In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

Reviewed by:
  • Французская экспедиция в Египет 1798–1801 гг.: взаимное восприятие двух цивилизаций by Е. А. Прусская
  • Никита Храпунов (bio)
Е. А. Прусская. Французская экспедиция в Египет 1798–1801 гг.: взаимное восприятие двух цивили-заций. Москва: РОССПЭН, 2016. 183 с. ISBN: 978-5-8243-2019-0.*

Книга Е. А. Прусской опу-бликована издательством "РОС-СПЭН" ("Российская политиче-ская энциклопедия"), где в по-следние годы вышло немало ин-тересных изданий, обсуждающих различные аспекты Французской революции и Наполеоновских войн. Египетский поход армии Первой республики изучают дав-но, но неравномерно. Внимание подавляющего большинства ис-следований привлекает первый год кампании, когда в ней непо-средственно участвовал Бонапарт, а события после его возвращения во Францию изучены не в пример хуже. Внимание автора рецензи-руемой монографии привлекают не военно-политические вопро-сы, а проблема столкновения и взаимного восприятия культур, основанных на принципиально отличных религиозных, социаль-ных, правовых началах ("Вос-тока" и "Запада"), накануне и во время французской оккупации.

Книга состоит из введения, пяти глав и заключения.

Во введении (С. 5-17) автор представляет использованные методы, раскрывает свою культу-рологическую концепцию "Вос-тока", а также характеризует ос-новные группы источников – араб-ских и французских. Выясняется, что источников первой группы, представляющих собой хро-ники французской оккупации, существенно меньше, чем раз-нообразных французских: траве-логов, армейской прессы, личных дневников и писем участников событий. Это нарушает баланс в структуре работы. Ясно, каким образом автор реконструирует представления о Египте во фран-цузском обществе, повлиявшие на решение Бонапарта о покорении этой страны. Но что знали жите-ли Египта о французах и вообще европейцах накануне событий? Оказали ли эти представления влияние на их восприятие ино-земной оккупации? Эти вопросы остаются без ответа, в ожидании дальнейших исследований.

Глава 1 (С. 19-28) представляет собой краткое обозрение состоя-ния Египта к началу французского вторжения, раскрывает цели и за-дачи, которые ставил перед собой Бонапарт, а также излагает основ-ные события Египетского похода. Автор констатирует глубокий кри-зис османской государственности [End Page 333] в конце XVIII в., затруднивший удержание контроля над Египтом, а также наличие многочисленных проблем в самом мамлюкском государстве. Хотя, как указывает Е. А. Прусская, сама идея по-корения Египта высказывалась европейскими интеллектуалами еще за несколько десятков лет до Наполеона, завоевание этой страны, по ее мнению, стало про-явлением французского колониа-лизма. При этом преследовались две цели – аннексировать важный транзитный пункт в международ-ной торговле и создать опорный плацдарм для дальнейшей агрес-сии против британской Индии.

Глава 2 (С. 29-63) анализи-рует взгляды региональных ав-торов – свидетелей французской оккупации: египетского хрониста Абд ар-Рахмана аль-Джабарти и сирийского поэта и историка Никулы ат-Турка. Несмотря на различия в их происхождении и общественном положении, автор считает их интерпретации со-бытий во многом сходными, как отражающие мнение "людей Вос-тока". В этих текстах обнаружива-ется глубокое "цивилизационное" (культурное и мировоззренческое) различие между оккупантами и оккупированными, приводившее к непреодолимому взаимному непониманию. Для дифференци-ации противников использовались не политические или этнические, но религиозные термины – хри-стиане vs. мусульмане. Правда, это наблюдение не работает в случае французского командующего в по-следний год оккупации, генерала Мену: он принял ислам и женился на знатной мусульманке, однако это никак не изменило негативных оценок его хронистами. В целом, хронисты описывали французов, используя привычные тропы "ди-карей" и "нарушителей устоев". Ни декларируемое французами уважение к нормам ислама, ни созданные ими административ-ные органы (диваны), в которых должны были работать жители Египта, не казались хронистам чем-то большим, чем хитрость и лицемерие. И хотя на них произве-ли большое впечатление научные и инженерные знания французов, их военное дело и даже личность Наполеона, поведение основной массы военных шокировало и от-вращало мусульман. Раздражало хронистов и то, что французы ока-зывали негативное с точки зрения мусульман культурное влияние на некоторые слои египетского общества.

