Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане by Роберт Киндлер (review)

Известный исследователь по-литики памяти Алейда Ассман справедливо заметила, что когда историю пишут победители, они не дают поведать побежденным их собственную историю. У них остается только память, которая поддерживает их самосознание в качестве коллектива жертв, бесправных и угнетаемых. Такая память побежденных, неофици-альная и субверсивная, ждет дня своего освобождения, то есть признания.¹ Память побежден-ных – это память травмы. Она есть в памяти каждого народа бывшего СССР. Несомненно, одна из самых трагических страниц истории СССР – период коллективизации, которая в Казахстане сопрягалась с принудительной седентариза-цией ("оседанием" кочевников) и сопровождалась крупномасштаб-ным голодом. Долгое время об этом периоде рассказывали лишь с точки зрения "победителей". Именно так назвали себя те, кто участвовал в XVIII съезде ВКП(б) в 1934 г., те кто непосредственно участвовал в организации и про-ведении коллективизации. Побеж-денным слова не давали. И лишь в последние десятилетия стало возможным услышать их голоса и осмыслить в полной мере про-изошедшее с ними.

После необходимого периода накопления эмпирического мате-риала, уточняющего масштабы катастрофы казахского общества, начали появляться более сложные концептуальные исследования, пытающиеся дать объяснение зафиксированному развитию событий. Одной из таких работ является рецензируемая книга ис-следователя из Германии Роберта Киндлера "Сталинские кочевни-ки. Власть и голод в Казахстане". Говоря о том, что нового он пыта-ется внести в изучение проблемы, Р. Киндлер замечает: "До сих пор практически никто не исследовал, как организовывались казахи в условиях голода и что это озна-чало для общества по окончании чрезвычайной ситуации" (С. 8).

В отличие от многих ранних исследований этой проблемы, от-личающихся описательностью, Р. Киндлер ставит перед собой задачу более глубокого анализа. Отвечая на вопрос о причинах массового голода в Казахстане в период первой пятилетки, он обращается к исследованию как феномена кочевого скотовод-ства, так и советской политики в этот период. Изучая, как и зачем проводилась коллективизация и седентаризация казахов, автор совмещает проблемный и хроно-логический подходы, что сказыва-ется на структуре исследования. При чтении книги нередко воз-никает ощущение возвращения к уже рассказанной истории, что затрудняет не только читатель-ское восприятие, но и написание рецензии.

Первая глава монографии на-зывается "Контексты – кочевники и российская колониальная держа-ва". Автор дает краткое описание казахского общества, испытавше-го определенную трансформацию в составе Российской империи, накануне исследуемого периода. Хотя автор не слишком углубля-ется в обсуждение кочевого ското-водства, приведенная информация кажется достаточной для после-дующего анализа. По словам Р. Киндлера, регулярные миграции кочевых казахов производили на европейских наблюдателей впе-чатление бесцельного бродяжни-чества. Уточним, что так считали все представители оседло-земле-дельческих цивилизаций, в том числе и китайцы, столкнувшиеся за несколько веков до нашей эры с кочевниками хунну, усунями и др. Они определяли способ их хозяй-ствования так: "кочуют, в поисках воды и травы". Р. Киндлер разъ-ясняет незнакомым с предметом читателям, что миграции казахов носили целенаправленный харак-тер. Кочевники перемещаются с зимних пастбищ на летние по строго определенным маршрутам, "причем расстояния могли сильно разниться. К примеру, жившие на западе Казахстана адаевцы покры-вали до тысячи километров за год, а некоторые племена на востоке ходили на летние пастбища всего за несколько километров" (С. 29).

Как показал крупный иссле-дователь кочевого способа про-изводства Н. Э. Масанов, лет-ние, зимние, осенние и весенние пастбища были постоянными. По его мнению, кочевой образ жизни казахов был единственно возможным в условиях климата и ландшафта Казахстана. Казахи населяли более чем на 95% за-сушливую зону с числом атмос-ферных осадков менее 400 мм в год и слаборазвитым гидрографи-ческим режимом. Казахстан, так-же как и Монголия, Джунгария, Аравийский полуостров, Сахара и т. д., не представляет условий для нетехнологичного оседлого земледелия.²

