Из истории “Земли и воли” и “Народной воли”. Споры о тактике. Сборник документов / Отв. ред. В. Н. Гинев. Составители: В. Н. Гинев, К. Г. Ляшенко

В. Н. Гинев – один из самых опытных российских историков народничества. Выход в свет очередного сборника документов под его редакцией и по проблеме, которую он разрабатывает довольно давно, представляет, на наш взгляд, большой научный интерес. Еще в 1964 г. Гинев защитил кандидатскую диссертацию, посвященную народническому движению в Среднем Поволжье в 70-х гг. XIX века, изданную затем отдельной книгой (1966 г.). Далее последовал ряд сборников документов, в которых Гинев выступал в качестве одного из составителей и комментаторов.¹ Очередной сборник вышел на фоне появившихся в последние десятилетия новых исследований российских и зарубежных историков, посвященных “Народной воле” и народническому террору, максимально расширивших источниковую базу этой проблематики.² Сборник под редакцией Гинева можно рассматривать как своего рода источниковедческий итог этого этапа. Собранные под единой обложкой документы, не все из которых ранее публиковались, но большая часть уже введена в научный оборот, представляют собой полезное издание, особенно для преподающих курсы по политической истории России XIX в. Поскольку на настоящем этапе речь идет не столько о выявлении новых источников, сколько об их интерпретации и оценке места народнического наследия в политической истории России, позиция редактора и составителя является очень важной частью проекта.

В данном случае она представлена во введении Гинева, озаглавленном “Революционное народничество: взгляд из XXI века”. Гинев отмечает, что в ходе инициированной в связи с 50-летием “Народной воли” в 1929–1930 гг. дискуссии о социальной природе движения, специальные тезисы ЦК ВКП(б) предписали характеризовать его как революционно-демократическое течение, напрямую не связанное с большевизмом. Этот момент стал знаковым с точки зрения установления идеологического контроля над трактовками народничества. Тем не мененее, идеологическая ортодоксия установилась не сразу. Скажем, в 1930 г. вышла статья одного из руководителей Института В. И. Ленина, В. В. Адоратского, “К вопросу о научной биографии Ленина”, в которой рассматривался вопрос о влиянии на Ленина народовольцев Казани и Самары. “Та ‘народовольческая выучка’, о которой рассказывала Крупская, не могла быть приобретена нигде, как только в Казани и, может быть, позднее в Самаре”, – писал Адоратский.³ Выход в свет Краткого курса истории ВКП(б) в 1938 г. зафиксировал ортодоксию и сделал малейший отход от его положений опасным для исследователей. Гинев по этому поводу недвусмысленно пишет, что “следующее двадцатилетие [после выхода Краткого курса – АЛ], когда народничество высокими партийными инстанциями было объявлено злейшим врагом марксизма, можно вычеркнуть из научной историографии” (С. 3).

Нужно отдать должное Гиневу и в его критике ненаучного характера многих современных историко-публицистических попыток приравнять народнический террор к новейшему терроризму, не учитывая при этом разные условия и специфику целей и действий нынешних террористов и народовольцев. С интересом читаются рассуждения Гинева о возможности при помощи реформ ослабить революционные тенденции, о наличии среди народников многих революционеров-идеалистов, посвятивших себя просвещению народа, призывавших угнетенное, неграмотное население к борьбе за лучшую долю (С. 9). Возможно, об этом имело бы смысл написать подробнее, так как тенденция отождествлять народовольческое движение лишь с террором остается влиятельной и сегодня.⁴ Террор обычно свидетельствует не о силе, а слабости политических организаций, которые видят в нем единственное и наиболее радикальное средство противостоять политической несправедливости, как они ее понимают. Но революционный террор далеко не обязательно ведет к уступкам властей. Чаще он порождает ответный террор и легитимирует насилие в целом.

