"Наполеонiда" на Сході Європи: уявлення, проекти та дiяльнiсть уряду Францiї щодо південно-західних окраїн Російської імперії на початку ХІX століття by В. В. Ададуров (review)

Первое издание рецензируемой монографии вышло в 2007 г. ¹К сожалению, тираж в 350 экземпляров не соответствовал масштабности замысла, оригинальности темы, глубине проработки огромного массива использованных источников и значимости сделанных выводов. Не существовало и электронной версии книги, немедленно ставшей библиографической редкостью: отыскать ее в украинских (не говоря уже о заграничных) магазинах или в провинциальных библиотеках было почти невозможно. В связи с этим появление нового, существенно расширенного, издания стало приятной неожиданностью.

Как и следует из названия, значительное внимание автор уделяет исторической "имагологии" (воображаемой географии), ныне ставшей весьма популярной и динамично развивающейся на постсоветском пространстве отраслью исторической науки. ²Рецензируемая книга, несомненно, займет достойное место в ряду исследований в этой области. Одним из достоинств исследования Ададурова является органичное сочетание воображаемой географии с военной, дипломатической и экономической историей.

Во Введении к первому изданию автор сформулировал цель работы – раскрыть "исторические особенности отношения политической и военной элиты наполеоновской Франции" к югозападным окраинам Российской империи. Эта географическая локализация важна, поскольку для французского императора топоним "Украина" означал вовсе не то, что ожидает современный читатель, а лишь среднее Поднепровье. ³Уточнив пространственные рамки работы, Ададуров отметил основные историографические и концептуальные моменты, важные для ее восприятия. Так, он указал на "засоренность" украинской историографии "патриотическими мифами" и зависимость самого Наполеона от идеологии французских интеллектуалов эпохи Просвещения, а также на влияние стереотипов ментальной географии на представления французов в целом о Российской империи – даже тех, кто лично путешествовал по региону. Ададуров отметил двойственное отношение западноевропейцев к "Востоку", при котором искренняя увлеченность китайской культурой сочеталась с представлениями о "цивилизаторской миссии" Запада, и настороженное восприятие России как "врага у ворот". На протяжении всего исследования автор показывает, что отношение французской элиты наполеоновского времени к югозападным окраинам Российской империи определялось стереотипами и топосами, существенно искажавшими реальность, что предопределило провал практической деятельности, опиравшейся на столь сомнительные основания.

В состав "юго-западных окраин" Российской империи автор включил и Северное Причерноморье, в том числе Крым. Образы этого полуострова в культуре Нового времени изучены несравненно лучше, чем образы земель к северу от него, – правда, главным образом неукраинской историографией. ⁴Несмотря на присоединение к России в 1783 г., Крым в конце XVIII – начале XIX в. воспринимали в Европе, благодаря исламскому культурному наследию, как часть "Востока", принципиально отличную от примыкавших с севера земель и более близкую отделенным морями Турции или Египту. Путешественники явно выделяли Крым в особый географический, исторический и культурный регион, отражением чего стало упоминание его ( Crimée, Crimea, Krimea, Krimmи т. д.) на титульном листе травелогов по России. ⁵Таким образом, включение Крыма в состав юго-западных окраин Российской империи на карте пространственного воображения французов рубежа XIX в. не является чемто самоочевидным. Видимо, на это решение автора повлияли две причины: воперв-ых, современные политические границы, а вовтор-ых, проект генерала М. Сокольницкого по объединению Крыма и запорожских казаков в единое государство (о чем речь пойдет ниже).

В предисловии ко второму изданию автор говорит о том, что создал оригинальную методику анализа источников, характеризующих представления французской элиты о Востоке Европы, не используя наработки ставшей классической монографии Л. Вульфа. ⁶По его мнению, недостатком подхода американского исследователя является игнорирование вклада местных информаторов в формирование "западных" представлений о Востоке Европы (С. 11). Это очень важное замечание: действительно, Вульф вообще не задумывался о фигуре восточноевропейского проводника, переводчика, собеседника, который мог навязать ищущему экзотики путешественнику представление о стране. Вульф работал в парадигме, заданной исследованием Саида. ⁷Среди создателей дискурсов о Востоке (или Востоке Европы) Вульф и его последователи видели лишь западных интеллектуалов (путешественников либо кабинетных авторов). Суждения западноевропейских авторов эпохи Просвещения рассматривались как самоценные, их не пытались соотнести с реконструированными по другим источникам реалиями, которые путешественники могли наблюдать своими глазами.

