Communist Parties Revisited: Sociocultural Approaches to Party Rule in the Soviet Bloc, 1956–1991 ed. by Rüdiger Bergien and Jens Gieseke (review)

Мы не знаем общества, в котором живем

История Советского Союза и стран Восточной Европы в период после Второй мировой войны и до распада социалистического лагеря является одним из наиболее популярных сюжетов среди историков разных стран. На нынешнем историографическом этапе она все чаще рассматривается в социально-антропологической перспективе, как комплексная междисциплинарная проблема, преодолевающая традиционное разграничение политической, экономической, культурной и прочих "историй" Восточного блока. Выделение общих тенденций в глобальном контексте и локальной специфики–в контексте региональном позволяет исследовать правящие компартии в разных странах как интегральную часть общества, развивающуюся в собственной логике, по определенным социальным законам. Хрестоматийный тезис об экспорте советского общественно-политического и социально-экономического строя в восточноевропейские страны не объясняет всего многообразия взаимодействия компартии и общества, которое формировалось под влиянием конкретных местных условий и избранной руководством политической стратегии.

Эти тенденции современной историографии в наиболее концентрированном виде отразились в рецензируемой коллективной монографии под редакцией немецких историков Р. Бергиена (Rüdiger Bergien) и Й. Гейсеке (Jens Gieseke), созданной по итогам международной конференции 5–7 декабря 2013 г. в потсдамском Центре новейшей истории. Исследования отдельных авторов–ведущих специалистов в изучении правящих партий соцстран Восточной Европы–написаны в разных жанрах: просопографии, биографии, устной истории, социальной истории, истории повседневности. Попытка использовать разные подходы для осмысления истории компартий в антропологическом колюче является новаторской, хотя существует значительный историографический опыт аналогичного исследования смежных тем¹

Во введении редакторы сборника обсуждают специфику и актуальность этого проекта. Согласно предложенной ими периодизации изучения темы, на первом этапе, в 1990-х гг., преобладали исследования политической истории социализма. На втором этапе, в 2000-х гг., наблюдался сдвиг в сторону социальной истории и истории повседневности. Составленный сборник Бергиен и Гейсеке относят к третьему этапу, для которого характерен интерес к культурно-историческим аспектам. В этой плоскости особенно продуктивными оказываются исследования внутрипартийной динамики взаимодействия с массовыми организациями (например, молодежными), история горизонтальных партийных структур и взаимоотношений рядовых партийцев с верхушкой партии, а также стагнации режимов "народной демократии" в послесталинский период. Основное внимание авторы сборника уделяют СССР, ГДР, ПНР и ЧССР, а ситуация в других соцстранах подробно не анализируется.

Сборник состоит из 15 глав, каждая из которых посвящена определенному социокультурному аспекту истории компартий. Для большей структурированности изложения сгруппируем отдельные главы по территориальному принципу, хотя сами составители взяли за основу проблемный подход.

КПСС посвящены три главы, а именно первая, седьмая и двенадцатая. Первая глава, написанная Эдвардом Коном (Edward Cohn), повествует о подходах к партийному управлению во времена Н. Хрущева, когда были приняты такие программные документы, как Устав КПСС 1961 г. и Моральный кодекс строителя коммунизма. Во время "оттепели" советский режим отказался от открытых репрессий в пользу более мягких методов контроля, число исключенных из партии резко сократилось. Попытки Хрущева бороться с бюрократией на местах не встречали поддержки местной номенклатуры, что послужило основной причиной заговора против него. При этом сохранялось требование к коммунистам служить примером не только на работе или в партии, но и в повседневной жизни. Этот период определил, по мнению авторов, путь развития внутрипартийной жизни не только в СССР, но и в восточноевропейских сателлитах до середины 1980-х гг.

Остальные главы, посвященные КПСС,–Александра Титова (Alexander Titov) и Марка Крамера (Mark Kramer)–в большей мере представляют собой институционную историю принятия ключевых внешнеполитических решений в период "застоя", анализ отдельных структур внутри партии и трансформации политической культуры во времена правления Горбачева. Все разделы, посвященные СССР, отличаются привязкой повествования к личностям партийных лидеров и деталям их биографии. Парадоксальным образом, этот биографический подход не позволяет прояснить, чем отличалась политическая культура одного персоналистского режима от другого. Например, авторы показывают, что внешняя политика определялась кулуарными структурами, приближенными к лидеру. Ключевой фигурой формирования внешней политики СССР в 1970-х гг. был генсек Брежнев, которого трижды пытались с помощью международных проблем сбросить с политического Олимпа. Но в этом смысле политическая культура брежневского периода воспроизводилась и при Горбачеве, успешно функционирует она и до сих пор в России (с определенными модификациями).