Разделяя эту точку зрения, Р. Киндлер увязывает начавшийся в период коллективизации голод с тем, что власти пренебрегли при-родными условиями региона. Он солидарен с мнением С. П. Швецо-ва, который в своей работе, опубли-кованной еще в 1926 г., исследовал два взаимосвязанных вопроса: в каких отношениях между собой находятся кочевничество и степь и что будет, если казахи откажутся от кочевого образа жизни. Ответы на эти вопросы были однозначными: кочевые формы хозяйства в ус-ловиях степи по продуктивности использования ресурсов намного превосходят любые другие. Ка-захи остаются кочевниками не потому, что "примитивны" и не доросли до "культурного уровня" своих оседлых соседей, а потому, что этого требует окружающая среда. Природно-географический фактор не оставляет никаких про-изводственных возможностей, кроме кочевания, и в будущем значение кочевания только воз-растет. Уничтожение же кочевого способа производства в Казахста-не приведет как к гибели данного хозяйственно-культурного типа, так и превратит сухие степи в без-людные пустыни (С. 67).

Р. Киндлер показывает, что не-удача по переводу кочевников на оседлый образ жизни, приведшая к смерти миллионов людей, вы-нудила власти признать безальтер-нативность кочевого хозяйства. Уже в 1934 г. Сталин не исключал его возможности и даже предпо-ложил, что отдельные территории Казахстана и Средней Азии будут районами кочевого скотоводства (С. 304). По мнению автора, "экономические соображения не-изменно брали верх над идеологи-ческими предпочтениями и даже интересами населения", поэтому советское руководство отказалось от борьбы с кочевым образом жизни ради широкомасштабного развития скотоводства в степи. Удостоились реабилитации и та-кие элементы степной культуры, порицавшиеся ранее как симво-лы "отсталости" кочевников, как юрта (С. 329).

Но большевики пришли к этому, лишь принеся в жертву огромное количество людей. Как это происходило, достаточно подробно описывается в моно-графии на основании солидной источниковой и историографиче-ской базы. Автор изучил работы по теме практически на всех основных европейских языках. В книге использованы материалы фондов многих казахстанских и российских архивов. Важно и то, что в книге использованы свиде-тельства очевидцев этой трагедии, благодаря чему мы услышали го-лоса жертв чудовищного по своим масштабам эксперимента.

Какую цель преследовал этот эксперимент? По мнению автора: "Радикальная перестройка и по-корение всей сельской социокуль-турной среды – такова глобальная цель, которую большевики пре-следовали по всему Советскому Союзу… в Казахстане коллек-тивизация, раскулачивание и перевод кочевников на оседлость также служили для приобретения рычагов власти над населением и ресурсами гигантской территории (особенно скотом)" (С. 107). С этой интерпретацией намерений советского режима можно со-гласиться лишь частично. Здесь необходимо учитывать два обсто-ятельства.

Во-первых, большевикам не-обходимо было приобрести не только рычаги власти над крестья-нами, но и сломить их частно-соб-ственническую природу. Гораздо больше, чем кочевой образ жизни, она противоречила марксистской идеологии социалистического общества, делавшей упор в по-строении социализма на рабочий класс, лишенный собственных средств производства, сплоченный и организованный благодаря кон-центрации на крупных предпри-ятиях. Отсюда и бескомпромисс-ное "уничтожение кулаков как класса", как наиболее ярких пред-ставителей мелких собственни-ков. В условиях скотоводческого Казахстана на роль кулаков были определены баи, и процесс "деба-изации" с достаточной полнотой описан Р. Киндлером. Отсюда и стремление организовать колхозы как некие подобия фабрик и заводов, в которых организованно тру-дились бы сплоченные труженики, лишенные собственных средств производства. Окончательное воплощение этот идеал нашел в полностью государственных со-вхозах.

Во-вторых, коллективизация была ресурсом для ускоренной индустриализации, которая была в свою очередь необходима для создания мощной военной про-мышленности. Создание непо-бедимой армии виделось залогом осуществления отложенной на время мировой революции. Во-площение этой программы и лежит в основе всех действий партии. Р. Киндлер упоминает об этих глобальных приоритетах со-ветского режима вскользь (С. 108, 142), уделяя главное внимание процессу коллективизации.

Эта часть книги представляет богатое фактографическое ис-следование, опирающееся на свидетельства очевидцев – как сторонних наблюдателей, так и тех, кто проводил коллективиза-цию или стал ее жертвой. Автор приводит многочисленные при-меры злоупотреблений властей и нечеловеческого отношения к жертвам голода и вынужденных откочевок. Он описывает жуткие смерти и случаи каннибализма.

Каких результатов достигли большевики, проведя, по выраже-нию автора, "самый масштабный общественно-политический экс-перимент"?

