Почему невозможен культурный империализм?: Политика США и СССР в немецких университетах в период “холодной войны”

После окончания Второй мировой войны оккупированная Германия оказалась в центре идеологического противостояния США и СССР. Для обеих противоборствующих держав университеты Федеративной Республики Германии (ФРГ) и Германской Демократической Республи-ки (ГДР) были инструментами создания новой проамериканской или просоветской элиты и влияния на немецкое общество. В американской зоне оккупации находилось семь университетов. В последующий период “холодной войны” все пятьдесят четыре университета ФРГ попали под влияние США. Под контролем СССР оказались шесть, а позже ‒ семь университетов ГДР. Сверхдержавы проводили масштаб-ное реформирование университетов по образцу своих образователь-ных систем, а также пытались оказывать идеологическое влияние на профессуру и студентов. Их политику обычно описывают с помощью таких концепций, как культурный империализм, американизация и советизация, предполагающих внедрение ценностей США или СССР в зарубежное общество, а конкретно в нашем случае ‒ в университеты разделенной Германии.

Однако в исследовательском поле Cultural Cold War не существует устойчивого понимания культурного империализма, американизации и советизации. Часть историков придерживается традиционной фор-мулировки: использование политической и экономической мощи для распространения культурных ценностей одного государства в другом. Такие понятия, как “давление”, “контроль”, “исчезновение традицион-ных ценностей” являются сопутствующими в дискуссиях о культурном империализме.¹ Другие заявляют о нерелевантности термина колони-ализм, указывая на сопротивление объектов политики культурного империализма (response theory). Эта группа исследователей смещает акцент в изучении культурной экспансии на методы сопротивления местных сообществ, оказавшихся под влиянием зарубежной культу-ры. Исследователи исходят из того, что местное население никогда не являлось пассивным потребителем американских или советских идей, а, напротив, упорно сопротивлялось их проникновению.²

Наконец, третья группа историков рассуждает об американизации или советизации, вообще избегая дискурса “культурного империализ-ма”. Они понимают американизацию как процесс отбора европейцами тех черт американского образа жизни, которые оценивались ими как полезные для собственного развития. При этом американские ценности трансформировались в европейской культуре и приобретали ее черты.³ Соответственно, речь идет о двухстороннем процессе культурной ком-муникации. Так, известная немецкая исследовательница Германии пе-риода “холодной войны” Джессика Гинау-Хект признает, что немецкая экономика и политика находились под сильнейшим влиянием США, а немцы потребляли американские товары и культуру, но не считает возможным говорить о том, что Германия была американизирована. Национальная культура и традиции доминировали над процессами американизации.⁴

При обсуждении процессов советизации историки сталкиваются с более жесткой моделью воздействия. Советизация трактуется как идео-логическое давление СССР на другие страны без всякого диалога между культурами. Культурный империализм и даже русификация, по мнению ряда ученых, наиболее адекватно описывают действия Москвы в раз-личных странах в годы “холодной войны”. Так, американский историк Джон Коннелли оценивает успешность советизации вузов нескольких восточноевропейских стран и в целом перенос туда советской модели образования (в период до середины 1950-х гг.) по некой относительной шкале. Если в Восточной Германии советизация оказалась более успеш-ной, то в Польше, по мнению Коннелли, она почти провалилась.⁵ При этом выводы Коннелли относятся к довольно короткому периоду сове-тизации университетов Восточной Германии, Чехии и Польши с 1945 по 1956 гг., который отличался сильнейшим давлением со стороны СССР. Мнения о жесткой советизации придерживается и другой американский историк, Норман Наймарк. Рассматривая создание “социалистического университета” в Восточной Германии в 1945‒1949 гг., Наймарк при-ходит к выводу, что СССР жестко и успешно навязывал свою модель университетской жизни. На наш взгляд, для подобного заключения был выбран слишком небольшой исторический период.⁶ В разные периоды “холодной войны” советское и американское давление на университеты зарубежных стран было разным. В частности, документы 1960‒1980-х годов рисуют довольно неоднозначную картину взаимодействия СССР с университетами стран Восточной Европы. В эти годы национальные традиции образования явно превалировали над советизацией.

Проблема с подобного рода исследованиями состоит в том, что до сих пор не вполне ясно, как отделить процессы американизации от глобализации, а процессы советизации ‒ от культурного империализма? Какие эмпирические данные могут свидетельствовать о том, что по-литика культурного империализма, советизации или американизации была успешной или, наоборот, провальной? Наконец, где пролегает семантическая граница между понятиями “культурного империализма”, “американизации” и “советизации”?⁷

Настоящее исследование заставляет отказаться от представления о наличии такой семантической границы. Сравнительное изучение политики США и СССР в немецких университетах опровергает рас-пространенное мнение, согласно которому либеральная и мягкая американизация противопоставляется жесткому советскому культур-ному империализму. Различие в ценностях и идеологии между США и СССР не оказывало влияния на цели их политики в университетах Германии. Содержание учебных планов, дисциплин и т.п., прививаемое американскими или советскими реформаторами, было разным, но спо-собы американизации и советизации не отличались. В этом и кроется единство политики культурного империализма или американизации / советизации. Оба процесса сочетали в себе черты давления и взаимного сотрудничества и могут быть описаны как культурный империализм, направленный на ликвидацию национальных черт немецкого образо-вания. Поэтому в настоящей статье используется термин “культурный империализм”, а его суррогатные понятия – американизация или со-ветизация – выступают как синонимы.

Наличие сопротивления местного сообщества навязанным рефор-мам, а также негативные оценки трансформаций со стороны прави-тельств США или СССР рассматриваются нами как критерии успеха или провала политики культурного империализма, американизации / советизации. В отличие от большинства предыдущих исследований, сфокусированных на коротком периоде “холодной войны” с 1945 по конец 1950-х гг., наш анализ охватывает и 1960–1980-е гг., когда до-минирующей тенденцией становится возрождение национальных, традиционных и порой консервативных характеристик немецких уни-верситетов, и недовольство СССР и США результатами их политики. Эти процессы и этот период практически не изучены исследователями “культурного колониализма”, так же как и активная позиция немецкого академического сообщества – профессуры и студентов – в отношении американских и советских действий.⁸

Компенсируя этот пробел, настоящая статья стремится проанализи-ровать ограничения политики культурного империализма США и СССР в немецких университетах, спровоцированные оппозицией со стороны профессуры и студентов в период “холодной войны”. Мы подвергли сравнительному анализу трансформации учебного плана и списка университетских дисциплин; политику ликвидации и создания новых кафедр и институтов; формирование ценностей студентов; и создание нового типа профессорско-преподавательского состава.

