In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

  • От РедакцииИсторизация Социального Контракта

В 2019 году Ab Imperio пригласил авторов и читателей задуматься об амбивалентности феномена социального конфликта в рамках программы "Гибридные конфликты и разнообразные общества: гражданские войны и глобальный мир". Настоящий номер (3/2019) "Социальный контракт: теории и практики" посвящен конструктивной стороне конфликтов. Понятно, что их разрешение предполагает достижение компромисса, поэтому неудивительно, что стабильное социальное устройство может возникнуть по итогам завершившегося противостояния. Но и наличие самого конфликта, будь то политическое соперничество или регулярные юридические тяжбы, может указывать на высокую степень социальной интеграции. Систематические ненасильственные столкновения свидетельствуют о том, что индивидуумы и группы разделяют общее социальное пространство. Сама идея участия в конфликте с кем-то предполагает наличие общей культурной рамки и институциональных каналов взаимодействия. Авторы статей в настоящем номере Ab Imperio обсуждают оба эти аспекта конструктивного влияния конфликта на общество.

В рубрике "Методология и Теория" публикуются выдержки из готовящейся к печати книги Марка Гамзы, посвященной транскультурной истории Харбина–города, возникшего в результате колониальной экспансии России в Манчжурию и спонтанной миграции в эту слабо населенную периферию Цинской империи китайцев. Подобно Одессе на юге европейской части Российской империи, Харбин был "ничей [End Page 13] ной" территорией: ни выходцы из России, ни китайцы или, позднее, японцы не могли назвать этот город "своим", поскольку каждый был здесь "пришлым". Харбин оказался тем местом, где формировались и соревновались между собой разные формы идентичности, властных иерархий, групповой принадлежности и лояльности государству. По сути, Харбин был еще одной имперской middle ground (зоной компромисса), где социальный конфликт и социальная стабильность не противостояли друг другу, но представляли синхронные, пересекающиеся состояния. Взаимные враждебные культурные проекции и социальное напряжение часто выражались на языке конфронтации, обнаруживая при этом структурную ситуацию спонтанной интеграции различий в гибридное социальное пространство. Эта гибридность не отменяла неравенства и различий, как можно убедиться даже на примере местного пиджина "твоя-моя". Однако разнообразные конфликты "русского" Харбина можно осмысленно обсуждать, только учитывая общий социокультурный контекст формирующегося гибридного общества, объединенного стихийным общественным договором. Конфликты могли вести к пересмотру некоторых положений этого договора, но не к его отмене. Изменчивые социальные роли и взаимные проекции, о которых пишет Марк Гамза, вскрывают механизм социального конфликта и язык его самоописания–гибридный пиджин, пестрящий неверно используемыми заимствованиями, ошибочными переводами и креативными заблуждениями, столь характерными для зоны компромисса–middle ground.

Сергей Глебов возвращается к дальневосточному региону Российской империи в конце номера, в рубрике "Историография". Он рассматривает две новые книги по истории российского Дальнего Востока: "За Амуром: пограничные контакты Китая и России, 1850–1930" Виктора Зацепина (2017) и "Эксперименты суверенитета: корейские мигранты и создание границ в северо-восточной Азии, 1860–1945" Алисы Парк (2019). Развивая темы, затронутые Гамзой, Глебов размышляет о проблемах написания истории middle ground на примере позднеимперского Дальнего Востока. Неопределенность социального состава и политического статуса населения региона затрудняет применение концепций и подходов национальной истории. Конечно, историю российского Дальнего Востока можно представить как нарратив укрепления территориального государственного суверенитета, но такой нарратив (как и любой другой телеологический) игнорирует важные аспекты исторического опыта и внутренние конфликты. Как и в Хар [End Page 14] бине, межгрупповые конфликты на Дальнем Востоке часто являлись проявлением стихийно возникающих практик общежития и кооперации внутри местного общества. В то же время, попытки российской администрации рационализировать нерегулярное разнообразие региона были чреваты конфронтацией и, потенциально, геноцидальным насилием. Как обычно, "имперскость" этой ситуации, с присущей ей неравномерным разнообразием, никогда не артикулировалась в виде четкой и последовательной идеологии теми, кто пытался приспособиться к ней как к данности. Эта социальная реальность всегда описывалась современным языком национальности и государственного суверенитета–совершенно неадекватного ей, но хорошо разработанного и усвоенного благодаря современной системе образования.