Так, например, разбирая образ Крыма в записках спутников Екатерины II, отправившихся на юг России в 1787 г., Вульф использовал сочинение принца Шарля де Линя. Он не понял, что иногда принц пересказывал официальный путеводитель, изданный перед началом высочайшего путешествия. Поэтому де Линь, во-первых, писал о местах, которые ему еще только предстояло посетить, как об уже увиденных, а во-вторых, не владея русским языком, воспроизводил информацию путеводителя не напрямую, а через посредство кого-то из российских знакомых, пересказывавшего ему текст. ⁸Кроме того, от Вульфа ускользнул тот факт, что "письма" де Линя к маркизе Л. де Куаньи никогда не отправлялись адресату: они были оформлены в популярном в XVIII в. эпистолярном жанре уже после поездки, как более занимательный рассказ о ней. ⁹Другой, не менее яркий пример: австрийский император Иосиф II, сопровождавший Екатерину II, с изумлением отметил удивительный обычай караимов Чуфут-Кале: "Они обязаны довольствоваться одной [женой] так долго, пока она не подурнеет и пока зрение жены не ухудшится; только в двух этих случаях им разрешается жениться на другой. Будь такой закон введен в Вене, посмотрели бы мы, сколько женщин надели бы очки, дабы избавиться от своих мужей". ¹⁰Этот эпизод кажется идеальным аргументом, подтверждающим тезис Вульфа о Востоке Европы как особом пространстве в глазах западноевропейцев, в котором действует иная мораль и этические нормы. ¹¹Действительно важно, что император был готов поверить в эту историю, но дело в том, что обычаи караимов даже отдаленно не давали пищи для подобной интерпретации. ¹²Это значит, что над императором сыграли шутку его российские знакомые, выдумав ориенталистскую легенду с начала до конца.

Таким образом, изучение местного контекста, локальных реалий, а также роли информаторов способно значительно обогатить исследование по сравнению с "методом Вульфа" и подстраховать от многих ошибок. Хорошим примером служит недавняя монография В. В. Орехова. По-видимому, незнакомый с книгой Вульфа исследователь, изучая конструирование "крымского мифа" в западной литературе первой половины XIX в., рассмотрел травелоги на фоне местного конкретно-исторического материала, что позволило выявить корни сформированных стереотипов и реконструировать мотивацию их создателей. ¹³Но Ададуров не просто добавил в исследование фигуру информатора, выходца с "Востока". В отличие от Вульфа, он использовал и куда более богатый набор источников, обратившись, помимо записок путешественников и сочинений литераторов, к дипломатической переписке и сообщениям местных информаторов. Очевидно, что вторая группа материалов могла оказывать большее влияние на практические действия людей с "Запада".

Первая часть основного раздела книги начинается с обоснования избранной методики. Автор указывает на уязвимость традиционной "фактографической" ("позитивистской") схемы, представляющей действия исторических деятелей в отрыве от их социального окружения. Используя наработки современной философии, психологии, культурной антропологии и социологии, исследователь показывает, как представления политических деятелей о предмете и обсуждение этих представлений в "ближнем кругу" влияли на принятие ими практических решений по тому или иному вопросу. Соответственно, Ададуров предлагает три уровня исторической реконструкции "коллективного воображения" Наполеона и его окружения: представления – планы – действия. Автор реконструирует обширный и неоднородный массив материалов, на основе которых формировались представления французской элиты о юго-востоке Европы: опубликованные исторические, географические, статистические сведения, а также хранящиеся в архивах документы разного происхождения (например, показания военнопленных, памятные записки польских сторонников французов, донесения шпионов и меморандумы причерноморских коммерсантов).

В соответствии с предложенной методикой, автор разделил книгу на три основные части, в которых рассматриваются, соответственно, представления французов, выработанные ими проекты переустройства региона и осуществленные практические действия. Разумеется, в реальности четко разделить по однозначным категориям идеи и поступки сложно, поэтому подчас случаются "наложения" одной категории на другую.