Исследование основано на архивных документах фондов Госдепар-тамента и оккупационных властей США, находящихся в Национальном архиве в Вашингтоне, а также – фондов Отдела науки и высшего об-разования ЦК КПСС Российского архива новейшей истории, фондов Советской военной администрации в Германии, Министерства образо-вания СССР Государственного архива России в Москве и др.⁹ Именно в этих фондах нам удалось обнаружить отчеты американских и советских специалистов, которые отвечали за трансформации немецких универ-ситетов по американскому или советскому образцу и сталкивались с реакцией немецкого академического сообщества.

Основной корпус источников — это документы тех ведомств США и СССР, которые вырабатывали, реализовывали или оценивали проекты в немецких университетах. Почти все документы носят правительствен-ный характер, т. е. созданы служащими дипломатического корпуса, Госдепартамента, МИД и Министерства образования СССР. Эти офи-циальные документы повествуют о достижениях в реформировании немецких университетов, скрывая провалы и ошибки, допущенные Вашингтоном и Москвой. Они содержат в основном стратегии и пла-ны тех или иных проектов в Германии без учета специфики немецкой системы образования и ее традиций. США и СССР обращали внимание только на те особенности немецкой университетской системы, которые имели непосредственное влияние на их собственное видение реформ университетов ФРГ или ГДР. Дискурс этих источников вполне может быть описан как империалистический.

Чтобы получить более сбалансированную картину, необходимо работать с документами экспертного характера, подготовленными раз-личными независимыми специалистами или ведомствами. А чтобы по-нять, насколько успешно реализовались намерения правительств США и СССР, важно отыскать и проанализировать документы, подводящие итоги реализации определенных проектов в немецких университетах, в идеале — документы, оценивающие эффективность этих проектов.

Лучше всего этим критериям соответствуют отчеты американских и советских специалистов, в разные периоды “холодной войны” взаимо-действовавших с немецким академическим сообществом. Они содержат откровенную информацию о сложностях и неудачах университетской политики в Германии, поскольку предназначались исключительно для внутреннего ведомственного использования. Очень часто эти доку-менты оседали в архивах дипломатов, работавших в Германии, или в ведомствах, совершенно, казалось бы, далеких от университетов, как, например, в отделах по программам технического сотрудничества в Агентстве международного развития США или Министерстве образо-вания СССР. Использование этих источников, позволяющих оценить степень успешности конкретных проектов, отличает настоящее иссле-дование от предшествующих работ, в которых оценивались, главным образом, планы и стратегии американской или советской культурной дипломатии.

Документы немецких архивов и немецких университетов оказались наименее полезны для решения задач, поставленных в настоящем исследовании. Как правило, они отражают внутриуниверситетские проблемы. Немецкая профессура противостояла не политике СССР или США, а вела войну за сохранение немецких традиций с молодыми преподавателями или студентами. Только документы о взаимодействии американских или советских экспертов с немецким академическим сообществом приближают нас к пониманию результатов политики США и СССР.

Статья состоит из двух разделов. В первом проанализирована по-литика США и СССР в университетах, соответственно, ФРГ и ГДР в 1945 ‒ середине 1950-х гг., т.е. в период оккупации. Перестройка немецких университетов по американскому и советскому образцам, внедрение новых дисциплин и попытки Вашингтона и Москвы изменить взгляды профессуры и студентов являлись основными тенденциями этого периода. Во втором разделе фокус перемеща-ется на 1960‒1980-е гг., когда и Вашингтон, и Москва ощутили всю силу сопротивления профессуры и студентов навязанным процессам американизации и советизации университетов.

Американизация и советизация немецких университетов: 1945 – середина 1950-х гг

После капитуляции Германии американские и советские оккупа-ционные войска создали специальные отделы по реформированию системы образования в побежденной стране. В американской зоне от-дел по образованию занимался немецкими университетами до 1952 г., а после снятия режима оккупации дипломаты контролировали вузы ФРГ. Под влиянием США оказались известные и старейшие универ-ситеты в Гейдельберге, Мюнхене, Эрлангене, Вюрцбурге, Марбурге, Франкфурте и Западном Берлине. Американские эксперты критически оценивали немецкие университеты, утверждая, что они оторваны от общественной жизни, элитарны, нацелены на воспроизводство чистой науки, а не на предоставление профессионального образования. Было принято решение трансформировать эту башню из слоновой кости в эгалитарный демократический университет, дающий профессиональ-ное образование, востребованное обществом.¹⁰

Советские специалисты по-иному оценивали немецкие универси-теты. Они не принижали достоинств немецкого образования, заявляя о схожих чертах между советской и немецкой академическими системами.¹¹ Идеи Гумбольдта о соединении науки и обучения оказались ближе советской системе университетов, чем американской. Под контролем СССР находились университеты, расположенные в Ростоке, Галле, Йене, Дрездене, Грайсвальде и Восточном Берлине. В Советской во-енной администрации также существовал отдел по образованию. Од-нако, в отличие от США, советские специалисты создали Немецкую администрацию по народному образованию, которая позже станет министерством ГДР в данной сфере.¹² Взаимодействие между двумя ведомствами приводило к тому, что многие радикальные предложения советских специалистов “онемечивались”, что смягчало удар совети-зации немецких университетов.

Американская военная администрация направила в каждый универ-ситет своего куратора – American Education Officer. Перед ним стояли следующие задачи: проверить профессорско-преподавательский состав (далее – ППС) и студентов на предмет связи с нацистами; поменять ректора, если он будет отказываться от сотрудничества с новыми вла-стями; внедрить в учебные планы такие дисциплины, как политология и американистика; и, самое главное, заставить сенат университета при-нять новый устав, который бы вводил профессиональное образование, провозглашал университет эгалитарным местом обучения и, наконец, уменьшал влияние профессуры на процессы обучения в университете.¹³

Университеты не очень доброжелательно отнеслись к предложениям американских оккупационных властей. Только один Гейдельбергский университет, в котором работал известный философ К. Ясперс, сразу принял все эти предложения.¹⁴ Ясперс стал активным пропагандистом американских идей и возглавил денацификацию профессорско-пре-подавательского состава (ППС), что привело к увольнению ряда из-вестных медиков, биологов и самого ректора.¹⁵ В других землях, а особенно в Баварии, представители оккупационной американской власти натолкнулись на жесткий отпор со стороны сената и профессуры, не желавших реформировать устав в духе профессионализации образова-ния. В результате большинство членов университетского сообщества в Мюнхене и Эрлангене были уволены куратором вузов.¹⁶ Только к середине 1950-х гг. представителям США удалось внести некоторые изменения в уставы университетов, но профессура сумела сохранить свое влияние на учебный процесс.