Глава 3 (С. 64-86) расска-зывает об образах Египта в со-чинениях французских ученых Клода Савари и Константена Вольнея, которые задали своего рода "канон" восприятия этой страны и ее культуры. Оба эти исследователя не поняли страну, [End Page 334] которую описывали. Так, в крайне упрощенном виде был показан ислам, интерпретированный как искусственно созданная религия фанатиков. Описания экономики и общества охваченного кризи-сом Египта заставляли читателей поверить в то, что это иной мир, застывший в прошлом, принци-пиально отличный от Франции по сущностным параметрам. При-родные условия и хозяйственный потенциал страны, по мнению Савари и Вольнея, не использо-вались надлежащим образом, а ее жители заметно отставали в культурном и политическом отно-шении от европейцев. Как всегда, подобные ориенталистские про-екции отражали, скорее, самовос-приятие европейцев и вдобавок стимулировали представления об их цивилизаторской миссии.1 По мнению автора, описания путешественников не просто под-толкнули Бонапарта к походу, но и дали ему (неудачные) советы по взаимодействию с египтянами и воздействию на их сознание.

Покровительственное отноше-ние к мусульманскому "Востоку" как отсталой цивилизации и потому благодатной почве для при-менения передовых европейских экономических и политических теорий было распространено среди образованных европейцев XVIII – начала XIX вв. В этой связи трудно не вспомнить опи-сания Крыма, опубликованные в начальный период российского правления. Они сформировали образ идеальной страны, исключи-тельно благоприятной для ведения хозяйства и обещавшей огромные доходы при использовании пере-довой техники и технологий, при этом начисто игнорируя многие объективные природные и соци-альные трудности.2 Привлеченных подобной рекламой помещиков и колонистов зачастую ждало разо-чарование, примером чему служит история знаменитого британского агронома Артура Янга-младшего.3

Глава 4 (С. 87-114) рассма-тривает образ "Востока" в газете "Courrier de l'Égypte" и журнале "Décade Égyptienne", которые французы издавали в Египте в пропагандистских целях. Эта пропаганда была адресована не местным жителям, а военнослу-жащим французской армии. Их [End Page 335] моральный дух укреплялся публи-кациями о поддержке французов египтянами, а также рассужде-ниями о тираническом характере власти мамлюков и слабости их войск. В общем, эти издания рас-пространяли ориенталистские стереотипы, продолжая традиции Савари и Вольнея, описанные в предыдущей главе книги. Пред-ставляя себя защитниками ислама, французские публицисты излага-ли достаточно фантастическую версию его доктрины, одновре-менно осуждая его за ретроград-ность и нетерпимость. Очевидно, эмпирической опыт столкновения с исламской цивилизацией мало повлиял на картину мира францу-зов, сформированную заочно, еще до прибытия в Египет.

Это, в значительной степени сформированное заочно, знание о современном Египте разительно контрастировало в глазах фран-цузов со столь же заочным и фрагментарным представлением о Древнем Египте как о высокораз-витой цивилизации. Восхищаясь воображаемым "Золотым веком" древних культур, европейцы неизменно проявляли разочаро-вание по отношению к жалкому состоянию этих же территорий в настоящем, будь то обладавшая выдающимся археологическим наследием классической эпохи Греция или Крым.4 Реалии про-шлого или настоящего играли второстепенную роль в формиро-вании такого отношения, которое отражало, в первую очередь, сло-жившиеся в европейской культуре представления о своем обществе и иерархии иных конфессий и культур.

