От Синьцзяна до Хорасана. Из исто-рии среднеазиатской эмиграции ХХ века by Камолудин Абдуллаев, and: Синьцзян в орбите советской политики: Ста-лин и мусульманское движение в Восточном Туркестане (1931–1949) / Пер. с азерб. Ф. Гаджиева by Джамиль Гасанлы (review)

Во второй трети ХХ столетия Синьцзян был ареной драмати-ческих событий, связанных с распадом империй, подъемом национальных движений, мас-совых миграций. Одновременно он являлся “яблоком раздора” в планах ведущих мировых держав (СССР, Китай, Япония, Англия, позднее США и пр.). Именно этот регион и народы, его населяющие, привлекли внимание азербайд-жанского историка Джамиля Гасанлы и таджикского независи-мого исследователя Камолудина Абдуллаева. Хотя историография советского влияния в Синьцзяне обширна и разнообразна, анализи-руемые монографии, бесспорно, не потеряются в длинном библи-ографическом списке, посколь-ку представляют собой очень достойные работы. На первый взгляд кажется, что их объединяет только название “Синьцзян” в за-головке, а в остальном они имеют разный исследовательский фокус, различную источниковую базу и довольно разное содержание (конечно, это не касается общей фактологии и хронологии собы-тий 1930–1940-х гг.). Но авторы, тем не менее, часто приходят к схожим выводам. Несмотря на массу различий, оба исследования раскрывают драматичные страни-цы в истории народов Централь- ной Азии с разных ракурсов и хорошо дополняют друг друга. На мой взгляд, рецензируемые моно-графии должны лежать на столе любого историка, обращающегося к истории Восточного Туркестана в ХХ столетии.

Камолудин Абдуллаев начал работу над своим исследованием более двадцати лет назад, в пери-од перестройки, когда открылись многие архивы и, главное, когда историки обратили свой взор на многочисленных мигрантов, волею судеб оказавшихся раз-бросанными по всему миру. Его монография посвящена судьбам среднеазиатской эмиграции в целом, вне зависимости от этниче-ской принадлежности отдельных ее членов, втянутых в бурный водоворот событий в Восточном Туркестане 1920–1940-х гг.¹ Одна-ко перед нами не сборник биогра-фических очерков и не линейное повествование о коллективной судьбе эмигрантов. Абдуллаев реконструирует калейдоскоп событий, разворачивавшихся на территории от Синьзцяна до Хорасана, в которые оказались во-влечены многие среднеазиатские мусульмане, имевшие российские корни.

Работа состоит из шести глав, из которых первые две (“‘Большая игра’: истоки будущей трагедии” и “Пробуждение Азии”) раскры-вают предысторию российской мусульманской эмиграции на фоне столкновения в регионе геополитических интересов раз-личных стран и революционных событий в российском Турке-стане, в том числе, образования и падения “Кокандской автоно-мии”. События конца 1917 – на-чала 1918 г., особенно разгром “Кокандской автономии” в январе 1918, положили начало вызванно-му большевистским переворотом исходу среднеазиатов (С. 117). В третьей главе (“Война”, С. 149-266) довольно подробно раскрыты обстоятельства революционных событий в Центральноазиатском регионе, включая Туркестан, Бухарский эмират и Афганистан, показан исторический контекст формирования басмаческого дви-жения, проанализирован его со-циальный и персональный состав, идейные установки и пр. Главным сюжетом четвертой главы (“Белые армии в восставшем Синьцзяне”, С. 267-338) я бы назвала вос-стание тюрков (уйгуров) 1931 г., провозглашение Восточно-Тур-кестанской исламской республики (1933–1934 гг.) и ее драматическое падение, в котором значительную роль сыграл Советский Союз, действовавший под прикрытием белогвардейских отрядов. В этом же разделе автор рассматривает попытки большевиков исполь-зовать милитаризованный ислам для нужд революции, в частности, проект “Красной Джунгарии и Кашгарии”, в конце гражданской войны всерьез обсуждавшийся в некоторых большевистских кругах (С. 286). Эти мечтания вполне вписываются в концепцию “мировой революции”. Наконец, в двух последних главах (“Жизнь и борьба муджахидов и мухаджиров в Афганистане” и “Долгие годы изгнания”) показаны основные вехи в истории среднеазиатской эмиграции после того, как рух-нули надежды как на скорое па-дение большевистского режима и возвращение домой, так и на создание своего государствен-ного образования за пределами бывшей Российской империи. Автор подробно раскрывает, что представляли собой среднеази-атские мухаджиры (= вынужден-ные переселенцы) и муджахиды (= борцы за веру), каковы были их этнический, социальный со-став, численность и политические течения, как происходила их даль-нейшая адаптация в изгнании. Анализируя эмигрантские поли-тические течения в Афганистане, автор выделяет четыре группы: эмиристов, ортодоксального духо-венства, суфиев и ишанов, а также джадидов (С. 366-385), показывая их социальную основу, идейные установки и давая портреты наи-более ярких представителей и идеологов обозначенных течений.