Кроме того, Вашингтон не устраивало наличие огромного числа дисциплин по философии и отсутствие такой дисциплины, как поли-тология. Несомненно, США обращали внимание на другие социаль-ные науки, такие как педагогика, социология, антропология и пр. Но именно политология была призвана воспитать гражданина, который признает систему демократического устройства страны, понимает функционирование системы выборов и пр. Было принято простое решение – заменить философские дисциплины политологией, сделав ее обязательным предметом на всех факультетах. Власти США органи-зовали конференцию для академического сообщества, где представили план по внедрению политологии. Более ста профессоров и доцентов подписали документ о согласии на введение политологии как ново-го и обязательного предмета для всех студентов.¹⁷ Однако уже через несколько месяцев стало ясно, что немецкая профессура ничего не делает для выполнения этого обещания. Американским кураторам, пытавшимся разобраться в ситуации, объясняли, что политология – это квазинаука в силу своей междисциплинарности (подхода, который не был развит в немецкой академии). До конца 1950-х гг. американские кураторы продолжали сообщать в Вашингтон, что политология так и не прижилась как отдельная дисциплина из-за нежелания профессуры заниматься ее преподаванием.

Однако США нашли способ внедрить политологию в немецкие университеты посредством создания независимых институтов. В специальном распоряжении отдела по образованию Американской военной администрации говорилось, что “стареющие немецкие уни-верситеты выглядят очень традиционно и консервативно, а создание новых институтов было бы крайне эффективно для демократизации всей немецкой университетской системы Германии. Новые универ-ситеты и институты могли бы стать платформой для работы амери-канской профессуры, для роста нового поколения ППС, которое было менее связано с традициями стареющих немецких университетов и их консервативных профессоров, а также для внедрения новых про-грамм в области политологии и американистики”.¹⁸ Были созданы институты политологии в Мюнхене и Берлине. Мюнхенская школа станет позже факультетом в университете, а Берлинская – Институтом политологии Отто Сура в Свободном университете. Однако еще на протяжении длительного времени американские кураторы жаловались, что в институтах политологии не хватает преподавателей. Немецкие преподаватели не спешили поступать на работу в такие институты, и Госдепартаменту приходилось приглашать американских полито-логов для занятия вакантных мест. Более 70% всего ППС институтов являлись американцами.¹⁹

Похожая ситуация наблюдалась и с дисциплинами по изучению США, которые существовали на юридических, исторических или фило-логических факультетах. Внедрение американистики было серьезным вопросом в идеологическом противостоянии с СССР. Когда военная администрация впервые задала вопрос немецким университетам о курсе американистики, то получила негативный ответ. Американцы обвиняли в неудаче “отсутствие интереса к изучению США и немецкое высокомерие”.²⁰ Как и в случае с политологией, немецкие ученые не понимали, зачем создавать отдельную программу, кафедру или институт для изучения США, если разные специалисты могут изучать отдель-ные аспекты жизни американского общества на разных факультетах. Немецкий менталитет отличался от американского, изменить его было непросто.

В советской части Германии был также подготовлен новый устав, в котором декларировался доступ к аристократическому высшему об-разованию для крестьян и рабочих.²¹ Часть академического сообщества поддержала это новшество, но другая часть полностью отказывалась его принять. Однако, в отличие от американских властей, которые опи-рались лишь на незначительное меньшинство среди университетского сообщества, союзниками СССР были прокоммунистически настро-енные немецкие профессора. Ученые-марксисты сумели склонить на свою сторону немало преподавателей, которые выступили за принятие новых норм.²² В итоге новые уставы были одобрены, и перед совет-ской администрацией встала задача по изменению учебных планов в сторону их советизации.

Если американские эксперты пытались ликвидировать дисциплины философского толка, то советские эксперты, наоборот, подчеркивали значимость часов, отведенных для преподавания философии. Со-ветских специалистов удивляло другое – отсутствие учебных планов и программ курсов лекций: “В вузах Германии учебных планов и программ курсов в привычном понимании для нас никогда не было. Учебные программы составлялись исключительно по усмотрению преподавателя”.²³ СССР намеревался заставить профессуру подготовить новые программы курсов, где бы ясно указывалось содержание тем и их идеологическая направленность.

Эти намерения оказалась не так просто реализовать. Ни один профессор не согласился подготовить учебный план или программу своего курса, и ни один ректор не желал вводить это требование как обязательную норму в университете. Около двух лет советская военная администрация вела безуспешные переговоры. Окончательный раскол Германии, Берлина и Берлинского университета, а также активная поли-тика США по созданию Свободного университета в Западном Берлине, подтолкнули советскую администрацию к более активным действиям в своей зоне. Было принято решение о внедрении программ курсов советского образца по таким дисциплинам, как история, педагогика, экономика и юриспруденция. Именно эти дисциплины рассматривались как ключевые каналы распространения социалистического мышления среди студентов. Кроме того, университеты должны были ввести новый курс под названием “Политические и социальные проблемы современ-ного мира”, который делал акцент на советской политической системе и ее идеологии. После долгих переговоров все университеты, кроме Лейпцигского, согласились ввести данный курс. Ректор Лейпцигского университета, философ Г. Гадамер,²⁴ отказался следовать указанию советских властей, но после его отъезда в западную зону оккупации курс был внедрен и в Лейпциге.²⁵

Советские власти настойчиво внедряли в университетское препо-давание марксизм-ленинизм как методологическую базу всех наук, что вызвало острое отторжение и раскол в университетском сообществе. Как отмечал один из советских преподавателей, “со стороны реак-ционных профессоров имеется тенденция ограничить и изолировать марксистские дисциплины, не допустить проникновения марксизма в преподавание всех научных дисциплин, в частности таких, как история, биология, история права, философия. Взгляды профессора в той или иной степени характерны для большинства профессоров, читающих историю философии в немецких вузах”.²⁶ С другой стороны, в отличие от США, СССР не был озабочен созданием масштабного научного на-правления под названием “Советские исследования”. Москва никогда не принимала решения о внедрении изучения СССР как комплекса дисциплин в немецких университетах. Русский язык и история СССР преподавались на профильных факультетах, что было ближе к немец-кому представлению о разграничении наук.²⁷

Американские и советские реформы затрагивали научную и личную жизнь профессуры и студентов. Академическое сообщество стояло перед выбором: принять навязанные СССР или США трансформации и комфортно существовать в университете, либо отвергнуть реформы и усложнить себе жизнь. Однако немецкая профессура нашла третий путь, позволявший сохранить свои позиции в университетах и одновре-менно традиции немецкого университетского образования. Этот путь предполагал молчаливое согласие с реформами при реальном саботаже. Студенты действовали более открыто: часть из них сразу же перешла на сторону оккупационных властей и поддержала американские или советские реформы. Другая часть встала на путь сопротивления, что вело к исключению или арестам.

