The Dalai Lama and the Emperor of China: A Political History of the Tibetan Institution of Reincarnation by Peter Schwieger (review)

Монография П. Швигера по-священа политической и соци-альной истории Тибета в период с XVII в. по XIX в. Автор изучает эволюцию традиционного тибет-ского института sprulsku (тулку, т.е. инкарнации), используя аги-ографические тексты тибетских архивов. Анализ аутентичных источников и обращение к исто-рии центральноазиатских стран и народов позволило ему воссоздать специфику тибетской структуры власти, испытывавшей на разных исторических этапах администра-тивное влияние монгольских и маньчжурских правителей. Рели-гиозное и политическое значение высших тибетских тулку (Далай-ламы, Панчен-ламы и регентов) для соседних буддийских народов было настолько велико, что имен-но они стали основной целью, а впоследствии – основным ин-струментом цинского влияния на Тибетское правительство (P. 220). Тулку сыграли видную роль в раз-витии тибето-цинских и тибето-китайских отношений. Вхождение Тибета в состав КНР в статусе Тибетского автономного района (ТАР, 1951 и 1965 гг.) стало зако-номерным результатом этих отно-шений. Современная религиозно-политическая ситуация в Тибете, в том числе положение нынешнего главы буддийской общины Далай-ламы XIV, с 1959 г. пребывающего в Индии, безусловно, повлияли на сохранность тибетских ре-лигиозных традиций. Вероятно, история Далай-ламы как рели-гиозно-политического института может прекратиться.¹ П. Швигер исследует истоки этого уникаль-ного института, его историческое развитие, а также анализирует значение тулку для тибетского общества и в целом для буддий-ских народов.

Во Введении автор знакомит читателя с условиями проведения своего исследования, трудностя-ми поиска и перевода тибетских источников. Глубокие познания в тибетологии, а также владение тибетским языком, внимательное чтение и качественный перевод оригинальных текстов позволили П. Швигеру выявить малоиз-вестные детали политического и социального развития этой части Гималаев, а также скорректиро-вать прежние данные. Автор от-мечает, что тибетские архивные материалы на китайском языке часто представлены в сокращен-ном виде либо содержат не всегда корректно интерпретированную информацию. Некоторые ориги-нальные источники на тибетском языке пока остаются малодоступ-ными, однако П. Швигер получил доступ для работы с ними – во многом благодаря своему учителю и коллеге Дитеру Шуху (Dieter Schuch), а также сотрудничеству Боннского университета и архива ТАР в Лхасе. Поскольку трудно-сти чтения и перевода тибетских текстов требовали их структурно-го анализа, во Введении исследо-ватель дает подробный разбор ви-дов и типов тибетских текстов (Pр. 4-6). Все доступные источники он разделил на три основные груп-пы: оцифрованные документы монастыря Кунделинг, факсимиле документов в архиве ТАР, а также отредактированные копии исто-рических текстов, составленных тибетским квадратным письмом. В работе также были использова-ны материалы тибетских диаспор и эмигрантов.

Во Введении автор уделяет специальное внимание преды-стории и факторам появления и развития концепции "тулку", особенно ее пониманию с точ-ки зрения буддийской теории и практики. Учение об инкарнации пришло в Тибет из Индии, однако, как социальное явление, охваты-вающее сферы религии, политики, юриспруденции и экономики, оно по праву считается уникальным изобретением тибетского народа (P. 1).

