The Springs of Democracy: National and Transnational Debates on Constitutional Reform in the British, German, Swedish and Finnish Parliaments, 1917–1919 by Pasi Ihalainen (review)

Автор рецензируемой книги – Паси Ихалайнен, профессор сравнительной европейской истории Университета Увяскюля, Финляндия. Защитив в 1999 г. диссертацию по вопросам политического и религиозного плюрализма в начале XVIII в. на примере Англии, он развивал эту проблематику в монографиях, вышедших в 2005 и 2010 гг.¹ Параллельно Ихалайнен разрабатывал методологию концептуальной истории. Рецензируемая работа отражает переход автора к сюжетам другого временного отрезка и более широкой географии, но все же концептуально связанных с его прежними научными интересами в области сравнительной истории политической культуры национального суверенитета. Книга обращает на себя внимание прежде всего новизной и масштабом замысла. Используя сравнительно-исторический подход, на примере четырех европейских стран – Великобритании, Германии, Швеции и Финляндии – автор подробно и на широком источниковом материале прослеживает конституционные преобразования, назревшие еще в довоенное время, но ставшие возможными на завершающем этапе и в первые годы после "Великой войны".

Во Введении автор обсуждает сложность и многомерность таких понятий, как "демократия" и "парламентаризм", развенчивая миф о "демократической Европе" начала ХХ в. Он выдвигает отправную гипотезу своей работы: Первая мировая война "интернационализировала дебаты о политической реформе (в смысле формирования общих отсылок к отношениям и сравнениям между национальными государствами) и транснационализировала их (в смысле создания политических дискурсов, преодолевающих границы благодаря сетевым связям и личным контактам)" (P. 16). При этом П. Ихалайнен оговаривается, что его подход не основан на какихлибо нормативных определениях демократии или парламентаризма. Скорее, под "демократизацией" он подразумевает "процесс расширения возможностей политического участия людей посредством всеобщего избирательного права…, в то время как парламентаризация обозначает трансформацию, предоставляющую институтам представительства влияние на формирование правительства и контроль над ним" (Pp. 18-19).

Выбор стран для сравнительного исследования объясняется автором хронологическим и смысловым совпадением наиболее важных конституционных дебатов и связанных с ними дискуссий в прессе (Pp. 18-19). Общим стимулом для запуска политической реформы в Великобритании, Германии, Швеции и Финляндии стала российская революция, которая способствовала консолидации разных, в том числе противоборствующих политических сил в Европе с целью недопущения социального взрыва в своей стране и преодоления "хронического" отрыва элит от народа. (Автор подчеркивает во Введении, что речь должна идти о двух российских революциях, но далее в книге фигурирует термин "российская революция" – вероятно, из соображений удобства). Война продемонстрировала недостаточность существующих конституций и парламентов для предотвращения революционной угрозы (P. 14) и потребность большего, чем прежде, вовлечения населения в политическое управление страной.

В шести разделах книги (помимо введения и заключения) автор последовательно разбирает каждый "кейс", не забывая подчеркивать их связи друг с другом, подтверждающие авторский тезис о транснациональности описываемых процессов. По ходу изложения автор постоянно указывает на пробелы в историографии, которые восполняет его работа, – например, на недостаточно исследованную прежде проблему противостояния разных политических сил Великого княжества Финляндского по вопросу выхода из состава Российской империи (P. 259); на игнорирование взаимосвязи между конституционной борьбой 1910-х годов и подъемом шведской демократии (P. 299); или на необоснованную абсолютизацию тезиса об "исключительной, самоочевидной или самодостаточной природе национальных реформ" в изучаемых странах (P. 505).

Глава, посвященная Великобритании, открывается с нетривиального вопроса: а была ли "свободная" и "конституционная" Британия "демократией"? (P. 48). В стране, считавшейся родиной парламентаризма, многие политические процессы запаздывали по сравнению с рядом стран континента. К началу ХХ в. не были решены вопросы, связанные с расширением избирательных прав для мужчин и введением права голоса для женщин, а также восстановлением полномочий верхней палаты парламента (P. 44). Прогресс в этом направлении был затруднен как внутриполитической борьбой, осложненной начавшейся заменой либералов на лейбористов в двухпартийной связке, так и быстро меняющейся международной обстановкой. Вступление в войну США, сделавших ставку на "демократию" в военной пропаганде, послужило дополнительным стимулом для политических элит страны в продвижении реформ.