Немецкая профессура была подвергнута денацификации, что под-разумевало увольнение и восстановление на рабочем месте через несколько лет. В американской зоне этот процесс проходил крайне болезненно. США стремились к увольнению всех тех, кто был связан с нацистами, что ставило под угрозу существование университетов. Советские власти не проводили жесткой денацификации, полагая, что немецкие профессора сумеют изжить нацизм без увольнений. Для ускорения процесса отбора кандидатов на увольнение американские кураторы создавали специальные комиссии из сотрудников универ-ситетов, которые указывали на коллаборационистов. Это создавало нездоровую атмосферу в университетах. Ректоры обращались к во-енной администрации США с просьбой прекратить унизительный процесс денацификации, утверждая, что невозможно найти ни одного профессора, который не был бы связан с партией Адольфа Гитлера.²⁸ Просьбы оставались не услышанными. До 50% профессуры было уволено из всех университетов, а самые массовые увольнения прошли в университетах Баварии, где до 70% ППС покинули университеты. На освободившиеся места, как показывают документы, приезжали американские и европейские ученые.²⁹

Формирование нового типа профессора, ориентированного на демократические ценности, американской образовательные практики и способного преподавать политологию и американистику, являлось основной целью США.³⁰ Вашингтон был уверен, что немецкие препо-даватели станут лояльнее относиться к реформам, если их окружить американской и европейской профессурой. Ежегодно в ФРГ прибывало более 150 американских преподавателей, которые “привозили для немецкого профессорско-преподавательского состава новые идеи, новые методы научного познания; внедряли социальные науки, политоло-гию, американскую историю, науку о международных отношениях и культурологию”.³¹ Американская профессура составляла учебные пла-ны для немецких преподавателей, готовила к печати новые учебники, наполняла библиотеки новыми книгами и меняла процесс обучения в немецких университетах, внедряя систему семинаров.

Однако из-за несогласия профессуры не все задачи и планы амери-канского правительства были выполнены. Американские специалисты называли эту часть “консервативного” университетского сообщества “старые профессора” (old professors): “Они уже престарелые и имеют традиционный взгляд на вещи. Эта часть профессуры происходит с факультетов гуманитарных наук и поэтому не очень чувствительна к переменам в современном мире. Однако эта престарелая часть про-фессуры больше всех сопротивляется переменам, сохраняет верность старому учебному плану и устаревшим методам преподавания и не хо-чет делать систему образования более демократичной и ответственной за формирование граждан страны”.³² Именно сопротивление этой части консервативной профессуры вынуждало правительство США конста-тировать, что американские реформы в немецких вузах тормозятся.³³

Советский Союз несколько по-иному относился к немецкой про-фессуре. Во-первых, как уже говорилось, процесс денацификации в советской зоне проходил гораздо мягче. Во-вторых, под контролем советских властей оказалось значительно большее число профессоров, но они активно уезжали на запад. Около 60% преподавателей покинули советскую зону к 1946 г.: из более чем 2.000 преподавателей, работав-ших в шести университетах будущей ГДР, к этому моменту осталось только 800.³⁴ В-третьих, в отличие от США, власти СССР полагали, что изменить взгляды оставшихся преподавателей вполне реально. Советские военные проводили индивидуальные беседы с каждым про-фессором, чтобы повернуть его мировоззрение в сторону марксизма.³⁵ В-четвертых, как и США, СССР собирался создать нового профессора немецкого университета, но главным критерием “новизны” было ов-ладение советской идеологией, что должно было достигаться только через беседы или дискуссии. Проводились пропагандистские кампании и научные дискуссии о природе марксизма. В результате университеты согласились на то, чтобы “втиснуть” марксизм-ленинизм только как одну из тем в курс философии.³⁶

Несмотря на относительные успехи, советские специалисты, подоб-но американским, указывали, что существует отдельный ряд реакци-онных профессоров, которым более 70 лет, и они мешают проведению реформ. Но в отличие от американцев, которые не хотели добиваться расположения этой части университетского сообщества, а создавали отдельные институты, чтобы избежать контактов с консервативной профессурой, советские специалисты пытались перетянуть на свою сторону и эту часть академического сообщества.³⁷ Именно пожилые профессора получили финансовую и продуктовую поддержку. Их жа-лованье было увеличено в десять раз, повышены квоты на продукты и дрова. К середине 1950-х гг. советские дипломаты уже констатиро-вали определенную лояльность в ответ на принятые меры. Москве удалось получить формальное согласие консервативного меньшинства на внедрение таких дисциплин, как история СССР и история русской литературы.³⁸

Сложнее обстояло дело со студенческой частью университетского сообщества. Американская военная администрация сталкивалась с не-сколькими проблемами. Во-первых, большинство студентов в прошлом являлись членами нацистских организаций, а денацификация требовала ограничения доступа бывших нацистов в вузы Германии. Долгое время США не могли выработать эффективные критерии отсева студентов. Студенты трижды подверглись денацификации, что не сделало их дружелюбнее в отношении США.³⁹ Во-вторых, провозглашая задачу создания эгалитарной системы в немецких университетах, США так и не сумели обеспечить прием представителей низших слоев населения. К концу 1950-х гг. 0,4% всех студентов в ФРГ были выходцами из семей рабочих или крестьян.⁴⁰ В-третьих, в отличие от СССР, США запре-тили политические партии в университетах, нейтрализовав их участие в борьбе между либералами и коммунистами, которая разворачивалась в Германии. Специальный куратор следил за жизнью студентов, не допуская создания партийных ячеек. Однако среди студентов проис-ходило постоянное политическое брожение. Некоторая часть немецких студентов проявляла нетерпимость к пропаганде ценностей США. Документы хранят память о том, как негативно студенты восприняли лекцию Карла Ясперса об американской демократии и рождении де-мократии в Германии после оккупации: “Студенты стали смеяться и стучать ногами об пол, что привело к срыву лекции”.⁴¹ В то время как одни студенты поддерживали идеи марксизма, другие тесно сотруд-ничали с американской военной администрацией в деле внедрения таких моделей американской университетской системы, как кампус, тьюторство и т.п.