Следующей компартией, которой предстояло пройти сложный путь внутреннего перерождения, была чехословацкая. Перипетиям решения ее кадровых вопросов в 1970-е гг. посвящена лишь глава Мишеля Кристиана (Michel Christian), но эта часть книги важна для понимания специфики общественной жизни во всех соцстранах того периода. Изучая анкеты новых членов, принятых в КПЧ после подавления Пражской весны и начала политики "нормализации", автор обращает внимание не только на материальные мотивы вступления в партию, но и на фактор семейных связей. Судя по анкетам, значительное количество чехов и словаков, пополнивших ряды партии в 1970–1980-х гг., были рабочими. Обращает на себя внимание гендерный дисбаланс: женщины составляли лишь 28% среди членов КПЧ, а все ключевые посты в партии занимали мужчины. Среди причин, побуждавших людей вступать в партию, были карьеризм, повышение личной безопасности, доступ к товарам широкого потребления в обмен на политический конформизм.

Польская компартия (ПОРП) рассматривается в сборнике как пример наиболее проблемной правящей партии всего Восточного блока. Перманентные политические кризисы, сотрясавшие Польскую народную республику начиная с 1956 г., напрямую проявлялись в деятельности ПОРП, которая погрязла в непотизме, идеологической амбивалентности и внутренних интригах.

Ф. За левский (Frédéric Zalewski) в пятой главе приходит к выводу, что события второй половины 1980-х гг. свидетельствуют о стремлении ПОРП создать новый политический и институциональный фундамент режима, который удовлетворял бы требования широких масс населения. Внутрипартийные дискуссии по вопросам реформирования политической системы возникли еще в начале 1980-х гг., но военное положение заморозило эти процессы до 1986–1987 гг. Автор отмечает постепенное возрастание фактора личности в польской компартии наряду с элементами политического плюрализма в этот период, хотя теоретического осмысления эти тенденции тогда не получили. По крайней мере, дискуссии на страницах официального ежемесячного журнала ЦК ПОРП "Nowe Drogi" открыли возможность для институционализации преобразований в партии и обществе. После принятия нового устава ПОРП было решено провести в июле 1989 г. опрос членов партии по вопросу ее структуры. Целью руководства было расширение социальной базы партии, прежде состоявшей преимущественно из рабочих. Авторы итогового отчета, опубликованного в сентябре 1989 г., указывали на важность окончательной десталинизации партии. Однако все эти попытки модернизировать ПОРП изнутри носили директивный характер и потому были обречены на провал.

Автор одиннадцатой главы К. Домбек (Krzysztof Dąbek) исследует идею социального единства как инструмента влияния ПОРП на общество в послесталинский период. Домбек использует результаты проекта по устной истории, в рамках которого в 1999–2001 гг. были проинтервьюированы бывшие партийные функционеры. Эти материалы позволили взглянуть на внутриполитическую жизнь коммунистической Польши через призму ментальности членов компартии. Интервью проводились в свободном режиме, и респонденты сами выбирали, что и как рассказывать. Опираясь на идеи историка Анджея Валицкого, Домбек приходит к выводу, что в основе коммунистического тоталитарного строя лежал идеал социального равенства–общества без конфликтов. Поэтому, несмотря на смягчение режима в Польше после кризиса 1956 г., политическая система продолжала сохранять характерные признаки тоталитаризма.

Идеальная картина единения всего польского общества наиболее ярко проявлялась во время выборов. После событий октября 1956 г. и отказа от систематического террора партийная номенклатура была уже неспособна эффективно влиять на общество, пытаясь укрепить свою легитимность апелляцией к идеалу народного единства. Этот идеал существовал лишь в виде официальных лозунгов, поскольку даже члены ПОРП демонстрировали фракционную разобщенность. Домбек рисует разделение общества на публичную сферу, в которой рядовые граждане поддерживали иллюзию консолидации, и неофициальную сферу, где уже партийным руководителям приходилось скрывать внутренние конфликты. Причинами политических разногласий между функционерами были разные проблемы: религия, диссиденты или экономические скандалы. Как наглядно демонстрируется автором, партноменклатура, которая сама не верила в официальную идеологию, должна была обосновывать борьбу с оппозицией приверженностью социалистическим идеалам. Кроме политических разногласий, на пути достижения провозглашенного единства стояла патрон-клиентская система социальных связей, в рамках которой происходил обмен товаров на услуги. Официальная плановая экономика лишь подстегивала скрытое соперничество за доступ к товарам. Подводя итоги своим изысканиям, автор выделяет два этапа в эволюции ментальности функционеров ПОРП: 1) 1956–1970 гг., когда преобладала нетерпимость к мнению других членов партии, особенно нижестоящих в иерархии; 2) 1970–1980 гг., с более снисходительным отношением к потребностям номенклатуры.