Глава 5 (С. 115-168) исследует образы "Востока" в дневниках и письмах французов – участников Египетского похода. Они ради-кально отличаются от образов, сформированных как травелогами предшествующего времени, так и официальной пропагандой, по-скольку лишены романтического флера ориентализма. По мнению Прусской, сам Бонапарт был убежден в богатом потенциале Египта и необходимости сохра-нения контроля над страной, однако среди его подчиненных, судя по оставленным ими свиде-тельствам, царило разочарование. По мере ухудшения положения [End Page 336] экспедиционной армии, отправ-ляемые во Францию письма во-еннослужащих становились все пессимистичнее. Авторы с не-приязнью противопоставляли египетские реалии европейской норме, настаивая на собственном цивилизационном превосходстве над арабами и мамлюками. Сфор-мированные на родине под влия-нием травелогов представления не соответствовали египетским реалиям, которые приходилось пе-реживать на собственном опыте.

Важен вывод автора о том, что, несмотря на отстаивание культурной дистанции с местным населением, на практике французы постепенно заимствовали некото-рые обычаи побежденных, при-чем далекие от провозглашаемых европейских идеалов – заводили рабов, практиковали жестокие на-казания. Аналогичная динамика характерна для многих других колонизаторов Нового времени, сочетавших представление о собственном культурном пре-восходстве над "аборигенами" с принятием местного образа жизни и ценностей. Достаточно вспомнить формирование фено-мена "настоящих кавказцев" в российской армии XIX в.5 Кто знает, продлись Египетский поход дольше, не возник бы во французской армии феномен "настоящих египтян"?

Заключение (С. 169-174) под-водит итоги исследования. Автор констатирует, что Египетский по-ход способствовал развенчанию многих европейских стереотипов о Востоке – в частности, о его бо-гатстве, а также о непререкаемом авторитете европейской цивили-зации. Выяснилось, что не только французы смотрели на жителей Египта как на дикарей – егип-тяне отвечали им взаимностью. По мнению Прусской, "убедив себя в дикости и жестокости вос-точных людей, французы и сами поступали по отношению к ним так, как едва ли позволили бы себе поступить по отношению к европейцам" (С. 171). Этот вывод, думается, выдает некоторую за-висимость автора от ориенталист-ских проекций, идеализирующих "Европу": достаточно вспомнить жестокость революционной армии при подавлении восстания вполне "европейской" Вандеи, очевидно, превосходившей то, что пришлось пережить Египту.6 Во время войны, гражданской или международной, практически всегда нарушают-ся конвенции и декларируемые принципы, а уж объяснения этим нарушениям участники, а потом историки, дают post factum. [End Page 337]

Пожалуй, важнейший вывод ис-следования касается долговремен-ных последствий и воздействия египетской кампании на само французское общество и взаимов-лияния циркулирующих идей. Сна-чала сформировавшиеся во фран-цузской культуре представления о Египте стали стимулом для захват-нических устремлений Бонапарта и увлекли его вместе с армией на Ближний Восток. Развернувшиеся там военные действия потрясли регион, но одновременно повлияли на европейскую науку, культуру и представление французов о самих себе как оппозиции "Востоку". Полученные в результате войны сведения и непосредственный массовый опыт прикосновения к чужой культуре разрушили преж-ние европейские представления о Востоке, но одновременно спо-собствовали выработке новых, повлиявших на европейскую куль-туру XIX в. Точно также арабская культура в новом столетии во многом воспринимала французов через призму опыта, полученного во времена Наполеона.

Сделанные автором любопыт-ные наблюдения стимулируют размышления, выходящие за рамки темы книги. Так, вероят-но, интересно было бы сравнить восприятие европейцами Египта и других регионов с богатым ис-ламским культурным наследием для более нюансированного и контекстуализированного ана-лиза феномена ориентализма. Очевидны параллели между тем, как европейские наблюдатели описывали Египет, Балканы и Крым.7 Общими тропами оказы-ваются отмечавшиеся и Саидом отношение к местным жителям как к "естественным" и праздным "детям природы" (С. 81, 135); ген-дерные стереотипы, объясняющие суровость исламского контроля над поведением женщин ревно-стью мужчин (С. 82, 108-109); абсолютизация собственных эсте-тических стандартов и связанное с этим восприятие религиозных ритуалов мусульман как неэсте-тичных, непристойных и прими-тивных кривляний (С. 146, 156-157). Лишь спустя столетие Эмиль Дюркгейм признает, что "люди не могут проводить [религиоз-ные] церемонии, если не видят причин для их существования, и они не могут принять веру, если совершенно ее не понимают".8 [End Page 338] Представление о себе как пред-ставителях высшей цивилизации – наследнице великих цивилизаций древности – оправдывала в глазах французов идею "спасения" еги-петских археологических памятни-ков от "варварского" египетского окружения (недостойного великих предков) путем вывоза их в Евро-пу (C. 160-161). Той же логикой руководствовались англичане и французы в Греции и в Крыму.9 И, конечно, интересно, в какой мере следы сформированных в Напо-леоновскую эпоху представлений о Египте можно обнаружить в современном общественном со-знании Франции.