В отличие от политики по отношению к профессорам, со студентами советские власти обходились более жестко. Правда, бывшие члены немецких молодежных нацистских организаций остались в универси-тетах. Советские эксперты проводили с ними собеседования, склоняя вступать в ряды коммунистической партии. Но эти студенты занимали активную позицию, в частности, сопротивляясь эгалитарным рефор-мам. Они оказывали сильное давление на членов приемных комиссий, которые отказывали выходцам из низших слоев общества в зачислении. В ответ советская военная администрация начала отчислять, арестовы-вать и отправлять в лагеря лидеров студенческой оппозиции.⁴² Самое сильное сопротивление оказали студенты Берлинского университета. Им удалось повлиять на администрацию вуза, которая отказала в при-еме многим студентам, рекомендованным к зачислению советской во-енной администрацией. Это ломало все планы СССР по демонстрации эгалитарной и демократичной природы реформированной системы образования в Германии. Чтобы не попасть под критику со стороны других оккупационных властей за излишнюю жесткость в отношении “буржуазных” студентов, руководство советской зоны оккупации распо-рядилось создать новый педагогический факультет, на который набрали студентов пролетарского происхождения.⁴³ Это решение еще больше ожесточало борьбу между разными группами студентов. Масло в огонь подливала политика СССР по созданию студенческой коммунистиче-ской организации. В отличие от США, СССР разрешил функциониро-вание политических организаций в университетах. Кроме коммунистов, в университетах действовали либеральные партии: Союз христианских демократов и Либерально-демократическая партия. Между либералами и коммунистами развернулась борьба за выборы в студенческий совет, который влиял на прием абитуриентов. Студенты – противники немец-ких коммунистов, организовывали кружки, распространяли листовки и выходили на улицы. Только после многочисленных собеседований, исключений и арестов самых активных студентов, советской военной администрации удалось утихомирить студенчество Восточной Герма-нии. Многие студенты – члены либеральных партий – были вынуждены уехать в Западный Берлин, где создавался Свободный университет при поддержке США.

Реформирование немецких университетов для обеих супердержав оказалось непростым делом. Любое начинание, идущее как со стороны США, так и со стороны СССР, негативно воспринималось немецкими профессорами и студентами. Оккупационные державы потратили много усилий на то, чтобы политология, американистика, марксист-ко-ленинская философия или история СССР прижились в немецких университетах. Однако внедрение новых дисциплин в учебный план или создание новой структуры в виде независимого института или кафе-дры не гарантировали успеха новой идеологии. Немецкая профессура, тихая и неподатливая, оказалась главным препятствием на пути рефор-мистских планов США и СССР. Именно она инициировала саботаж политики американизации и советизации университетов, отказываясь читать курсы лекций, принимать новые уставы и пр. Намерения про-фессуры были ясны американским и советским экспертам: сохранить традиции немецкого университетского образования и академическую свободу, в рамках которых профессор являлся основным звеном в системе университета.

Победа немецкой профессуры над американизацией и советизацией: 1960–1980-е гг

В конце 1960-х гг. университетские системы обеих Германий пере-живали новый этап реформ, но причины в каждом случае разнились. В Западной Германии инфраструктура университетов не выдерживала наплыва студентов. В 1965 году в стране было 18 университетов; к 1975 году добавилось еще 25, а число студентов достигло 300.000 – макси-мальное число среди государств Европы. В Восточной Германии не наблюдалось роста числа студентов и университетов, но здесь реформы стимулировались студенческими волнениями на Западе.

Как свидетельствуют американские документы, студенческое движение, распространение марксизма в академии (процесс, который американцы называли Marxification), а также волна протестов про-фессуры университетов ФРГ дали повод для нового вмешательства правительства США в жизнь немецких университетов. Правительство США было озабочено исключительно радикализацией университетов и мало интересовалось другими аспектами университетской жизни. В другой части Германии медленное внедрение марксистко-ленинской философии в университетах ГДР и отказ студентов и профессуры из-учать русский язык и историю СССР побуждали правительство СССР активнее вмешиваться в академическую жизнь ГДР, тем более что на фоне начавшейся политики разрядки 1970-х гг. активизировались контакты между ФРГ и ГДР. Политика западногерманского канцлера В. Брандта и заключение Хельсинских соглашений в 1975 г. запустили необратимый процесс распространения западных ценностей в ГДР. Политическая разрядка открыла университеты Восточной Германии влияниям из ФРГ и США, что окончательно подорвало их советиза-цию.

В начале 1960-х власти Западной Германии столкнулись с ради-кальным студенческим движением. Если ранее студенты требовали улучшения университетской инфраструктуры и влияния на процесс обучения, то в середине 1960-х гг. их движение обрело более промарксистский и антиамериканский характер. Тон донесений американских дипломатов из ФРГ стал крайне эмоциональным и настороженным. США были обеспокоены информацией о том, что радикальные студен-ты оказывали влияние на администрации университетов и требовали переориентации учебных дисциплин в сторону марксизма-лениниз-ма.⁴⁴ Особой проблемой был Свободный университет. Здесь студенты добились участия в учебно-методических комиссиях и проводили ревизию содержания курсов политологии, социологии и философии. В Институте политических наук имени О. Сура вместо политологии и американистики стали преподавать марксизм и историю стран социа-лизма.⁴⁵ Радикалы сумели объединиться с молодыми преподавателями, что давало им перевес при любом голосовании, включая сенат уни-верситета. В итоге в университете сменили ректора. Новым ректором был избран тридцатилетний марксист Рольф Крейбих. Он официально заявил о расширении преподавания дисциплин марксистского толка.⁴⁶ Свободный университет стал образцом для многих вузов ФРГ, и к 1967 г., как сообщали американские дипломаты, марксисты получили влияние в университетах Франкфурта, Гейдельберга, Марбурга и др. Студенческий антиамериканизм рос под влиянием Вьетнамской войны и движения “новых левых”. В результате институты и кафедры амери-канистики практически лишились студентов,⁴⁷ что к 1973 году привело к закрытию таких центров, как Институт США и Канады имени Дж. Кеннеди и Институт США в Мюнхене.