Интересны наблюдения К. Абдуллаева о том, что средне-азиатские эмигранты принци-пиально делились на “турке-станцев” и “бухарцев”. Данное разделение пролегало не столько по национальному признаку, сколько по мировозренческому и политическому. Среднеазиатские мусульмане были, в основном, представлены двумя противостоя-щими друг другу группировками: эмиристско-басмаческой и наци-онал-туркестанской. Первую со-ставляли мухаджиры, сторонники шариата и джихада, верховенства религии и противники секуля-ризма. Они считали себя, прежде всего, правоверными мусульма-нами, имели достаточно расплыв-чатую идеологию, предпочитали говорить на языке большинства территории проживания. Вторую группу составляли эмигранты, яв-лявшиеся выходцами из оазисов и городов Средней Азии, люди либе-ральных и светских взглядов. Они вышли из круга интеллигентов-джадидов, а позднее рекрутиро-вались из студентов, обучавшихся в 1920-х гг. в Европе, отдавали предпочтение легальным мето-дам борьбы с Советской властью (включая легальную политиче- скую борьбу и литературно-пу-блицистическую деятельность), были привержены идеологии тюркизма и разделяли идею обще-туркестанского национализма (С. 525-526). Противостояние этих двух течений было довольно ожесточенным. Развивая эту тему, можно сказать, что описанное размежевание сильно напомина-ет общественный дискурс среди мусульман Российской империи с его ожесточенными дебатами и непримиримыми столкновениями джадидов и кадимистов. Склады-вается ощущение, что эмигранты увезли с собой в изгнание старое имперское наследие.

Чрезвычайно интересны и ценны рассуждения автора по целому ряду спорных вопросов: насколько жизнеспособной была идея “Туркестана как единого дома для всех среднеазиатов”? На чьей стороне была истори-ческая правота – джадидов или исламских ортодоксов? Кем были многие из лидеров эмиграции (Энвер Паша, Мустафа Чокаев, Ибрагимбек, Оспан Батыр, Сейид Али-хан, Сабит Дамулла и др.) – героями или преступниками (С. 528)? Вместо однозначных отве-тов Абдуллаев дает максимально полную картину прошлого во всей его сложности и противо-речивости и побуждает читателей к самостоятельным выводам. В целом внимательный читатель почерпнет из монографии Абдул-лаева очень много интересной и важной информации.