Таким образом, монография Е. А. Прусской представляет ин-терес не только для специалистов по истории Франции или Египта Нового времени, но и для за-нимающихся исследованиями в области воображаемой географии и транскультурного контакта в других пограничных (фронтир-ных) регионах.

Никита Храпунов

Никита ХРАПУНОВ, к. и. н., ведущий научный сотрудник, Научно-исследовательский центр истории и археологии Крыма, Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского, Симферополь, Ре-спублика Крым. khrapunovn@mail.ru

Footnotes

* Работа выполнена в рамках госзадания Министерства науки и высшего образо-вания РФ № FZEG-2017-0013.

1. См.: Э. В. Саид. Ориентализм. Западные концепции Востока / Пер. с англ. А. В. Говорунова. Москва, 2006.

2. См.: Д. В. Конкин. Оценки экономического потенциала Крыма в трудах ученых-путешественников: "дефект описания" и его практические последствия // Проблемы интеграции Крыма в состав России, 1783–1825. Севастополь, 2017. С. 37-56.

3. См.: John G. Gazley. The Reverend Arthur Young, 1769–1827: Traveller in Russia and Farmer in the Crimea // Bulletin of the John Rylands Library. 1955–1956. Vol. 38. No. 2. Рp. 360-405.

4. См.: Robert Eisner. Travelers to an Antique Land: The History and Literature of Travel to Greece. Ann Arbor, 1993; Helen Angelomatis-Tsougarakis. The Eve of the Greek Revival: British Travellers' Perceptions of Early Nineteenth-Century Greece. London; New York, 1990; Н. И. Храпунов. "Место, богатое воспоминаниями и иллюзиями": образы Тавриды в сочинениях путешественников // Проблемы интеграции Крыма в состав России, 1783–1825. Севастополь, 2017. С. 289-304; он же. "Восток в Европе": Крым после присоединения к Российской империи глазами иностранцев // Новое прошлое / The New Past. 2018. № 1. С. 63-78.

5. См.: А. Т. Урушадзе. "Настоящий кавказец" и другие: генезис фронтирных иден-тичностей в эпоху Кавказской войны // Кавказский сборник. 2017. Т. 10. С. 164-170.

6. См.: А. В. Чудинов. Террор // Всемирная история. Т. 4. Москва, 2013. С. 664-677.

7. Ср.: Eisner. Travelers to an Antique Land; Б. Езерник. Дикая Европа. Балканы глазами западных путешественников / Пер. со словен. Л. А. Кирилина. Москва, 2017; Открытие "братьев-славян": русские путешественники на Балканах в первой половине XIX века / Сост. М. В. Белов. Санкт-Петербург, 2018; Храпунов. "Место, богатое воспоминаниями и иллюзиями"; он же. "Восток в Европе".

8. Э. Дюркгейм. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии. Москва, 2018. С. 707.

9. Theodore Vrettos. The Elgin Affair. The Abduction of Antiquity's Greatest Treasures and the Passions It Aroused. London, 1997; Н. И. Храпунов. Крымские древности глазами Эдварда-Даньела Кларка: от археологии к идеологии // Известия Уральского федерального университета. Серия 2: Гуманитарные науки. 2016. Т. 18. № 3. С. 116-132; В. В. Орехов. В лабиринте крымского мифа. Великий Новгород; Симферополь; Нижний Новгород, 2017. С. 84-236.

...

pdf

Share