Если говорить о сущностной стороне понятия, то тулку – это одно из "Трех тел Будды" – физи-ческое тело (nirmānakāya), иными словами, реинкарнированный лама, являющийся воплощением бодхисаттвы (P. 11). Образование, духовная практика и социальное положение "воплощенца" (тул-ку) зависели от специфических возможностей и способностей, предписываемых бодхисаттве (умение помнить прошлые жизни, сохранять достигнутый прежде уровень духовной реализации и т.п.). Значение таких лам в по-литической и религиозной жизни Тибета существенно возросло в XIII–XIV вв., когда иерархи шко-лы тибетского буддизма Сакья стали наставниками императоров династии Юань и были фактиче-ски призваны управлять Тибетом (P. 8). Влияние тулку в тибетском обществе было велико также ввиду их религиозных публичных обязанностей как высших ученых лам. В эти обязанности входили преподавание Дхармы (учения Будды), тантрические посвящения, демонстрация познаний в медицине, урегулирование споров между монашескими общинами и посредничество между влиятель-ными политическими фигурами и правителями стран (P. 15).

Понятие "тулку" включает целый комплекс традиций по идентификации и признанию выс-ших тибетских лам. Поскольку "воплощенцы", будучи монаха-ми, соблюдали обет безбрачия, их звание не могло передаваться по наследству. В политическом аспекте эта традиция могла стать альтернативой порядку кровно-родственного наследования и помочь избежать напряженности в борьбе за власть внутри одного клана (P. 13). Однако различные школы тибетского буддизма ис-пользовали влияние своей линии тулку и военно-политическую поддержку сильных покровителей (в том числе из других стран) в борьбе за власть и распростране-ние своего учения в Тибете и за его пределами (Pр. 14-15). Внеш-ний патронаж осуществлялся во многом благодаря еще одной уни-кальной тибетской традиции – мо-дели отношений mchod-yon, или чой-йон (P. 16). Наиболее рас-пространенная дефиниция этого понятия – "духовный наставник – светский покровитель". Согласно принципу отношений чой-йон, лама становился религиозным советником и наставником свет-ского лица, а тот, в свою очередь, покровительствовал учению, за-щищал его интересы и являлся "милостынедателем". Так, в конце XVI в. религиозно-политический союз монгольского правителя Алтан-хана (1507–1582) и лидера тибетской школы Гелуг Сонама Гьяцо (1543–1588) способствовал появлению новой линии тулку – Далай-лам.

Первые четыре главы книги организованы по хронологиче-скому принципу и посвящены основным историческим событи-ям в Центральной Азии, на фоне которых империя Цин строила союзные отношения с Тибетом. В первой главе П. Швигер рас-сматривает первые случаи обна-ружения тулку в Тибете в XI в. Когда раздробленность страны после распада тибетского коро-левства (IX в.) достигла апогея, сильнейшие школы тибетского буддизма смогли восстановить учение Будды. Автор подробно останавливается на вопросе ут-верждения линии реинкарнации тулку Кармапы школой Карма Кагью в XIII в. В целом история развития института тулку охваты-вает период до середины XVII в., когда в результате ожесточенной борьбы между сильнейшими шко-лами за влияние в регионе победу одержала школа Гелуг. При под-держке хошутского Гуши-хана (1582–1654) правителем Тибета в 1642 г. стал Далай-лама V Нгаванг Лобсанг Гьяцо (1617–1682), фак-тический глава этой школы. Роль и значение тулку, рост их влияния на тибетцев и монголов позволили Гелуг привлечь на свою сторону влиятельных монгольских покро-вителей (Pр. 31-32).

Вторая глава посвящена ана-лизу деятельности Далай-ламы V по реформированию и укрепле-нию тибетского правительства dGa'-ldanpho-brang (Ганден Пходранг),² развитию наднацио-нальной идеи Буддийского пра-вительства Chos-srid (Чос-срид)³ для тибетских и монгольских народов (P. 60). Также она харак-теризует начало взаимоотноше-ний с цинскими императорами по принципу чой-йон. В 1648 г. Далай-лама был приглашен ко двору. Приглашение, очевидно, означало признание цинской властью легитимности действий Гуши-хана в Тибете и признание школы Гелуг господствующей на территории Страны Снегов.⁴ Для Гелуг поездка Далай-ламы могла стать удачной миссией пропаганды учения и прозелитизации монгольских народов, в результате чего количество при-верженцев тибетского буддизма направления Гелуг и донаторов этой школы могло возрасти (P. 62). Автор показал, что Далай-лама не только осознавал беспрецедент-ный характер тибето-цинских отношений, но и понимал, что его власть в Тибете зависит не только от монгольских правителей, но и от императора (Pр. 63-64).