Гинев показывает двойственность отношения народовольцев к террору. Если осенью 1879 г. в программе “Народной воли” главным считалось “произвести политический переворот с целью передачи власти народу”, а террору отводилась оборонительная и агитационная роль, то уже весной 1880 г. в секретной инструкции партии говорилось, что террор должен исполнять роль детонатора восстания и средства дезорганизации власти в решающий момент. Временное революционное правительство, созданное в результате победы, затем, по плану народовольческих руководителей, должно было сложить свои полномочия перед всенародно избранным Учредительным собранием (С. 15). Легко увидеть аналог этого плана в политике пришедших к власти в России большевиков осенью 1917 г. Большевистское правительство, созданное В. И. Лениным 25–26 октября 1917 г., также называло себя временным впредь до созыва всенародно избранного Учредительного собрания. Но когда руководители победившей партии поняли, что большинство голосов в Учредительном собрании принадлежит правым эсерам, оно было разогнано (6 января 1918 г.). Как известно, разгон Учредительного собрания положил начало полномасштабной гражданской войне с ее неисчислимыми жертвами.

Гинев отмечает, что в среде народовольцев шли нескончаемые дискуссии о целесообразности террористической тактики. Естественно, он упоминает и о роли народовольческого террора в радикализации Ленина. Участник покушения на императора 1 марта 1887 г. А. И. Ульянов (1866–1887) был старшим братом В. И. Ульянова (Ленина). Александра Ульянова казнили 8 мая 1887 г. в Шлиссельбургской крепости, а 13 августа того же года младший Ульянов стал студентом первого курса юридического факультета Казанского императорского университета. Тезис о переосмыслении младшим братом ошибочной тактики старшего (“мы пойдем другим путем”) стал важной составляющей советской ленинианы. Ключевым моментом здесь являлась студенческая сходка в Казанском университете 4 декабря 1887 г., руководство которой приписывали В. И. Ульянову. Однако, по документам полиции, он был лишь пассивным участником. С 4 на 5 декабря 1887 г. с ним, как с находящимся под наблюдением полиции братом казненного “государственного преступника”, провели профилактическую беседу. Утром 5 декабря все 39 вызванных полицией студентов были освобождены. Все они, включая В. И. Ульянова, написали заявления с просьбой об исключении из числа студентов университета.⁵

Все документы, вошедшие в сборник, извлечены из питерских и московских архивов. Такая компиляция была бы еще более полезной, если бы в нее вошли документальные источники из зарубежных архивов. Так, Гинев упоминает о “солидном двухтомнике” “Лавров. Годы эмиграции”, изданном в 1974 г. Институтом социальной истории в Амстердаме, “который имеется в России в единственных экземплярах” (С. 30). В сборник вошел ряд материалов из этого труда (С. 529–534 и др.). Наверное, следовало бы сказать и об авторе этого издания, меньшевике Б. М. Сапире (1902– 1989), с 1925 г. находившемся в эмиграции. Он публиковался за рубежом в меньшевистском “Социалистическом вестнике”, жил в Берлине, а после прихода к власти Гитлера переехал в Голландию, но и оттуда был вынужден бежать в США. Сапир вернулся в Амстердам в 1960 г. и собрал большую коллекцию документов о социалистическом движении в России, включая историю народничества. Эти материалы хранятся, в основном, в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Сапир издал несколько сборников документов о П. Л. Лаврове и редактировавшихся им газете и журнале “Вперед”.⁶

Сборник завершается публикацией работ разочарованного в революционной деятельности Л. А. Тихомирова и оставшегося на позициях революционного народничества П. Л. Лаврова.

Гинев же заканчивает свое введение призывом задуматься о том, “какие уроки следует извлечь из ситуации противостояния власти и общества 70–80 гг. XIX в. Это необходимо для того, чтобы избежать нежелательного развития событий по уже известному историческому сценарию”. С этим можно только согласиться. Отбор документов и интерпретация народовольческого наследия в сборнике отличаются объективностью. Гинев избегает поверхностных идеологических оценок, что особенно ценно в современном российском контексте.