Американские дипломаты пытались разобраться в причинах радикализации студентов, а также выработать новую политику в от-ношении немецких университетов. Основную причину кризиса они усматривали в провале американских реформ периода оккупации, когда из-за сопротивления консервативной профессуры была упущена возможность широкого распространения политологии. Нежелание не-мецкой профессуры преподавать данный предмет привело, по мнению американских экспертов, к тому, что идеологическая пустота напол-нялась радикальными идеями марксистов, троцкистов, маоистов и кастроистов.⁴⁸ Наличие этих идеологий еще не означало, что радикалы поддерживали СССР или его ценности. Однако сама радикализация студентов, отход от либерализма и отказ от поддержки США вызывали обеспокоенность среди политического истеблишмента.

Все силы дипломатического корпуса США в Бонне были брошены на решение возникшей проблемы. Глава американского посольства Г. Лодж убедил мэра Западного Берлина и будущего канцлера ФРГ В. Брандта отчислить самых радикальных студентов из Свободного университета за прогулы и уличные шествия.⁴⁹ Брандт согласился, хотя решение об отчислении далось ему крайне тяжело, поскольку его сын был одним из активных участников забастовок и демонстраций. Волна исключений радикальных студентов охватила все вузы ФРГ, и этот процесс стал напоминать процесс исключения оппозиционных студентов из университетов Восточной зоны оккупации советским властями в 1950-е гг. Затем ректор Крейбих был приглашен в Вашинг-тон для участия в программе обменов. После возращения он заявил о своем отходе от радикализма и повороте в сторону умеренного крыла студенческого движения. Более того, американский посол, как следует из записи беседы, вызвал на разговор канцлера ФРГ К. Кизингера,⁵⁰во время которого дал понять, что если ФРГ не подавит студенческий радикализм силой, революция неизбежна. Канцлер тогда сказал, что ра-бочий класс ФРГ не поддержит заигравшихся с марксизмом студентов, и пообещал сломить радикальное движение.⁵¹ Вскоре один из известных лидеров радикального студенчества, Р. Душке, был подстрелен рабочим, а другие радикальные студенты арестованы. Наконец, американское по-сольство создало специальный отдел по работе с молодежью, служащие которого являлись недавними выпускниками американских вузов. Они устанавливали контакты со студентами ФРГ и пытались склонить их на сторону либеральной демократии. Эффективность такой работы была не слишком высокой, но молодым дипломатам удалось представить США в позитивном свете и расширить контакты между студентами и посольством.⁵²

Однако этих мер оказалось недостаточно. Для нейтрализации оставшихся марксистов США пошли на расширение власти умеренных студентов и молодых преподавателей в административных органах университетов. Вашингтон предложил канцлеру ФРГ Брандту при-нять новый закон об образовании, который кооптировал бы молодых преподавателей и студентов либерального толка в административные органы и уменьшал влияние так называемого предвоенного поколения профессуры на политику университетов. Возросла коллегиальность принятия решений: профессура, молодые преподаватели, студенты и представители неакадемических организаций могли теперь направлять жизнь немецких университетов. В сенаты и другие важные органы управления, помимо умеренных студентов и молодых преподавателей, вошли представители общества и бизнеса, что ущемляло как радикалов, так и старую профессуру.

Как свидетельствуют источники, старые профессора остались край-не недовольны таким поворотом событий. Чтобы обеспечить поддержку реформам, Брандт предложил дополнительную финансовую помощь тем землям, где проводилось расширение университетской инфраструк-туры. Кроме того, канцлер заговорил об изменении системы контроля над университетами: земли должны были получить больше прав в этой сфере, но в то же время планировалось создать новое федеральное Министерство образования и науки (1969). Вместо должности ректора в университетах вводилась должность президента, а вместо факульте-тов – департаменты, что было с одобрением воспринято в США.⁵³ Для реализации реформ мобилизовали бывших участников американских программ обмена, которые работали в сфере образования. Многие из них стали министрами образования в землях Германии, ректорами и членами сенатов университетов. Канцлер Германии Вилли Брандт тоже был участником известной программы обменов для лидеров Германии, что повышало престиж тех, кто обладал похожим опытом. По словам американских наблюдателей, все вышеперечисленные условия способ-ствовали претворению реформ в жизнь.⁵⁴

Успех реформы заставил профессуру перейти в открытое наступле-ние, объединившись в “Союз за свободу и науку”. “Союз” обратился в Бундестаг и к канцлеру Германии с требованиями уменьшить число административных комитетов, которые формировались путем выборов; ликвидировать американскую систему преподавания в малых груп-пах, поскольку именно там якобы происходила агитация за марксизм; увеличить влияние сената и уменьшить влияние студентов и молодых преподавателей. Лидером контрреформ стал профессор Р. Лёвенталь,⁵⁵ политолог и бывший директор Института политических наук имени О. Сура. Его несогласие с инициативами США были во многом обу-словлены потерей места в Институте, откуда он был уволен ректором-марксистом Р. Крейбихом.

Обсуждение законопроекта об образовании затянулось. В 1974 г. американские дипломаты сообщали в Вашингтон, что “уже скоро за-конопроект станет законом, однако он будет не в нашу пользу, а в пользу немецкой профессуры”.⁵⁶ В этот момент произошла смена канцлера ФРГ, и новый канцлер, Гельмут Шмидт, поддержал требования про-фессуры немецких университетов. В 1975 г. был принят новый закон о высшем образовании, который сокращал влияние студентов в админи-страции и возвращал все полноту власти в сенате и в учебно-методи-ческих комиссиях профессуре. Таким образом, профессора старшего поколения вернули себе власть, подорванную сначала американскими реформами в 1950-е гг., а потом студенческим движением в 1960-е гг.