В главе 2 исследуются представления французской элиты о Новороссийском крае. В интерпретации исследователя, на представления французов о Северном Причерноморье повлияли стереотипы о Востоке, выработанные, в частности, Константеном Вольнеем при описании Египта. В то же время, из приведенных материалов ясно, что французским информаторам удалось собрать и разнообразные практические сведения о регионе.

В главе 3 та же работа проделана в отношении губерний Правобережья Днепра. Они интересовали французов в связи с вопросом о будущей судьбе Польши, которую собирались в перспективе отторгнуть от Российской империи. Отсюда – особая роль польских информаторов французских властей. Важным представляется вывод автора о том, что французы преувеличивали степень влияния "польского духа", недовольства местного населения российской властью и напрасно рассчитывали на поддержку рядовых жителей в случае войны с Россией. В главе подробно проанализирован вопрос о картах, имевшихся в распоряжении французов. Учитывая структурный параллелизм анализа восприятия французами разных территорий во второй и третьей главах, кажется странным, что в предыдущей главе автор не стал рассматривать причерноморские картографические материалы, хотя они не могли не интересовать Францию уже хотя бы в логистических целях. Действительно, сразу же после присоединения Крыма к России французы при поддержке своих союзниковосманов организовали изучение причерноморского побережья силами военного инженера АндреЖозефа Лафитта-Клаве. ¹⁴Карты Крыма и Севастополя раздобыл, а впоследствии опубликовал французский секретный агент Жан Рёйи, побывавший на юге России в 1783 г., сочинения которого не раз использует Ададуров. ¹⁵

В главе 4 проанализированы французские представления о левобережных губерниях, или Малороссии. Автор констатирует, что решающую роль в формировании этих представлений сыграли некритически усвоенные "внешние" по отношению к региону российские и польские публикации. В то же время, используя для подсчета численности населения Левобережья материалы российских ревизий, французы получили куда более достоверные результаты, чем оценивая численность населения юга и Правобережья на основе умозрительных суждений местных жителей или путешественников (С. 100-102, 141-143, 184-186). Разница между результатами подсчетов первого и второго типа могла быть весьма существенна. ¹⁶Изучение опыта демографических подсчетов и экстраполяций авторов конца XVIII – начала XIX в. могло бы стать сюжетом отдельного исследования.

В главе 5 (написанной специально для нового издания книги) рассмотрен вопрос об отношении малороссийского населения к французам. В ней показано, что представление о поляках как "клиентах" французов усилило негативное в целом восприятие Французской империи. Автор опроверг распространенную в украинской историографии гипотезу о том, что значительная часть малороссийской элиты была настроена антироссийски и готова была приветствовать французов.

Главы 6 и 7 рассматривается образ казаков в воображении французской элиты. Автор показывает зависимость этого образа от традиционных и к тому времени уже значительно устаревших представлений. Французы отделяли казаков от мирного населения Малороссии, но скорее как военное сословие, чем как этнос. Они видели в казаках архетипических жителей Азии – воинственных кочевников, подобных скифам или татарам, то есть экзистенциальную противоположность "цивилизованной" Европе. Французские представления о казаках также подпитывались желанием решить "польский вопрос" и желанием польских союзников Наполеона использовать военный потенциал казачества.

Во второй части книги анализируются проекты практических преобразований на юго-западе Российской империи, выработанные французскими интеллектуалами. В главе 1 Ададуров обосновывает необходимость отбросить "позитивистскую парадигму" и показывает зависимость наполеоновских проектов от выработанных французами представлений о регионе, а также индивидуальных психологических особенностей авторов. В главе 2 он рассматривает планы экономического проникновения в Северное Причерноморье, игравшие важную роль в периоды мирных отношений Франции и России. Как отмечается, французы и до революции имели экономические интересы в регионе, и экспансия России на юг привела к появлению ряда бизнес-проектов, подготовленных частными лицами. Думается, учитывая фокус книги, имело смысл подчеркнуть, что авторами многих проектов были практики – торговцы, знакомые с регионом не понаслышке, а потому в меньшей степени зависящие от воздействия дискурсивных проекций. Кроме того, автор упустил из виду, что французы (в том числе известный ему Рёйи) нередко рассматривали проникновение в Крым лишь как этап для создания универсальной коммерческой сети от вест-индских колоний до Индии и Китая. ¹⁷

В главе 3 второй части изучены несколько французских проектов по разжиганию восстания на Правобережье в период Войны четвертой коалиции в 1806–1807 гг. По мнению Ададурова, Наполеон был полностью готов к осуществлению такой диверсии, но ряд влиятельных сановников в его окружении, включая министра иностранных дел Шарля де Талейрана, были решительно против.

