдивой версии. В открытый доступ – на суд, в публикации – попадала версия, наиболее выгодная политически в данный исторический момент. Соответственно, работая с делом, подготовленным для показательного процесса, историк обречен воспроизводить целенаправленно сконструированную, более или менее фальсифицированную версию реальности. Только понимание контекста и наличие общей, основанной на глубоком знании исследуемой среды и эпохи, интерпретационной рамки позволяет преодолевать эту зависимость.

Профессиональные историки, занимающиеся делом Каплан или [End Page 273] Савинкова, верят одним и не верят другим свидетельствам, исходя из своего понимания их природы, исторического момента, среды и контекста их создания. И никто из них не может сослаться на некий решающий источник – "Окончательная бумажка. Фактическая! Настоящая!! Броня!!!" (М. Булгаков) – ставящий точку в вопросе о том, кто стрелял в Ленина (и кто стоял за этим покушением). Читатель может лишь оценивать, насколько убедительно тот или иной исследователь демонстрирует понимание общего исторического контекста и владение источниковедческим анализом. В первую очередь, речь идет о делопроизводственной культуре ВЧК-ОГПУ и отношении советского режима к письменному свидетельству, к архивному документу. Здесь Литвину практически нет равных. С этой проблемой он столкнулся еще полвека назад, работая в Центральном партийном архиве (ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС). Литвин утверждает, что среди выдаваемых тогда (в качестве оригиналов) под строжайшим контролем документов на самом деле были отредактированные и даже сфальсифицированные копии.

"К истории покушений на Ленина в 1918 году" – это не просто напоминание о том, что исторические исследования политических процессов первых лет советской власти за последние десять-пятнадцать лет оказались отброшены далеко назад. Это еще и повод перечитать предыдущие исторические "расследования" Литвина новыми глазами и задуматься о том, как писать советскую историю сегодня и даже завтра, после гипотетического открытия уцелевших архивов спецслужб. [End Page 274]

Марина Могильнер

Марина МОГИЛЬНЕР, PhD, к.и.н., редактор журнала Ab Imperio; научный сотрудник, Тюменский государственный университет, Тюмень, Россия; профессор российской и восточноевропейской интеллектуальной истории (именная профессура Эдварда и Марианны Таден), Университет Иллинойса в Чикаго, Иллинойс, США. mmogilne@uic.edu

Footnotes

1. Два следственных дела Евгении Гинзбург. Сборник / Сост. и авт. вступ. ст. А. Л. Литвин. Казань, 1994; А. Л. Литвин. Красный и белый террор в России. 1918–1922. Казань, 1995; Фанни Каплан или кто стрелял в Ленина? Сборник документов / Науч. ред. А. Л. Литвин; Сост. В. К. Виноградов, А. А. Краюшкин, В. И. Крылов. Казань, 1995; Левые эсеры и ВЧК. Сборник документов / Науч. ред. А. Л. Литвин; Сост. В. К. Виноградов, А. А. Зданович, В. И. Крылов, А. Л. Литвин, В. Н. Сафонов. Казань, 1996; Меньшевистский процесс 1931 года. Сборник документов в 2 кн. / Сост., авт. ввод. ст. А. Л. Литвин. Москва, 1999; Дело Фанни Каплан или кто стрелял в Ленина / Науч. ред. А. Л. Литвин; Сост. В. К. Виноградов, А. Л. Литвин, Н. М. Перемышленникова, В. С. Христофоров. Москва, 2003; Алексей Литвин. Красный и Белый террор в России. 1918–1922 гг. Москва, 2004; Архив ВЧК. Сборник Документов / Ответ. ред. В. Виноградов, А. Литвин, В. Христофоров; Сост. В. Виноградов, Н. Перемышленникова. Москва, 2007; А. Л. Литвин. Как погиб Моисей Урицкий? Следственная версия // На фронте истории Гражданской войны: памяти В. Д. Поликарпова. Сборник статей и документов. Москва, 2009. С. 320-332; Правоэсеровский политический процесс в Москве, 8 июня – 4 августа 1922 года / Науч. ред. А. Л. Литвин; Сост. В. К. Виноградов, А. Л. Литвин, В. Н. Сафонов, В. С. Христофоров. Москва, 2011.

2. См. подробнее в: Alter Litvin, and John Keep. Stalinism: Russian and Western Views at the Turn of the Millennium. London; New York, 2005; Джон Кип, Алтер Литвин. Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная историография. Москва, 2009; А. Л. Литвин. Российская историография государственного террора в стране. 1917–1953. Москва, 2019.

3. К. Н. Морозов. Партия социалистов-революционеров в 1907–1914 гг. Москва, 1998; Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922). Подготовка, проведение, итоги / Сост. С. А. Красильников, К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. Москва, 2002; Трудовая народно-социалистическая партия. Документы и материалы / Сост. А. В. Сыпченко, К. Н. Морозов. Москва, 2003; К. Н. Морозов. Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922–1925): этика и тактика противоборства. Москва, 2005; К. Морозов. Ф. Е. Каплан и покушение на В. И. Ленина 30 августа 1918 г. // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2018. № 3. С. 95-114; Три брата (То, что было). Сборник документов / Сост., авторы предисл. и коммент. К. Н. Морозов, А. Ю. Морозова. Москва, 2019; К. Морозов. "Я имел связь с группой террористов": проблема причастности Б. В. Савинкова к покушению на В. И. Ленина 30 августа 1918 года // Российская История. 2020. № 2. С. 78-90.

4. А. Литвин. Фейга Файвеловна Каплан // Дело Фанни Каплан или кто стрелял в Ленина. С. 5-88.

5. К истории покушения на Ленина. Неопубликованные материалы // Пролетарская Революция. 1923. № 6-7. С. 275-285; Покушение на Ленина 30 августа 1918 года. Москва,1924; 2 изд. Москва, 1925.

6. Борис Савинков на Лубянке. Документы / Науч. ред. А.Л. Литвин; Сост. В. К. Виноградов, А. А. Зданович, В. И. Крылов, А.Л. Литвин, Я. Ф. Погоний, В. Н. Сафонов. Москва, 2001.

...

pdf

Share