В рубрике "История" статья Павла Шаблея рассматривает многогранный конфликт между разными группами внутри мусульманской общины Семипалатинска (на севере современного Казахстана) и представителями имперской администрации, разгоревшийся в 1880-х гг. Разногласия вокруг кандидатов на должность имама местной мечети отражали гетерогенность, казалось бы, единого мусульманского общества и отсутствие последовательной "имперской" или "колониальной" политики российского государства. Общая религия не снимала противоречия между казахами и татарами Семипалатинска или между бедными и богатыми. В то же время, многоуровневая иерархия бюрократической системы и недостаточно четкое распределение полномочий между параллельными административными структурами позволяли отдельным чиновникам воспринимать конфликт в разных контекстах, в зависимости от их положения в государственной системе. Прошения, которые соперничающие группы мусульман отправляли в разные государственные инстанции, каждый раз подстраивая риторику под конкретного адресата, свидетельствуют о том, что мусульмане были способны манипулировать имперским государством в колониальной ситуации "стратегического релятивизма". Эта тактика представляет семипалатинских мусульман как самостоятельных политических субъектов, а не бессильных жертв колониального режима. Она подразумевает значительную степень интеграции в имперское политические пространство и общество, то есть конфликт вновь оказывается свидетельством высокой степени социализации его участников.

В статье Джонатана Брунстедта обсуждается другой аспект связи социального контракта и конфликта на примере формирования исторического мифа о Великой Отечественной войне в позднесталинском [End Page 15] СССР. Идеологическое оформление этого исторического мифа ориентировалось на более универсалистское и инклюзивное понимание советскости. Согласно автору, миф о войне создавал основу для альтернативной, более гибкой, чем прежние, модели патриотической идентификации. В то время как русскоцентричные исторические нарративы дореволюционного и раннесоветского периодов подчеркивали лидирующую и руководящую роль русского народа, история войны развивала параллельный, но идеологически противоположный подход, стирающий этнические иерархии. Основывая свои выводы на материале поствоенного Казахстана, автор показывает, как тезис о дружбе советских народов, сформулированный в центре, был воспринят на республиканском уровне и трансформирован в собственных интересах.

Последняя тема становится центральной в архивной рубрике номера. Зухра Касимова публикует 72 документа из нескольких архивохранилищ Узбекистана и России, которые проливают свет на первые два десятилетия существования Нукусского музея изобразительных искусств. Расположенный в пустыне Нукус–столица Каракалпакской автономной республики в составе Узбекской СССР–стал домом для собрания российского модернистского искусства, которое часто называют вторым в мире. Музей был основан в 1966 г. по инициативе художника и коллекционера Игоря Савицкого, перебравшегося в Узбекистан из Москвы после Второй мировой войны. Фигура Савицкого и история музея, носящего сегодня его имя, окутаны мифами, как в силу уникальности собранной коллекции авангардного искусства, так и по причине дефицита доступной исследователям информации об этой инициативе. Публикуемые документы впервые позволяют обсуждать собственно историю жизни Савицкого и музея в Нукусе, а не окружающие их мифы.

Во введении к архивной публикации Касимова набрасывает карту существующих источников и намечает дополнительные исторические контексты и сюжеты, требующие дальнейшего изучения. Автор предлагает собственную интерпретацию загадки Савицкого, реконструируя многогранный исторический контекст его деятельности, включающий Каракалпакскую автономию, Узбекскую союзную республику и Москву как верховного арбитра и посредника в региональных конфликтах. Касимова утверждает, что феномен Савицкого можно понять, только если рассматривать его не как одинокую романтическую фигуру, а активного участника одновременно нескольких социальных и культурных сетей. Савицкому, человеку с гибридной идентичностью и пристрастиями, [End Page 16] помогали самые разные люди, считавшие его "своим",–от каракалпакских партийных деятелей до московских художников.

Как показывает история Савицкого, в имперской ситуации многослойных социальных контекстов, сложносоставных идентичностей и множественных лояльностей, конфликты могут обретать созидательный характер, а субалтерный статус–символический (и даже финансовый) капитал. Осмысление этого феномена, помимо исторических наблюдений, должно стать задачей социальной теории, но эта проблема обществоведами пока что даже не сформулирована.

Этот номер журнала отдает дань уважения члену редакционного совета Ab Imperio Марку фон Хагену (1954–2019). Сергей Глебов, Александр Семенов, Ярослав Грыцак, Андрей Портнов и Гленнис Янг делятся личными воспоминаниями о Марке. Его профессиональная эволюция–от военного историка к одному из создателей современной украинской истории–добавляет важные штрихи к общей картине, возникающей на страницах номера. [End Page 17]

...

pdf

Share