В третьей главе П. Швигер по-вествует о напряженных полити-ческих событиях во Внутренней Азии в конце XVII в. После смерти Пятого Далай-ламы (1682) дэсрид Сангье Гьяцо, согласно обычаю, организовал поиски его реинкар-нации, которая и была найдена в местечке Таванг (Мон-юл) на юго-востоке Тибета. Далай-лама VI Цаньян Гьяцо (1683–1706) был признан Пятым Панчен-ламой, и впоследствии также императо-ром Канси. Этот Далай-лама не следовал обычаям монашеской жизни и мало интересовался делами государства (P. 105). Это обстоятельство, вкупе с борьбой за власть между потомками Гуши-хана, привело к глубокому политическому кризису в Тибете. Положение сил в войне с джун-гарами, захватившими в ноябре 1717 г. Лхасу, укрепило позиции кукунорского претендента "хубил-гана" Кэлсанга Гьяцо (1708–1757), который и был утвержден цинской властью в 1720 г. Панчен-лама V Лобсанг Еше не только оказался в центре этих напряженных со-бытий, но и в дальнейшем, в пе-риод деполитизации Далай-ламы VII, способствовал поддержанию взаимоотношений с императора-ми Цин по принципу "чой-йон" (Pр. 84-86). Императоры Канси и Юнчжэн проявляли повышенный интерес к фигуре Лобсанга Еше. Он неоднократно приглашался в Пекин ко двору, получил новый титул "Эрдени" (ěrdéni), что оз-начает "драгоценный" (тиб. Rinpo-che), во владения – монастырь Ташилунпо и часть Западного Тибета.

Панчен-лама является тулку, эманацией будды Амитабхи. Традиция поиска и идентифика-ции реинкарнации Панчен-лам возникла при Великом Пятом Далай-ламе, который признал четвертого и пятого Панчен-лам. Согласно устоявшимся пред-ставлениям, отношения между Далай-ламой и Панчен-ламой по-добны отношениям между отцом и сыном, наставником и учеником (shītú guānxì), они несут ответ-ственность за подтверждение реинкарнации друг друга. Более того, в случае смерти Далай-ламы духовные обязанности переходят к Панчен-ламе, он же должен вы-бирать кандидатуру на пост реген-та при малолетстве следующего Далай-ламы. Понимание роли Панчен-ламы в Тибете важно не только для объяснения имперских привилегий, но и для анализа со-временной ситуации в ТАР и КНР, связанной с нынешними Панчен-ламой XI и Далай-ламой XIV.

Четвертая глава раскрывает предпосылки и процесс усиления цинского контроля в Тибете по-сле прихода к власти Далай-ламы VII Нгаван Еше Кэлсанг Гьяцо в 1720 г. (P. 119). Далай-лама VII стал участником и свидетелем переломного момента в истории Тибета. Он был доставлен в Лхасу цинскими представителями и ин-тронизирован как Далай-лама VI, затем деполитизирован императо-ром на время джунгарской угрозы, позже вновь реабилитирован как глава тибетского правительства Ганден Пходранг специальным декретом Цяньлуна 1751 г. (Pр. 149-157). Далай-лама, несмотря на умаление его роли с момента инаугурации, всегда был при-знанным авторитетом не только в Тибете, но и за пределами юрис-дикции тибетского правительства и даже за границами имперского влияния. Вернуть ему положение политического лидера означало реанимацию системы отношений между императором-Чакравар-тином ("вращающим колесо") и ламой-Дхармараджей ("царем закона").