Наибольшее внимание в книге уделено СЕПГ в ГДР–ей посвящены шесть глав. ГДР считалась "витриной социализма", и именно поэтому те общественные феномены, которые существовали внутри СЕПГ, являются важным индикатором влияния партии на общество. Например, авторы сборника обращают внимание на такие существенные явления, как распад партии изнутри в 1980-х гг., когда немногочисленным группам оппозиции противопоставлялась целая армия сотрудников секретной службы "Штази", а также самовосприятие членов СЕПГ. Именно применительно к изучению этой компартии в сборнике применяются методы микроистории, когда партия анализируется как самодостаточная система, формирующая собственные нормы и правила поведения.

В 1980-х гг. СЕПГ по праву можно было назвать партией рабочих, так как, судя по статистическим данным, лишь четверть ее членов составляла интеллигенция. Важным структурирующим элементом партийной жизни, как указывает в третьей главе Сабин Паннен (Sabine Pannen), являлись собрания по понедельникам. На них члены партии могли узнать ценную информацию, касавшуюся многих сфер повседневной жизни, например, о распределении дефицитных продуктов. Подобные практики усиливали связи между партийными ячейками в центре и на местах. Также рядовые партийцы могли влиять на улучшение качества жизни своих коллег по работе. Но в начале 1980-х гг., в связи с продовольственным кризисом, интеграционные функции СЕПГ дают сбой и усиливается общественный кризис. Как утверждает Паннен, нарастающее недовольство экономическими проблемами приводило к падению политической лояльности внутри партии.

Четвертая глава, написанная Йенсом Гисеке (Jens Gieseke), рассказывает о том, как, судя по отчетам "Штази" и социологическим опросам, члены СЕПГ воспринимали самих себя. Тем самым открывается возможность оценить степень гомогенности или гетерогенности партийных кадров. Партийные ряды отражали разнообразие функций, выполняемых СЕПГ в восточногерманском обществе. Помимо прочего, партия подменяла собой государство, поэтому, несмотря на декларативные лозунги, среди партийцев преобладали чиновники как социальная группа. Еще одной функцией СЕПГ было поддержание "негражданского общества" ГДР. Сравнительный анализ социологических опросов и докладов "Штази" показывает, что существовали намерения разработать типологию разных членов партии, уделяя при этом основное внимание тем, кто вступил в СЕПГ ради карьерных соображений. Все это говорит о том, что СЕПГ была динамичной структурой, далеко не гомогенной в кадровом отношении.

В восьмой главе Рюдигер Бергиен (Rüdiger Bergien) на примере сферы здравоохранения рассматривает взаимосвязь идеологической подготовки и профессионализма кадров ЦК СЕПГ. Этот сюжет особенно наглядно представляет компартию как разнородную социальную среду. Если поначалу СЕПГ испытывала острый дефицит экспертов с соответствующим образованием, то изменившаяся в 1960-е гг. ситуация уже позволила В. Ульбрихту сделать ставку на технократов. Тенденция иллюстрируется биографиями руководителя сектора здравоохранения ЦК СЕПГ В. Геринга и его преемника К. Зайделя. Эти ученые показали себя ловкими политиками с задатками лоббистов, использовавших имеющиеся у них возможности для административного маневра при минимальном использовании идеологических инструментов. Безусловно, работники ЦК считали себя хозяевами жизни, достигших вершин власти. Получив невиданные социальные блага, деньги и награды, высшая партноменклатура использовала эти средства для компенсации издержек социалистического строя.