Описывая судьбы отдель-ных лидеров среднеазиатской эмиграции в Афганистане и ан-глийской Индии, автор моно-графии опирается на большой пласт источников, включающий опубликованные воспоминания многих представителей этой эмиграции, материалы интервью с некоторыми их потомками, а также документы из российских (РГАСПИ, ГАРФ, РГВА и др.) и ряда зарубежных (прежде всего, Архива Индийского Офиса / IOL) архивов. Очень важно, что наряду с тюркоязычной литературой и текстами Абдуллаев активно ис-пользует литературу и источники на таджикско-персидском языке. Обычно персоязычная литература остается вне внимания иссле-дователей региона. Но и в этом, исключительно богатом списке источников, есть явный пробел. Абдуллаев не использует такое важное для раскрытия опыта эмиграции издание, как “Яшь Туркестан”. Издаваемый Муста-фой Чокаевым в 1929–1939 гг. в Европе, журнал позиционировал себя как орган туркестанских националистов и уделял очень большое внимание ситуации в Восточном Туркестане. На его страницах подробно освещались описываемые в монографии со- бытия (правда, с вынужденной опорой на вторичные источники и сведения, почерпнутые из писем туркестанских мухаджиров). Но что более важно, в журнале содер-жится довольно много публика-ций о жизни этих среднеазиатских беженцев в различных городах английской Индии (Дели, Бомбей, Пешавар, Лахор и др.), а также в центре Хорасана, г. Мешхеде. На страницах журнала мы встреча-ем очень редкую информацию о характере функционирования “Общества туркестанских мухад-жиров” (Җәмгыят әл-мөһаҗирин Төркестан). Думается, что эти материалы оказались бы чрезвы-чайно уместны в почти энцикло-педической работе Абдуллаева.

Монография д.и.н., профес-сора Джамиля Гасанлы также посвящена драматическим со-бытиям в Восточном (Китайском) Туркестане в 1930–1940-х гг., но рассматривает их немного с иного ракурса: через призму советско-китайских отношений в контексте геополитического противостояния мировых держав и нарастания холодной войны на Среднем Востоке. Данная моно-графия завершает целую серию исследований автора о советской внешней политике в отношении стран, расположенных по южным границам СССР – Турции, Ирана и Китая – в 1930–1940-х гг.²

Монография Дж. Гасанлы также состоит из шести глав. В первой главе (“Мусульманское движение в Восточном Туркеста-не и усиление влияния Москвы в Синьцзяне”, С. 14-60) рассмо-трено национальное движение среднеазиатских тюрков, прежде всего – уйгуров и казахов, прожи-вавших в северо-западном Китае (Синьцзян), в начале 1930-х гг. Автор показывает, как возникно-вение и развитие мусульманского движения в Восточном Турке-стане чрезвычайно встревожило советское руководство, которое рассматривало Синьцзян как свою потенциальную сырьевую коло-нию, богатую ресурсами и полез-ными ископаемыми. Помимо эко-номических интересов и рычагов³ имелись и соображения полити-ческого свойства: возникновение на южных окраинах СССР неза-висимого исламского тюркского государства было чревато возмож-ными негативными последствия-ми, так как оно могло породить нежелательные настроения и мечтания в советском Туркестане. Более того, симпатия, с которой к уйгурскому восстанию отнес-лись Великобритания, Япония и Турция, порождало опасения, что Восточный Туркестан может быть использован спецслужбами этих стран с антисоветскими целями. Исходя из всех этих соображений, Советский Союз сформировал не-гативное отношение к уйгурскому восстанию и образованию Вос-точно-Туркестанской исламской республики (ТИРВТ). Советское правительство не только предо-ставило китайским властям не-обходимое оружие и оказывало иную материальную помощь, но и способствовало переброске “наиболее боеспособных” бело-гвардейских отрядов из Маньчжу-рии, которые сыграли ведущую роль в подавлении уйгурского восстания. Помимо исследова-тельской литературы и прессы, Гасанлы использует большое количество архивных докумен-тов (из РГАСПИ, где в “Особых папках” хранились агентурные донесения и переписка, а также протоколы и решения Политбю-ро по Синьцзяну; американские разведданные из Национального управления архивов и документа-ции США), позволяющих оценить роль советской военной помощи в подавлении восстания, вследствие чего регион попал в сферу совет-ского влияния при формальном управлении китайских властей. Во второй главе (“Укрепление со-ветского контроля над Восточным Туркестаном. 1934 – 1939”, С. 61-98) показано, по каким каналам и какими средствами Советский Союз продолжал наращивать свое экономическое влияние и военное присутствие в Синьцзяне, стремясь превратить Восточный Туркестан в “советскую цита-дель” у ворот Китая. Несмотря на разгром Восточно-Туркестан-ской республики и казнь ряда ее лидеров, идея уйгурского го-сударства продолжала жить в умах местного мусульманского населения, что вызывало посто-янные репрессивные действия китайской администрации (как говорили современники, дубань Шэн “изобрел 125 видов пыток и 28 способов лишения жизни”, С.74) и ответное сопротивление, вы-лившееся в восстание 1937 года. Примечательно, что репрессии против восставших мусульман и их аресты проходили под лозун-гом “антитроцкистской борьбы” (С. 81). И на этот раз исход (т.е. разгром мятежных уйгурских и дунганских формирований) был предрешен участием советских вооруженных сил.