Указ 1751 г. предопределил су-щественные изменения в системе управления и выбора высших тул-ку. Этим изменениям посвящены пятая и шестая главы монографии. Во-первых, после смерти Седьмо-го Далай-ламы в 1757 г. император учредил новую должность – ре-гента, который выбирался также из числа тулку. Во-вторых, в целях поддержания образа императора как покровителя буддизма и Тибе-та, Цяньлун официально провоз-гласил себя воплощением бодхи-саттвы Манджушри.⁵ В-третьих, согласно "Тибетскому уложению" 1793 г., вводилась новая процеду-ра выбора "воплощенцев" путем жеребьевки из Золотой урны (тиб. gserbum).⁶ Наконец, были суще-ственно увеличены полномочия амбаней, цинских представителей в Тибете.

Основное значение амбаней и жеребьевки из Золотой урны за-ключалось в пресечении и предот-вращении коррупции и непотизма в тибетской структуре управле-ния. С одной стороны, цинское правительство способствовало созданию образа Далай-ламы как духовного лидера всех буд-дийских народов, находящегося вне системы государственного контроля, но, с другой стороны, именно институт реинкарнации стал орудием и основой цинского влияния в Тибете (P. 220). Соот-ветствующие законодательные акты изменяли традиционную процедуру идентификации Далай-лам в пользу посредничества китайской власти, а также посте-пенно вводили этот религиозный ритуал в сферу публичного права Китая.

В седьмой главе П. Швигер обзорно рассматривает тибетские события до XX в. Выводы и за-ключения автора не только актуа-лизируют историческое значение института тулку для тибетского общества, но и выводят на новый уровень исследование этого звена тибетской системы управления.

Необходимо отметить неко-торые сюжеты, обращение к которым в книге, на наш взгляд, способствовало бы большей глу-бине исследования. В частности, это вопрос о роли ойратов в укреплении позиции Далай-ламы V (вплоть до 1697 г., когда стало известно о его кончине): потомков Гуши-хана, а также джунгарского Галдана Бошокту-хана (1644–1697, инкарнации Энса-хутухту), наиболее непримиримого борца с маньчжурами. Также важна остав-шаяся за пределами внимания ав-тора роль ойратов-хошутов во вза-имодействии с цинским двором, в обнаружении, подтверждении, охране и доставке в Лхасу Далай-ламы VII. Существует документ, где отмечено, что джунгарский лидер Цэван-Рабдан (1663–1727) считал, что Далай-ламой может стать лишь тот тулку, который получит одобрение от ойратских правителей (упомянуты сам кон-тайша, т.е. Цэван-Рабдан, и куку-норские тайджи, т.е. хошуты).⁷ В целом, ойратская тематика, с точки зрения роли этих западных монголов во взаимоотношениях между Далай-ламами и цинскими императорами, все еще остается малоизученной.⁸

П. Швигер ввел в научный оборот целый пласт прежде не изученных тибетских материа-лов, способных подкрепить или опровергнуть имеющиеся пред-ставления о тибетской структуре власти и об особенностях влияния маньчжурской империи на эту структуру в XVII–XVIII вв. Многочисленность и разнообра-зие цитируемых текстов иногда затрудняют следование за раз-витием аргумента, но читатель имеет возможность самостоятель-но анализировать факты и делать выводы, опираясь на приводимые автором источники. Цитируемые П. Швигером источники форми-руют характерный интертекст, который отмечается выделением и анализом конкретных личностей, а именно инкарнированных лам, тем или иным образом повлияв-ших на ход событий в Тибете. С конца XX в. особую актуальность приобрели исследования соотно-шения религии и власти в Тибете, что неизбежно привлекает особое внимание к фигурам Далай-ламы и Панчен-ламы.