Автор девятой главы Андреа Бар (Andrea Bahr) обращается к исследованию партийного управления экономикой на местном уровне. Именно локальная перспектива позволяет наглядно оценить степень эффективности политической коммуникации партии и общества, степень влияния общества на принятие решений органами власти. Партийные работники сочетали три типа политических практик: репрессии, использование идеологических средств и экономическое стимулирование. После сооружения Берлинской стены основным направлением работы местных партийных деятелей стал идеологический контроль. Параллельно применялась политика умиротворения. Партийцы могли рассчитывать только на ресурсы местных предприятий, поэтому с наступлением продовольственного кризиса 1980-х гг. экономические факторы начали преобладать над идеологическими.

В десятой главе Дж. Роуэлл (Jay Rowell) изучает региональных властителей–районных партийных руководителей. Локальная бюрократия выступала в роли защитника интересов местного населения перед берлинскими чиновниками. После краткого анализа развития местного самоуправления в ГДР автор дает характеристику сложившейся патрон-клиентской системе, позволявшей секретарям районов консолидировать свой контроль над вверенными территориями. От них требовалось умелое лавирование, чтобы обеспечивать выполнение пятилетних планов, предотвращать политические беспорядки и заботиться об экономическом благосостоянии граждан.

Завершает немецкую тематику сборника тринадцатая глава М. Сабров (Martin Sabrow), посвященная биографии Эрика Хонеккера. Автор рассматривает Хонеккера как пример коммуниста, сформировавшегося до нацизма, чья фигура позволяет взглянуть на историю коммунизма в XX в. с точки зрения поколенческого опыта. В этой перспективе портрет Хонеккера выглядит не таким уж однозначным: с одной стороны, он был типичным бюрократом, а с другой–покровительствовал выдвижению молодых коммунистов. Соединив в своей политике либерализацию и репрессии, он остается важной фигурой для понимания общих тенденций развития социалистического лагеря. По мнению автора, только принимая во внимание поколенческий контекст, можно по-новому взглянуть на биографию Хонеккера. Например, нескрываемая любовь к малой родине руководителя ГДР роднила его с советскими руководителями его поколения. Хонеккер всегда старался выглядеть на публике молодым и бодрым, прочно удерживающим власть в своих руках. Он умел сочетать идеологическую детерминированность и политический прагматизм, при этом оставаясь ярым сталинистом, отдавая дань эпохе, которая сформировала его как партийца.

Особняком в сборнике стоит шестая глава К. Бойера (Christoph Boyer), в которой рассматривается партийный аппарат как машина оперативного осуществления власти в странах Восточной Европы послевоенного периода. Партаппаратчики формировали клановые системы внутри партийных структур, опираясь на свое ближайшее окружение. Эти неформальные институты власти существовали внутри однопартийной вертикальной политической системы, создавая парадоксальную ситуацию, которую и анализирует Бойер. Бюрократизация стала известным бичом социалистических режимов, препятствующим эффективному решению насущных политических вопросов. Раздутые кадры партийных чиновников мешали совершенствованию институтов управления. Среди основных вопросов в ведении партапаратчиков была кадровая политика, направленная на улучшение профессиональных качеств партийцев. Периодические реформы пытались принести системное улучшение функционирования партийных аппаратов, но этих усилий было недостаточно для ответа на структурные вызовы последней трети ХХ в.: переход к постиндустриальной экономике и становление общества потребления.

Подводя итоги сборника в заключительной пятнадцатой главе, П. Кенни (Padraic Kenney) считает главным вкладом книги представление восточноевропейских компартий как стабильных политических систем, как на центральном, так на и местном уровне. Со временем динамизм этих систем сменился стагнацией, но партийцы по-прежнему изображали единство в построении социализма. Общие черты компартий Восточной Европы–в том, что они выступали как агенты революционных преобразований и каналы социальной мобильности, следовали собственному моральному кодексу, отстаивали патернализм как принцип функционирования общества в целом, обеспечивали слияние партийных и государственных структур. Вместе с тем, наблюдаются и существенные отличия между отдельными партиями. Они различались степенью легитимности в обществе и участия в репрессивно-карательной системе, ролью лидера в политической иерархии и организацией партийного членства.

Завершая обзор рецензируемой книги, следует отметить, что она является важным историографическим источником для последующих исследователей социокультурной истории СССР и стран Центрально-Восточной Европы послесталинского времени. Концепции и подходы, представленные в ней, будут востребованы исследователями Восточного блока. Дальнейшее изучение проблемы многогранных взаимоотношений правящей партии, общества и индивида в условиях социализма должно расширить географию исследований, включив в нее такие страны, как Китай, Куба или Вьетнам.