Война Цивилизаций: Социокультурная История Русского Похода НаполеонаТ. 1: Религия – Язык by Вадим Ададуров (review)

С первых десятилетий XIX века исследования войны 1812 года в России всегда отличались особой политической чувствительностью. Попытки пересмотра общепризнанной версии событий воспринимались как читателями, так и самими авторами как проявление оппозиционности. При этом политическая ангажированность темы войны 1812 г. одновременно сочеталась с очень большой популярностью среди отечественных исследователей. По утверждению заместителя директора Государственного исторического музея А. Д. Яновского, "эта война занимает третье место по популярности в российской историографии после Революции 1917 г. и истории Второй мировой войны".¹ Историк Франции А. В. Гордон обратил внимание на то, что "1812 г. является одним из привилегированных объектов мифологизации истории: противостояние нашествию 'двунадесяти языков' было выделено из 15-летней истории войн с наполеоновской Францией, в которых Россия выступала в той или иной коалиции, а конфликты чередовались с соглашениями".² Сегодня политизация темы проявилась в ажиотаже, связанном с 200-летним юбилеем войны в 2012 г. Тем больший интерес представляет новое исследование войны 1812 года, созданное вне российского политического контекста и вне связи с юбилейной кампанией.

Книга украинского исследователя Вадима Ададурова написана в рамках социоантропологического подхода (С. 68), что уже выделяет ее из огромного числа исследований 1812 года, посвященных в большей степени военной истории. Книга состоит из пяти глав и обширной аннотации на английском языке, которая позволит ознакомиться с основными тезисами этой работы читателям, не владеющим русским языком. В первой главе автор рассматривает отношение каждой из воюющих сторон к вере вообще и религиозным обрядам в частности, что позволяет в дальнейшем анализировать мировоззренческие различия противников. Во второй главе более подробно разбираются представления французов о российской религиозности. Вопрос об использовании наполеоновской армией церковных объектов в военных целях проанализирован в третьей главе – и впервые в историографии это сделано столь подробно и без лишних эмоций. В четвертой главе автор останавливается на различных формах взаимоотношений солдат Великой армии и российских священнослужителей. В заключительной пятой главе с опорой на обширную источниковую базу рассматриваются практики общения двух противоборствующих сторон на разных языках.

Композиционно книга строится вокруг одного основного вопроса, связанного с заглавием: была ли война 1812 г. конфликтом двух разных цивилизаций? И хотя ответ на этот вопрос дается еще во Введении (С. 51), каждая глава представляет читателю новые аргументы в поддержку данного ответа. Эта четкость организации монографии облегчает ее чтение и восприятие основных тезисов автора.

Некоторые из этих тезисов хотелось бы выделить как действительно новаторские и хорошо аргументированные. Так, анализируя религиозные практики воюющих сторон, Ададуров на целом ряде примеров показывает, что различия в восприятии обрядовой стороны веры возникали изза общего падения религиозности французов, а не изза различий между православием и католичеством. Например, упование на молитву как действенное оружие в войне с неприятелем было вполне нормальным явлением во Франции в период Ришелье, но французам наполеоновской эпохи это уже казалось странным и диким. Впрочем, речь не шла о полной индифферентности к религии. На территории бывшей Речи Посполитой солдаты Великой армии регулярно принимали участие в богослужениях, куда направлялись целыми подразделениями во главе с высшим командованием. Эти службы отчасти носили показной характер и призваны были сблизить более религиозное местное население с французскими солдатами, но, тем не менее, они свидетельствуют о важности религии для армейского сообщества.

Много места в книге уделено описанию взаимоотношений наполеоновской армии и самого Наполеона с верующими на территории Российской империи. Автор справедливо отмечает, что политика французского императора в отношении духовенства, опиравшаяся на антиклерикальное мировоззрение эпохи Просвещения, затрудняла взаимодействие местных жителей и наполеоновских солдат. По большому счету, Наполеон так и не сформировал религиозный вектор в своей политике по отношению к населению на временно занятых территориях (С. 276). В тех случаях, когда, независимо от вероисповедания и степени религиозности, французские оккупационные власти шли на контакт со священнослужителями, отмечалось гораздо меньше антифранцузских выступлений (С. 195, 247). Часто именно давление на священников приводило к тому, что даже население бывшей Речи Посполитой, которое и французы, и российские власти считали сочувствующим Наполеону, демонстрировало ухудшение отношения к Великой армии. Необходимо добавить, что Наполеону и прежде приходилось сталкиваться с обществом, отличавшимся высокой степенью религиозности. И так же, как ранее в Египте и Испании, он не смог грамотно выстроить отношения с местным населением и завоевать его доверие, а религиозная политика Наполеона каждый раз демонстрировала неудачу и достигала обратного эффекта.³

Для обладающего религиозным сознанием населения Российской империи восприятие завоевателей во многом определялось отношением солдат Великой армии к церквям, монастырям и духовенству. В третьей главе книги приводится классификация профанных практик французов в отношении церковных зданий. Автор подчеркивает, что постой солдат в церквях часто носил вынужденный характер, так как это были самые большие и часто укрепленные строения. Впрочем, приведенные Ададуровым многочисленные примеры из разных губерний свидетельствуют о том, что там, где духовенство было склонно к сотрудничеству с французским командованием, размещение воинских частей и их имущества в храмах не практиковалось вовсе (С. 194-195). Аналогичные сведения можно найти и в послевоенных отчетах о состоянии имущества Русской православной Церкви. Одновременно автор приходит к аргументированному выводу о том, что не существует веских доказательств принятия французским командованием репрессивных мер к представителям духовенства в 1812 г. (С. 253).