В главе 4 обсуждаются планы французской стороны относительно юга России, которые поступали от разных лиц как накануне, так и в ходе кампании 1812 года. В нескольких случаях предлагалось, сдвинув российскую границу далеко на восток, к Днепру, и "восстановив" Польшу, создать в пограничье несколько буферных государств под французским протекторатом. По одной из версий, среди них была и "Наполеонида", упомянутая в названии книги, в составе казаков и крымских татар. Здесь следовало бы отметить, что эти идеи, при всей своей антироссийской направленности, в определенном смысле возвращались к принципам первой половины царствования Екатерины II. Очевидно полагаясь на мнение Монтескье, она считала полезным сохранение буферных государств вдоль западной границы России, включая Польшу и Крым. ¹⁸Разница была лишь в том, что франко-польские прожекты планировали перенести эту границу гораздо восточнее.

По мнению Ададурова, французский император не прислушался к этим планам, следуя исповедуемым им принципам военного искусства: он стремился к генеральному сражению с основными силами вражеской армии, которая находилась на северо-западе, а потому переброска войск на Юг России выглядела нецелесообразной. В дальнейшем же оперативная обстановка складывалась таким образом, что южное направление и вовсе перестало быть актуальным. Наполеон вообще проявил себя крайне гибким политиком, когда дело коснулось Причерноморья, не ограничивая себя какими-либо доктринальными рамками. В зависимости от международной ситуации он то предлагал России раздел Османской империи, то османам – союз и "возвращение" Крыма. ¹⁹Не было ли столь же оппортунистическим его отношение к украинским территориям? В главе 5 Ададуров, опираясь на разнообразные архивные документы и реконструируя психологию и ход мысли Наполеона, опровергает распространенное в историографии представление о том, что после исхода из Москвы французский император пытался уйти на Украину.

В третьей части монографии проанализированы практические действия французов на украинских землях. В главе 1 обсуждается проникновение Франции на рынки российского Причерноморья через заключение межгосударственных договоров, назначение уполномоченных представителей, сбор информации через агентов и ее осмысление аналитиками. Можно было бы упомянуть, что Наполеон в данном случае следовал практике Старого порядка, который направлял в Крымское ханство консулов, выражая при этом настойчивое желание заключить прямой торговый договор, минуя Высокую Порту. ²⁰Российская аннексия Крыма не изменила политику Французского королевства: по инициативе Франции был заключен торговый договор, оставшийся, впрочем, нереализованным из-за начавшейся революции. ²¹По мнению Ададурова, усилия Наполеона в отношении развития причерноморской торговли не дали результата из-за противодействия Великобритании. В этом контексте можно было бы отметить, что на Юг России направляли эмигрантов-роялистов, бежавших от революции, и это не могло не влиять на получаемую Наполеоном информацию. В результате в регионе возник своеобразный треугольник взаимоотношений "российские власти – французские эмигранты (при российской власти) – французские торговцы и агенты", причем российские чиновники нефранцузского происхождения догадывались о попытках французского шпионажа, но не всегда могли им противодействовать. ²²

В главе 2 третьей части книги раскрыты действия наполеоновской разведки накануне войны 1812 г. на Правобережной Украине и в Галичине. На сбор стратегической информации французы потратили много усилий, а сразу после вторжения в Россию Наполеон передал сбор сведений на юге от армейской разведки Михалу Сокольницкому – генералу польского происхождения, автору ряда документов о текущем состоянии и возможном будущем региона. Несмотря на эти усилия, так и не удалось наладить получение достоверной информации. По мнению Ададурова, мешала изначальная предубежденность французов, заранее сформировавших готовый образ региона, а также пренебрежение местными информаторами и общая нехватка профессионализма.