С этого момента начинается некоторый спад сотрудничества между США и ФРГ: сокращается финансирование образовательных обменов, падает число их участников. Правительство США пыталось стимулировать американские университеты развивать сотрудничество с не-мецкими партнерами, но дело шло крайне медленно. К началу 1980-х годов американские дипломаты заговорили о том, что немецкая система возвращается к своим традициям, а реформы, проводившиеся США после Второй мировой войны, провалились.⁵⁷ Если в 1970 г. более 800 представителей немецких университетов стали участниками программ краткосрочного обучения в США, то в 1988 г. ‒ только 100. Профессура менее интенсивно участвовала в американских программах обменов и исследовательских проектах: если в начале 1970-х гг. около 80 немец-ких профессоров сотрудничали с американскими коллегами в рамках спонсируемых государством программ, то в 1988 г. ‒ только 20.⁵⁸

В другой части Германии подъем студенческого движения в ФРГ вызывал тревогу. Пражская весна добавила опасений. В 1969 г. в вос-точногерманских университетах были предприняты реформы с целью предотвратить возможное брожение академической общественности. Расширение преподавания марксистко-ленинской философии на всех образовательных программах – от инженерного дела до музыки – стало основным рычагом воздействия на академическое сообщество. Основ-ная задача момента формулировалась в официальных документах как идеологическое воспитание студента. С начала 1970-х гг. вся учебно-воспитательная работа была направлена на то, чтобы положения марк-систско-ленинской теории стали личными убеждениями студентов, ко-торые теперь изучали такие предметы, как история рабочего движения в Германии, политическая экономия и марксистско-ленинская философия, в течение всего периода обучения. Повсеместно внедрялось изучение произведений классиков марксизма-ленинизма, теоретических основ политики СЕПГ и правительства ГДР. Особое внимание уделялась тому, чтобы университеты готовили не только квалифицированных специ-алистов, но и активных борцов с буржуазной идеологией.⁵⁹

Подобная идеологическая интервенция вызвала протест профессу-ры. Чтобы остановить его, правительство ГДР прекратило деятельность сенатов университетов. Вместо сената – традиционного органа управ-ления в немецких университетах – были созданы три новых карманных органа: общественный и ученый советы, а также общевузовское со-брание. Во всех университетах провели “дружеские беседы с профес-сорско-преподавательским составом с целью убедить в необходимости введения дополнительных часов по изучению марксизма-ленинизма для правильного воспитания студентов”.⁶⁰ Ректоры университетов теперь назначались правительством ГДР на три года, а вместо факультетов соз-давались укрупненные объединения нескольких факультетов (секции). Наконец, были введены новые правила приема студентов: идеологиче-ская лояльность стала основным критерием при приеме.

Правительство ГДР было довольно быстрыми и эффективными реформами. Но советские дипломаты сообщали в Москву в начале 1970-х гг., что реформы существуют только на бумаге, а в реальности ни преподаватели не преподают, ни студенты не изучают марксистскую философию. Оказалось, что нет ни одного университета, где учебный план соответствовал бы требованиям реформы, т.е. где было бы реально увеличено число учебных часов на изучение марксизма. Самое неудов-летворительное положение сложилось на педагогических факультетах университетов, созданных еще советской оккупационной администра-цией. Эти факультеты отвечали за подготовку наиболее идеологически ориентированных учителей русского языка и специалистов по СССР. Но оказалось, что русский язык там преподавался крайне слабо и не пользовался популярностью среди немецких студентов.

Причиной провала реформ был назван консерватизм немецкой профессуры, а именно, упорное нежелание немцев заниматься воспи-танием студентов. Советские эксперты в области образования, которые были специально направлены во все университеты Германии в 1972 г., сделали неутешительный вывод: “Немецкие преподаватели не ведут воспитательной работы среди студентов, подчас не знают, как ее вести, и тоже сами нуждаются в воспитании в духе интернационализма и соц-ма-комм-ма [sic]”.⁶¹ Таким образом, советские эксперты, подобно своим американским коллегам, приклеивали ярлык консерваторов той части профессуры, которая не желала принимать нужную политическую линию и защищала корпоративную автономию. Советские дипломаты отмечали, что “большинство преподавателей придерживается буржуаз-ных взглядов и отрицательно относится к общественному строю ГДР и проводимым в ней социалистическим преобразованиям”.⁶²

Москва осознавала, что у нее нет рычагов прямого давления на академическое сообщество, поскольку только от 5% до 8% профессуры являлись членами коммунистической партии. Поэтому был выбран путь мягкого воздействия: “Чтобы марксизм, наконец, стал их (профессоров) личным убеждением и философией, а русский язык занял достойное место среди предметов”.⁶³ Сотни советских преподавателей и идеологов были направлены в немецкие университеты для налаживания контактов с немецкой профессурой и оказания на нее идеологического воздей-ствия. Эта кампания стартовала в 1973–1974 гг. Советским преподава-телям рекомендовали устанавливать самые теплые и дружественные контакты с немецкими коллегами для последующей их перековки в марксистском ключе. До 1986 г. более 100 советских преподавателей марксизма-ленинизма и русского языка ежегодно направлялись в семь университетов Восточной Германии.

С формальной точки зрения советским профессорам в универси-тетах ГДР удалось сделать много. Они переписали учебные планы, увеличив в них часы для изучения марксизма-ленинизма и русского языка. Самыми идеологизированными факультетами стали педагоги-ческие, где марксистские предметы составляли около 10% от общего числа академической нагрузки студентов. Для усиления идеологиче-ского воспитания советские ученые подготовили новые учебники на немецком языке: “Диалектический материализм и его идеологические враги”, “Критика фальсификаторов марксистко-ленинской философии”, “История СССР для студентов ГДР” и др.⁶⁴ Часы на изучение русского языка были увеличены в два раза. Советские преподаватели написали новые учебники, а к 1979 г. сложилась практика ежегодной отправки около 100 немецких преподавателей русского языка в СССР для по-вышения квалификации.⁶⁵

Казалось бы, такое культурное наступление СССР должно принести свои плоды. Однако отчеты советских специалистов для Министер-ства образования и Отдела высшего образования и науки ЦК КПСС свидетельствуют о другом: идеология марксизма-ленинизма так и не стала личным убеждением университетского сообщества, а немецкая профессура не поддается мягкой пропаганде. Самая критическая си-туация сложилась вокруг преподавания русского языка. Несмотря на все усилия, отношение к нему оставалось крайне негативным, причем “преподаватели русского языка были сами плохо обучены, требования для студентов остались на самом низком уровне; студенты и препо-даватели не общались во время занятий на русском языке, и не суще-ствовало никаких дополнительных средств в виде фильмов и пр. для повышения качества обучения”.⁶⁶

Более того, влияние советской идеологии в университетах нивелиро-валось информационной политикой и культурными программами Запада: “Влияние Западной Германии на население не ограничивается двумя радиостанциями. Главное – это родственные связи между населением ФРГ и ГДР, это миллионы писем, посылок, телефонных звонков. Влияние через эти каналы во много раз сильнее, чем радиопропаганда”.⁶⁷ Подпи-санные между ФРГ и ГДР соглашения делали доступными в Восточной Германии некоторые культурные продукты из ФРГ. Многие немецкие пропагандисты жаловались советским послам: “Западногерманское куль-турное присутствие в ГДР значительно увеличилось, в то время как сама ГДР в культурном и идеологическом плане вряд ли что выигрывает”.⁶⁸