В этой связи хочется отметить трансформацию в последние деся-тилетия т.н. "тибетского вопроса" (xīzàng wèntí), обострившегося после 1951 г. Изначально под ти-бетской проблемой понималась борьба между правительством Далай-ламы и КНР за право пред-ставлять интересы тибетского народа. Сейчас же, скорее, речь идет о борьбе за сохранение традици-онного религиозного института Далай-ламы как высшего тулку и духовного главы тибетской Санг-хи,⁹ а также правительства Ганден Пходранг. Последние исследова-ния показали сложный интерна-циональный характер проблемы, зависящий не только от особенно-стей исторического развития ин-ститута реинкарнации, специфики тибето-китайских отношений, но и от внешних факторов, прежде всего – от китайско-индийских территориальных противоречий.¹⁰

Соответственно, сегодня мож-но выделить несколько аспектов этой проблемы:

1. 1). Институционально-духов-ный, т.е. вопрос сохранения и современного значения института Далай-ламы, с учетом позиций самого Далай-ламы, властей КНР, тибетской диаспоры и последова-телей тибетского буддизма (будет ли вообще избран Далай-лама XV, или будут два Далай-ламы?). Известно, что руководство КНР уже подготовило документ, запре-щающий признание любых инкарнаций, не санкционированных Пекином,¹¹ и намерено искать ин-карнацию нынешнего Далай-ламы в пределах Тибета.¹² В этом случае руководство КНР исходит из пре-цедента вручения императором Цяньлуном в 1793 г. монастырю Джоканг в Лхасе золотой вазы для выбора "истинной инкарна-ции" очередного Далай-ламы и Панчен-ламы, причем процедура проходила под контролем пред-ставителей (амбаней) из Пекина.

2. 2). Исторический, т.е. пере-оценка тибето-цинско-китайских отношений и современной роли тулку. В этой связи было бы ин-тересно компаративное изучение признания тулку Панчен-ламы XI и Богдо-гегена X, соответственно, руководством КПК и Далай-ла-мой.

3. 3). Территориальный. Приводя отдельные места из эдикта Далай-ламы V от 1680 г. о включении местечка Мон-юл (ныне часть региона Таванг, место рождения в 1683 г. Шестого Далай-ламы) под юрисдикцию Ганден Пхо-дранга, П. Швигер отмечает, что руководство КНР сегодня использует этот документ как ар-гумент в территориальном споре с Индией, в пользу принадлеж-ности Таванга Китаю. Проблема Таванга является сегодня едва ли не самой масштабной из рас-сматриваемых в рецензируемой монографии, поскольку в ней переплетается проблема обнару-жения следующего Далай-ламы (это – единственное место за пределами КНР, где рождался Далай-лама) и будущее китайско-индийских отношений. Интерес-но отметить, что Далай-лама в 1959 г. бежал в Индию именно через Таванг, а в июне 2008 г. признал этот регион индийским в соответствии с Симлским до-говором 1914 г.¹³ Сейчас Таванг входит в состав индийского штата Аруначал-прадеш, образованного в 1987 г. КНР не признает штат и с 2006 г. именует его "Южный Тибет". Территориальный спор, также как и проблема обнару-жения следующего Далай-ламы, является своеобразным тестом на жизненность принципов по-литики китайских правителей по отношению к Далай-ламе, вы-работанных в период с середины XVII–XVIII в. Эти принципы и установки, игравшие определя-ющую роль в отношениях между Далай-ламами и императорами Китая вплоть до начала ХХ в., до сих пор формируют позицию китайского руководства.

Несмотря на активное исполь-зование обеими сторонами (Дха-рамсалой и Пекином) историче-ских документов для обоснования собственного толкования отноше-ний между Далай-ламами и импе-раторами Цин как прецедента для современного порядка, будущее института Далай-ламы оказалось в руках третьих лиц – буддистов из разных стран, международных организаций и структур, высту-пающих за сохранение историче-ского наследия Тибета. Поэтому исследования, подобные моногра-фии П. Швигера, имеют не только научный исторический интерес. Они имеют большое обществен-ное значение, знакомя широкий круг читателей с более глубоким культурным контекстом современ-ных политических споров.