Глава 3 анализирует попытку французов организовать военную операцию на Волыни во второй половине 1812 г., после удара российской армии А. П. Тормасова во фланг наступавшей Великой армии. Показательно, что эту задачу возложили не на французские, но на австрийские и польские формирования. По мнению автора, неуспех операции объясняется ошибочными инструкциями Наполеона, сформулированными под влиянием фантастических представлений императора о ситуации в регионе.

Раздел "Выводы" констатирует, что представления Наполеона и его окружения о юго-западе Российской империи формировались под влиянием не столько фактов, сколько дискурсов, выработанных, в частности, российскими (в случае Левобережья) и польскими (Правобережье) интеллектуалами. Советники Наполеона и сам император проецировали свои теоретические представления и желания на реальную политическую ситуацию. Так возникали иллюзорные представления – например, о готовности казаков к антироссийскому восстанию. Ададуров убедительно продемонстрировал зависимость идей окружения Наполеона от местных или промежуточных (какими были поляки по отношению к украинским землям) экспертов, а мнение автора о пагубности польского влияния на "южнорусские" планы Наполеона можно подтвердить следующим примером. Советник императора М. Сокольницкий рассчитывал на антироссийское восстание крымских татар, часть которых в реальности предпочли пассивное сопротивление – эмиграцию. Другие предпочли сотрудничество с российскими властями в рамках государственных институтов или иные формы адаптации к новой имперской ситуации. ²³В частности, Российская империя открыла прежде немыслимую в Крыму вертикальную мобильность – а потому героем взятия Парижа в 1814 г. стал генерал Александр Рудзевич, сын татар Якуп-аги и Фатьмы. ²⁴Вероятно, не зря французский император не стал реализовывать утопический проект "Наполеониды".

В приложении к книге приведены некоторые документы, характеризующие взгляды наполеоновского окружения на проблему Юга России, причем не только в украинском переводе, но и на языке оригинала. И хотя документы Сокольницкого, в том числе его меморандум о переустройстве Востока Европы, уже издавались по-русски, ²⁵меморандумы Роландра или Т. Морского, насколько нам известно, в таком виде публикуются впервые.

Рецензируемая книга имеет разные стороны. Это первое исследование, использующее разнообразный научный инструментарий для всесторонней реконструкции роли земель современной Украины в представлениях, планах и действиях Наполеона. Новаторский характер рецензируемой книги не в последнюю очередь заключается в том, что ее автор работал непосредственно с французскими, австрийскими и украинскими архивами, не ограничиваясь "внешними" по отношению к региону источниками. Перекрестный анализ позволил расширить понимание проблемы. Отмеченные дискуссионные моменты всего лишь показывают перспективные направления для дальнейших исследований этой комплексной темы.

Несомненно, рецензируемая книга – шаг вперед в изучении феномена воображаемой географии и в практическом, и в теоретическом плане. На уязвимость методики дискурсивного анализа, начало которой положила классическая монография Саида, указывали неоднократно. ²⁶Впрочем, речь шла не об отрицании подхода как такового, но о необходимости его адаптации к конкретной проблематике. В заслугу Ададурову следует поставить раскрытие роли "местных" (или "промежуточных", каковыми были по отношению к "украинским" землям польские помещики и офицеры) интеллектуалов в создании "западных" суждений о Востоке Европы. Вероятно, это был повсеместно присутствовавший фактор. Например, информаторы из числа крымских татар "разъяснили" российским властям важнейший феномен вакуфа и вакуфных земель таким образом, что в российском законодательстве XIX в. он приобрел искаженную форму, в которой в дальнейшем навязывался мусульманам Поволжья, где исторические вакуфы были уничтожены так давно, что и память о них не сохранилась. ²⁷Следовательно, перспективы дальнейших исследований конкретных проявлений воображаемой географии в отношении различных регионов заключаются в том, чтобы сочетать анализ собственно дискурсов и сравнение их с локальной спецификой, которая раскрывается другими типами источников, а также в усилении внимания к фигурам местных информаторов. Остается надеяться, что издательство найдет способы выйти на рынки за пределами Украины, чтобы эта книга стала доступной более широкому кругу читателей.