Чтобы сопротивляться этим тенденциям, советское правительство разработало программу масштабного обучения немецких студентов в СССР. ГДР заняла первое место среди стран социализма по числу студентов, обучающихся в советских вузах.⁶⁹ В 1979 г. число немецких студентов достигло пика: в СССР училось 4.000 немцев. Затем их число стало уменьшаться, однако и в конце 1980-х гг. ГДР направляла в СССР наибольшее число студентов по сравнению с другими странами: из 115.300 всех иностранных студентов более 2.300 были студентами из ГДР.⁷⁰ В отличие от студентов из ФРГ, которые обучались в США в течение 6–12 месяцев, студенты из ГДР учились в СССР по 5–7 лет. Изучение общественных наук стало обязательным для “формирования м-л [sic] мировоззрения, патриотизма, и убеждений студентов”.⁷¹ В 1985 г. правительство СССР решилось на увеличение числа академиче-ских часов, отведенных на изучение марксистко-ленинской философии иностранными студентами, а в 1988 г. ввело для них обязательный государственный экзамен по марксизму-ленинизму. Но эти нововве-дения не оказывали существенного влияния на немецких студентов, которые постоянно создавали проблемы для администрации советских вузов, игнорируя лекции по марксизму-ленинизму или даже выступая с протестами.

В 1986 г. советское правительство признало, что образовательная политика СССР в ГДР не приносит ожидаемых результатов. В отчетах Министерства образования СССР, подготовленных для ЦК КПСС, указывалось, что проекты по сотрудничеству между советскими и немецкими университетами в области развития преподавания марк-сизма и русского языка провалились. Марксизм и социализм не стали убеждениями студентов и профессуры. Правительство СССР кри-тиковало советских преподавателей за срыв идеологической работы среди немецких коллег.⁷² Но очевидно, что проблема была в другом: в нежелании самой влиятельной группы университетского сообще-ства – профессуры – поддерживать советизацию университетов. Чем ближе к концу “холодной войны”, тем чаще в советских документах констатировалась низкая популярность в ГДР марксистко-ленинской философии и самого СССР. Отмечалось, что профессура ориентиро вана на Запад, а США и ФРГ осуществляют эффективное влияние на интеллигенцию при помощи телевидения, радио и программ в области культуры и образования.

В целом, период 1960–1980-х гг. привел к подрыву идеологиче-ского влияния на немецкую университетскую систему США и СССР (американизации и советизации). Академическое сообщество, прежде всего в лице профессуры, успешно сопротивлялось навязанным извне моделям образования и идеологическому давлению.

________

Несмотря на различия в ценностях, политическом устройстве и идеологии, СССР и США использовали одинаковые способы реформи-рования университетов разделенной Германии. Обе державы перепи-сывали уставы и увольняли нелояльных ректоров. Обе внедряли новые дисциплины: если США предлагали политологию и американистику, то СССР – марксизм и историю СССР. Обе державы реформировали институты и структуры в системе университетского образования: в университетах ФРГ возникали кафедры и институты американских ис-следований и политологии; в университетах ГДР создавались кафедры и институты марксизма, а также факультеты педагогики.

Менялись структура университетов и формальные названия дис-циплин, но эти трансформации слабо воздействовали на главный двигатель университетской жизни – немецкую профессуру. Несмотря на давление со стороны американских и советских академических систем и на “пряники” в виде повышенной заработной платы, карьер-ного роста и пр., она осталась верной немецким традициям ведения исследовательской работы, обучения студентов и собственной фило-софии. Культурный империализм встретил сопротивление со стороны той части академического сообщества, которая не стремилась к изме-нениям в университетах по американскому или советскому образцу. Политика культурного империализма, в частности, американизация и советизация, способна внедрить новые структуры, но она не приводит к изменению мышления университетского сообщества автоматически. Поэтому культурный империализм возможен в институциональном смысле и гораздо более проблематичен, когда речь идет о трансфор-мации местных традиций, мышления и идеологии реципиентов. Если перенести этот исторический пример на другие государства, в которых происходят реформы университетов, внедрение новых программ, мо-делей обучения, изменение требований к преподавательскому составу и студентам, то можно с уверенностью прогнозировать печальный исход реформ, если они ущемляют власть и влияние профессуры. Именно эта часть академического сообщества может “проглатывать” нововведения, при этом осуществляя саботаж и ведя невидимую борьбу за сворачивание новых условий существования в универси-тете и в науке в целом. Именно профессура, склонная к сохранению традиций национального образования, является могильщиком многих реформ в университетах и главным препятствием на пути культурного империализма.

Возвращаясь к дискуссии о концепциях, адекватно описывающих политику США и СССР в разделенной Германии, отметим, что среди указанных подходов теория отклика (response theory) наиболее акку-ратно отражает механизм американизации и советизации универси-тетов как культурного империализма, поскольку учитывает реакцию целевой аудитории на проводимые реформы и их результаты. Поэтому работа с response theory как методологическим основанием будущих исследований выглядит перспективно. Изучение реакции реципиентов на политику советизации / американизации или культурного импери-ализма может стать основой для разработки методологии изучения политики культурного империализма / американизации / советизации, ее эффективности или неэффективности, и таким образом преодолеть односторонность, присущую Cultural Cold War Studies. Мы много знаем о том, что предлагали США или СССР другим странам в об-ласти информационной, культурной или образовательной политики, какие произведения литературы или музыки, например, направлялись в другие страны, какие дисциплины внедрялись в университеты раз-личных государств, какие фестивали проводились и т.п. В то же время, мы все еще мало знаем, как реагировали целевые аудитории на про-екты США и СССР или как сами державы оценивали результаты своей политики, особенно в поздний период “холодной войны”. Настоящее исследование – первый шаг на этом пути. Полученные на основании изучения многостороннего сбалансированного корпуса документов выводы о том, что политика культурного империализма США и СССР в немецких университетах носила ограниченный характер из-за сопро-тивления со стороны академического сообщества, могут стимулировать дальнейшее переосмысление послевоенных глобальных процессов в “первом”, “втором” и “третьем” мире.

SUMMARY

The article compares parallel efforts of the Soviet and American occupation administrations in Germany to reform the university system in the wake of World War II. After formation of the German Democratic Republic and Federal Republic of Germany, both superpowers strove to impose their academic institutions and standards over universities in their client German states and indoctrinate professors and students. The article claims that Americanization and Sovietization were structurally analogous attempts at “cultural colonialism,” and both strategies failed due to the stubborn resistance to change staged by German academic circles