В книге обоснованно подвергается сомнению давний стереотип о высокой лояльности Наполеону со стороны населения территорий, ранее входивших в состав Речи Посполитой.⁴ Опираясь на архивные материалы, автор показал, что ситуация в польсколитовских губерниях оказалась более сложной. Например, большинство высших иерархов католической церкви предпочли покинуть занимаемую французами территорию, чтобы не приносить присягу Наполеону и в дальнейшем не попасть в немилость к Александру I (С. 225-227). В то же время священникиуниаты оказались менее лояльными к российским властям, что объясняется жесткой политикой имперской власти в предыдущий период, сводившейся к возврату "отступников" в лоно православной церкви.

Кроме современной методологии и четко выстроенной композиции, книга В. Ададурова выделяется строгим критическим подходом автора к используемым источникам. Его исследование основано на обширном корпусе архивных и опубликованных источников, список которых занимает 18 страниц. Автор опирается на материалы французских, российских, литовских, немецких, австрийских, белорусских и украинских архивохранилищ. Кроме дипломатических, военных и иных документов эпохи автором проанализированы многие сочинения мемуарного характера, пресса, публицистика и источники личного происхождения. Прежде чем описать тот или иной исторический факт, историк внимательно "распутывает нити дискурсивной ткани" (С. 33), пытаясь определить степень влияния на автора того или иного текста лингвистических канонов эпохи и исторического контекста создания анализируемого источника.

Подобную источниковедческую скрупулезность не столь часто можно встретить в историографии 1812 г. У российских и зарубежных исследователей, занимающихся этой эпохой, нередко можно встретить весьма некритическое отношение к мемуарным источникам, информация из которых часто воспроизводится исследователями без рассмотрения жанровых особенностей и контекста создания того или иного произведения. Например, при анализе действий православного архиепископа Варлаама Шишацкого, принесшего присягу Наполеону и впоследствии отлученного от сана, Ададуров проанализировал предыдущую деятельность Варлаама, а также контекст событий, в результате которых эта "измена", как ее позднее именовали, произошла (С. 240-241 и далее). Он пришел к выводу, что архиепископ принес присягу под давлением французских войск и надеялся таким образом сохранить вверенную ему епархию от разграбления, что отчасти ему и удалось сделать. Видя поведение иерарха, многие местные священники, а вслед за ними и обыватели не стали покидать свои дома. Новые власти, со своей стороны, видя лояльность населения, также старались удерживать солдат от прямых грабежей (С. 247).

В завершение хотелось бы вернуться к центральному вопросу книги о цивилизационном характере войны 1812 г. Спор о том, была ли война 1812 г. конфликтом цивилизаций или войной двух государств, принадлежащих к единой европейской цивилизации, является, скорее, спором о терминологии. Позиция того или иного автора – мемуариста или историка – в этом споре зависит от отношения к этой войне. "Цивилизационная" война ведется авторами сочинений в том или ином жанре, тогда как на полях сражений две армии воевали друг с другом, а не с какойто иной культурой или цивилизацией. Сравнивать две эти самостоятельные войны не очень продуктивно. Гораздо интереснее было бы попытаться ответить на вопрос, почему конфликт 1812 г. в дальнейшем, на протяжении десятилетий, описывался именно в терминах конфликта цивилизаций. В середине первой главы В. Ададуров, в очередной раз опровергая цивилизационный характер этой войны, утверждает, что "в 1812 г. имело место не столько столкновение между западной и православной цивилизацией, сколько – конфликт ценностей цивилизации современного Запада и традиционной христианской цивилизации, весьма однотипной во всех частях Европы" (С. 104). Таким образом, он фактически просто меняет границы противостоящих "цивилизаций" и переименовывает западную (европейскую) цивилизацию в модерную, а православную (российскую) – в традиционную христианскую. Эта позиция выглядит вполне обоснованной. В этом случае границы конфликтующих цивилизаций не совпадают с государственными и оказываются весьма причудливыми. Одним из вооруженных проявлений такого конфликта оказывается, например, "внутрифранцузская" война в Вандее.⁵ Если мы изменим подобным образом границы конфликтующих цивилизаций, нам придется изменить и хронологические рамки этого конфликта, растянув его более чем на сто лет – с конца XVIII по начало XX вв. В этом случае период революционных и наполеоновских войн будет являться едва ли не самой острой фазой этого конфликта, по итогам которого цивилизация модерна оказалась победителем, в отличие от наполеоновских солдат в 1812 г.