Наиболее трагические со-бытия, как показывает Гасанлы, развернулись в 1944–1949 гг. (четвертая и пятая главы “Обра-зование Восточно-Туркестанской Республики. 1944–1945” и “Урум- чинское соглашение и создание коалиционного правительства в Синьцзяне”). В мае 1943 года, несмотря на то, что Советский Союз еще находился в состоянии войны, Политбюро приняло ре-шение о проведении в Китайском Туркестане новой политики, направленной на поддержку “уг-нетенных народов” Синьцзяна, в том числе путем создания на ее территории среди уйгур, казахов и дунган нелегальных “Групп на-ционального возрождения”, про-ведения пропагандистской рабо-ты среди российских эмигрантов, распространения позитивной ин-формации об исламе в СССР и пр. Весной 1944 г. Советский Союз перешел от политики “косвенного влияния” к открытой поддержке сепаратистских движений с тем, чтобы вернуть себе утерянный контроль над регионом. И мусуль-манское сепаратистское движе-ние в регионе было использовано как инструмент этой советской политики, главным архитектором которой был Иосиф Сталин. При-чем, по словам Гасанлы, события в Синьцзяне разворачивались по тому же сценарию, что и в Иран-ском Азербайджане: воздействие на национальные чувства мест-ного населения, организация и поддержка сепаратистского дви-жения, оказание помощи воору-жением и боеприпасами и даже создание диверсионных групп. Анализируя советско-китай-ские отношения 1930–1940-х гг., автор вводит в научный оборот большой пласт документов совет-ских политических и дипломати-ческих органов, а также органов безопасности, раскрывающих всю неприглядную подоплеку со-ветской внешней политики. Боль-шая часть этих документов стала доступна исследователям лишь в постсоветский период. Гасанлы показывает, что советское прави-тельство, на протяжении десяти лет принимавшее активное уча-стие в борьбе против мусульман в регионе, на последнем этапе своей синьцзянской авантюры сделало резкий поворот и пре-вратилось в главного защитника их национальных прав в борьбе против китайского управления. Данная политика велась на про-тяжении пяти лет, вплоть до при-хода в 1949 г. к власти в Китае коммунистов, когда национальные интересы местных народов были в очередной раз принесены в жерт-ву политическим соображениям, а сами народы стали разменной картой этой изменчивой политики. Заключительный этап этой драмы подробно рассмотрен в последней, шестой главе монографии (“Но-вая волна активизации Советов в Синьцзяне и победа коммунистов в Китае. 1947–1949”, С. 283-332).

Абдуллаев в своей книге вос-производит известное замечание Райнхарта Козеллека о том, что история, написанная по следам со-бытий (kurzfristig), создается по-бедителями, а историческое зна-ние, создающееся в течение более длительного периода (langfristig), часто принадлежит побежденным. Рецензируемые монографии пред-ставляют “голос побежденных”, отчасти восстанавливая истори-ческую справедливость.