В отличие от других стран в выборке Ихалайнена, влияние российской революции на политические процессы в Великобритании было весьма слабым – во всяком случае, на первых порах. Правящие круги рассматривали "внутренние беспорядки" в России преимущественно с точки зрения стратегической ситуации на фронтах. В Британии непосредственно ощущалось влияние интенсивной подводной войны, истощающей продовольственные рынки. С политической же точки зрения революция в России наиболее явно повлияла на идеологическую позицию лейбористской партии, хотя ее депутаты и старались не идентифицироваться с Февральской революцией в ходе весенних дебатов в парламенте, в силу невозможности предугадать развитие и исход событий в России (P. 218).

В 1918 г. Палата общин, с подачи разных политических сил, приняла новый избирательный закон, вводивший право голоса для мужчин с 21 года и для женщин с 30 лет. Ограниченность проведенной реформы и отсутствие подвижек в реформировании полномочий верхней палаты парламента на фоне в целом спокойной, в отличие от стран континента, внутриполитической ситуации, свидетельствовали об устойчивости Великобритании к внешнему воздействию. С одной стороны, партийно-политическая система страны подтвердила свою гибкость, динамизм и способность к обновлению. С другой стороны, в плане гендерного равенства и представительства женщин в парламенте Британия еще долгое время будет заметно отставать от других стран.

Случай Германии во всех смыслах противоположен британскому. Страна входила во враждебный Антанте блок и к концу войны переживала глубокий внутриполитический кризис. В то же время, влияние войны на конституционную реформу было в Германии даже более выраженным, чем в Великобритании, Швеции или Финляндии (P. 240). Уже с начала 1917 г. в стране началось революционное брожение. Его перерастание в мощный социальный взрыв рассчитывали предотвратить туманными обещаниями канцлера и кайзера провести реформу избирательного права. В октябре 1918 г. германское правительство объявило парламентаризацию своей официальной целью в надежде добиться и лучших условий мира. Еще до его заключения в начале ноября в стране началась революция. К 9 ноября революция достигла Берлина, приведя к падению монархии – "беспрецедентному событию в германской конституционной истории". Кайзер был вынужден отречься от престола, Максимилиан Баденский предложил сделать Фридриха Эберта канцлером и созвать национальное учредительное собрание для принятия новой конституции (P. 363).

По примеру Советской России в Германии создаются Советы солдатских, матросских и рабочих депутатов, среди первых мероприятий которых было введение всеобщего избирательного права для мужчин и женщин с 18 лет. При этом автор напоминает, что Пруссия, ставшая с 1871 г. ядром Германской империи, ввела равное и всеобщее мужское избирательное право еще на национальных выборах 1867 г. – задолго до Британии, Швеции или Финляндии. С этого момента, вплоть до начала войны, "интерес публики к политике" постоянно возрастал, и явка избирателей на выборах 1912 г. составляла уже 85% (Pp. 50-51). Давний опыт парламентаризма в условиях революции способствовал еще более радикальной демократизации политической системы.

Не только в Британии, но и в Германии всеобщее избирательное право и парламентское представительство все больше воспринимали как наилучший способ восстановления связи народа и правительства (P. 506). Германские социал-демократы подчеркивали свою веру в парламентскую демократию, особенно весной 1919 г., когда они получили значительное представительство в рейхстаге. В то же время, центристские партии высказывали сомнения по поводу этой "западной" концепции (P. 523). Правые же отказывались от всякого сотрудничества в этом направлении, воспринимая парламентаризм как "позорную замену хорошо организованной конституцион ной монархии правлением масс, введенных в заблуждение политическими партиями". Некоторые из крайне левых тоже желали уничтожения парламентаризма, хотя и по совершенно другим причинам (P. 523). Подобно "революции" и "демократии", "парламентаризм" оставался партийным лозунгом в Германии, который поддерживали лишь социал-демократы и некоторые левые либералы. Консерваторы и большинство либералов не разделяли его даже в той степени, как это имело место в других рассмотренных странах (P. 523). Хотя конституция Веймарской республики, вступившая в силу в августе 1919 г., подтверждала право голоса для мужчин и женщин с 18 лет и в целом являлась одной из самых демократических конституций своего времени, процессы укоренения демократических элементов в Германии шли медленно и с большим трудом.

Хотя Шведское королевство не принимало непосредственного участия в боевых действиях, мировая война, наряду с революциями в России и Германии, парламентскими дебатами в Британии и Финляндии, заставила политическую элиту Швеции пересмотреть прежнюю конституционную модель. Правые политические силы, опиравшиеся на экспертное сообщество, склонялись к прусскому сценарию, в то время как либералы и левые социал-демократы отстаивали британский вариант парламентаризации. Особую роль в конституционных дебатах сыграла гражданская война в Финляндии, отношение к которой обострило внутриполитическую борьбу в Швеции (Pp. 299-300).