"Перевод казахских кочевни-ков на оседлость потерпел сокру-шительный провал. Ни одна из амбициозных целей достигнута не была, никакие бухгалтерские уловки не помогали показать выполнение планов больше чем наполовину, вместо ожидаемого повышения урожайности во всех районах отмечалось ее катастро-фическое снижение" (С. 7, 174). Но если экономический итог преобразований разочаровал со-ветских лидеров, социальный эффект полностью соответствовал их приоритетам:

Обнищавшим казахам под страхом гибели ничего не оставалось, как покорить-ся советскому государству, его институтам и прежде всего его представителям в провинции. Путь выхода из кризиса вел к зависимости. Конец голода должен был означать советизацию степи …казахское общество стало тем, чем было и чем является сейчас, потому что его сфор-мировал голод (С. 269, 340).

Вероятно, идентичность со-временных казахов действительно несет на себе отпечаток произо-шедшего в годы голода слома тра-диционного жизненного уклада, основанного на кочевом способе производства.

Конечно, самым страшным результатом голода, сопрово-ждавшего оседание, стала демо-графическая катастрофа. Сейчас в Казахстане называются самые разные цифры жертв, от 1.5 млн. до 4 млн. погибших от голода. Р. Киндлер говорит о полутора миллионах погибших (С. 6). Кро-ме того, необходимо учитывать также потери от миграции за пределы не только республики, но и страны. Специалисты Инсти-тута демографии НАН Украины, соглашаясь с оценкой демографи-ческих потерь в 4 млн. человек, отмечают, что по соотношению потерь к общей численности населения, казахи являются наи-более пострадавшим от голода народом СССР.³ Дальнейшие исследования, конечно, позволят уточнить потери казахского наро-да, но, в любом случае, речь идет о катастрофе, масштабы которой сопоставимы с полпотовской Кам-пучией и Холокостом. Это дает основание характеризовать голод в Казахстане в терминах геноцида и этноцида. В Украине голод на-чала 1930-х гг. определяется при помощи термина "Голодомор", не-сущего большую эмоциональную и оценочную нагрузку. Его казах-ский аналог – "Ашаршылык", ста-новится все более распространен к казахской историографии.

Применим ли к Ашаршылыку термин геноцид? Р. Киндлер кате-горически возражает, по трем при-чинам. Во-первых, в историогра-фии термин геноцид применяют только к Голодомору. Во-вторых, катастрофический голод имел место не только на украинской и казахской территории, поэтому и избирательное применение столь сильного термина некорректно. В-третьих, причина голода в Казахстане не сводится к целена-правленным действиям централь-ной власти (С. 24-25). Развивая последний тезис, автор пишет:

Судьбу людей ведь ре-шали не абстрактные "ком-мунисты": достаточно часто за жизнь и смерть голода-ющих несли ответствен-ность местные партийцы, крестьяне, рабочие. Однако о виновниках из низшего и среднего административ-ного звена и их мотивах не пишут ни украинские историки, ни их казахские коллеги (С. 25).

Р. Киндлер считает, что из-бирательная фиксация лишь на казахских жертвах голода, при игнорировании проблемы от-ветственности за разразившуюся катастрофу местных деятелей ("участие казахов в радикальной политике"), мешает преодолению травмы прошлого. Соответ-ственно, заключительный раздел книги посвящен месту, который занимает Ашаршылык в политике памяти современного Казахстана. Автор выражает удивление, что эта тема привлекала общественно внимание очень недолгое время (1988–1993 гг.), а затем стала уде-лом лишь научных исследований. Р. Киндлер объясняет эту "забыв-чивость" современного казахстан-ского общества прагматическим расчетом. Чем чаще о голоде будут говорить как о "казахской трагедии", тем настойчивей будет ставиться вопрос о его виновных. Это грозит подорвать не только от-ношения с Россией, но и с трудом сохраняемый межнациональный мир в Казахстане (С. 334).

При всех достоинства рецензи-руемой книги, вносящей важный вклад в изучение одной из самых трагических страниц в истории Казахстана и всего СССР, обраща-ют на себя внимание досадные не-доразумения терминологического характера. Замечая, что в Россий-ской империи казахов называли киргизами, а киргизов – кара-киргизами, автор сам допускает путаницу в понятиях (С. 29, 80). Достаточно часто в тексте недиф-ференцированно употребляются понятия "казахский" и "казах-станский". Впрочем, возможно, что это упущения перевода и редактуры русского текста.