В конце 1918 г. по инициативе крайне левых сил (которые, в отличие от Финляндии и Германии, не были подвергнуты разгрому после неудачной революции) начинается разработка нового избирательного закона. Подспудно обсуждались вопросы ослабления власти короля, введения однопалатного парламента и даже республиканской конституции (P. 461). В 1919 г. вступил в силу закон о предоставлении избирательных прав женщинам с 23 лет и снижении возрастного порога для мужчин до 23 лет. Развернувшиеся на этой волне политические дебаты весны 1919 г. отражали спад интереса к продолжению реформ. Автор считает это естественной реакцией после двух лет активных дискуссий, уже завершившихся победой законодательной власти и ограничением власти короны, хотя левые политические силы по-прежнему пытались использовать концепцию демократии в парламентской борьбе (P. 458).

Хотя Финляндия до конца 1917 г. входила в состав Россий ской империи, война не коснулась ее напрямую. Зато разные этапы революции 1917 г. влияли на формирование в Великом княжестве Финляндском новых, революционных моделей развития парламентаризма. В отличие от других европейских стран, вопрос гендерного равенства избирательных прав здесь не был актуален: в 1906 г., вслед за созданием финляндского парламента, был издан указ, по которому женщины могли избирать и избираться в сейм. На первых же выборах 1907 г. почти 10% депутатских мест заняли женщины (19 из 200), впервые в мире (P. 63). В 1917 г. перед страной стояла другая задача: достижения независимости и выбора стратегии развития. Большевистская революция перевернула сложившуюся расстановку политических сил в Финляндии, заставив сторонников разных партий изменить свое отношение к независимости страны, а значит, и к ее конституционному устройству (P. 258). В целом, финские правые ориентировались на прусскую модель хорошо организованного государства, которая, как ожидалось, восторжествует в Европе после победы Германии. Левые же идентифицировались с парламентским дискурсом, порой неотличимым от большевистской революционной риторики (Pp. 507-508). В декабре 1917 г. Финляндия провозгласила независимость от Российской империи. Франция, Швеция и Германия признали этот акт, но Великобритания и США воздержались от признания из-за прогерманской линии Финляндии (P. 258). Последовавшая вслед за отделением борьба за демократию и парламентаризм усугубила политический кризис, приведя к попытке революции, гражданской и первой советско-финской войне (P. 256).

Как видно, каждая из рассмотренных стран, под воздействием быстро меняющихся внутри- и внешнеполитических реалий, обращалась к опыту друг друга, внимательно следя за происходящим и выявляя наиболее эффективные модели парламентских систем для заимствования отдельных элементов. Как подчеркивает автор, международные события начала 1917 г. усилили транснациональное мышление и политику сравнения. Для Финляндии определяющим критерием парламентского прогресса служил XVIII век (до вхождения в состав Российской империи); для Швеции предупреждением стал провал финского демократического парламента. Обе страны начали все больше ориентироваться на британскую модель после победы Антанты в войне (Pp. 526-527), в то время как сама Великобритания держалась в стороне от влияния революционных событий на континенте. Германия же до определенного времени оставалась центром конкурирующих транснациональных сетей: прусского монархического порядка как модели стабильного государства и социал-демократии – либо в смысле реформистского парламентского социализма, либо установления власти рабочего класса посредством классовой борьбы и революции.

Признавая новизну постановки проблемы, солидный корпус использованных источников и литературы на английском, немецком, финском и шведском языках, приходится отметить отсутствие в монографии работ российских авторов. Российская историография могла бы не только дополнить представленный в книге материал по истории рассматриваемых в книге стран (особенно Германии), она представляется важной и для анализа влияния революции 1917 года на европейские страны. Другой проблемой рецензируемой книги является недостаточный, на наш взгляд, анализ роли США в деле демократизации Европы. В работе постоянно подчеркивается влияние российской революции, в то время как фактор демократической пропаганды и риторики США остается несколько в тени и недостаточно раскрыт. Именно американский президент В. Вильсон еще на завершающем этапе войны сформулировал качественно новое видение послевоенной системы международных отношений, призванное дать симметричный ответ на требования большевиков.

В целом, монография выполнена на высоком уровне и представляет безусловный вклад в развитие концептуальной и транснациональной истории, междисциплинарных исследований с опорой на сравнительно-исторический метод. Сюжеты, затронутые в работе, имеют непосредственное отношение к современным дебатам о сущности и перспективах демократических типов построения общества, их истоках, сильных и слабых сторонах и общей эффективности в рамках той глобальной роли, которую столетие назад получило население ведущих стран мира, вступив в большую политику. Работа может быть адресована всем интересующимся историей Первой мировой войны, парламентаризма и демократии в странах Западной Европы.