Документы и материалы по истории Джигетии (1750–1868). Сборник документальных by материалов / Под ред. А. А. Черкасова (review)

В аннотации к известному сборнику научных статей “Россия и Кавказ”, более десяти лет назад вышедшему в рамках масштабного кавказоведческого проекта журнала “Звезда”, было замечено: “Слишком многие драматические события последних лет были результатом исторического, этнографического, психологического незнания, чтобы пренебрегать необходимостью просветительского воздействия на общественное сознание наших граждан”.¹ Кавказ, несмотря на всю историографическую популярность и неослабевающее внимание профессиональных историков, остается, на уровне массовых исторических представлений, во власти до предела карикатурных стереотипных образов, а в лучшем случае о нем вспоминают как о предмете художественного вдохновения А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова.

Это тем более удивительно, если учесть громадный комплекс документальных публикаций, посвященных разнообразным аспектам темы вхождения региона в пространство Российской империи. Прочный фундамент собирания источников был заложен еще во второй половине XIX столетия, когда свет увидели бесценные тома “Актов, собранных Кавказской археографической комиссией”, “Кавказского сборника”, “Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа”, “Сборника сведений о кавказских горцах”.²

В советский период публикация исторических источников на “кавказскую” тему продолжилась. Правда, работа историков осложнялась периодической сменой официальных версий прошлого. Головокружительные кульбиты совершали оценки Шамиля и возглавляемого им движения горцев Чечни и Дагестана.³ Эти перипетии отразились в названиях некоторых документальных сборников, что, однако, не снизило их научный потенциал.⁴

Последние несколько лет отмечены выходом целого ряда новых документальных сборников в рамках обозначенной тематики. Публикуемые материалы разнообразны по характеру источников и отличаются по степени научной новизны публикуемых документов. Значительный корпус источников личного происхождения был опубликован издательством журнала “Звезда” в серии “Воспоминания участников Кавказской войны XIX века” и в отдельных изданиях.⁵ Пока незавершенным остался амбициозный проект “Документальной истории образования многонационального государства Российского”, первая книга которого была посвящена взаимоотношениям России и народов Северного Кавказа. В сборник вошли, преимущественно, опубликованные ранее исторические свидетельства.

Опубликованные еще в XIX веке на страницах российской периодической печати мемуары и воспоминания легли в основу книжного проекта Марии и Виктора Котляровых “Кавказ”.⁶ Разнообразные по содержанию документы вошли в трехтомный сборник под заглавием “Кавказский вектор российской политики”.⁷ Документы “кавказских” фондов Архива внешней политики Российской империи были опубликованы в сборнике “Российско-северокавказские отношения в XVIII веке”.⁸ Документы региональных архивохранилищ опубликованы в составе таких сборников, как “Документы по истории адыгов 20–50-х годов XIX в.” и “Материалы по истории западных черкесов”.⁹ Развитие получила и тема двухсторонних отношений. К 230-летию заключения Георгиевского трактата (1783 г.) свет увидел фундаментальный сборник документов “Из истории российско-грузинских отношений”.¹⁰

Этот беглый и заведомо неполный обзор документальных публикаций ясно показывает разнообразие подходов к принципам их формирования. В этом отношении рецензируемый сборник стоит особняком. Он посвящен мало известному даже в профессиональной среде кавказскому субрегиону – Джигетии. Практика специального изучения прошлого Джигетии только формируется. В этом отношении стала знаковой международная научная конференция “Проблема этнической принадлежности джигетов (зихов) и Джигетия в истории Грузии”, организованная Черкесским культурным центром в Тбилиси и проведенная в декабре 2015 года. Выход сборника документов, несомненно, выведет обсуждение соответствующих исторических сюжетов на качественно новый уровень.

Территория проживания джигетов – северо-восточный берег Черного моря. Пограничными с Джигетией в XVIII–XIX вв. были земли убыхов на западе, абхазов на востоке, а на севере она “упиралась” в Большой Кавказский хребет. Джигетия перестала существовать в середине 1860-х гг., когда одна часть ее населения переселилась в Абхазию, а другая отправилась в пределы Османской империи.¹¹ Территория исторической Джигетии ныне составляет Гагрский район современной Абхазии.¹²

Рецензируемый сборник подготовлен Лабораторией мировых цивилизаций Международного сетевого центра фундаментальных и прикладных исследований. Редактором сборника выступил директор центра, специалист по истории народов Северо-Западного Кавказа и военной истории доктор исторических наук А. А. Черкасов.

Всего в издании опубликовано 82 документа, расположенных в хронологическом порядке. Среди исторических свидетельств – официальные рапорты, предписания, письма, а также фрагменты из дневников и литературных травелогов. Большая часть документов была опубликована ранее в различных изданиях, но некоторые, выявленные в фондах Государственного архива Краснодарского края, публикуются впервые. Открывает сборник обзорная статья, повествующая об основных этапах истории Джигетии и содержащая краткую характеристику публикуемых документов. Здесь же приведена авторская карта Северо-Восточного Причерноморья.

Документы, составившие сборник, не разделены тематически, рубрикация отсутствует. Но условно можно выделить две большие группы: документы по военно-политической истории Джигетии и источники по социокультурным особенностям края.

Свидетельства первого из выделенных нами комплексов показывают, что Джигетия имела собственную траекторию вхождения в политическую структуру Российской империи. Это обстоятельство проблематизирует распространенные в современной историографии представления о единовременном вхождении всей Абхазии (в ее нынешних границах) в состав Российского государства в 1810 г.¹³ Абхазские князья Шервашидзе влияли на политическую позицию джигетской аристократической элиты, но не определяли ее. В реальности, вхождение Джигетии в имперское пространство растянулось на несколько десятилетий, вызвав раскол внутри джигетской элиты. Общества, проживавшие на побережье Черного моря, были более расположены к принятию российского подданства, а горные джигеты (медовеевцы), напротив, долгое время пытались сохранить независимое положение. Документы, приводимые в сборнике, свидетельствуют о том, что общества, известные под именем “медовеев”, являлись частью исторической Джигетии. Это немаловажно, поскольку корректирует известные исторические свидетельства, в которых медовеевцы обозначаются в качестве отдельной общности, пограничной с джигетами.¹⁴

Среди документов сборника особенное внимание привлекает присяга на верность джигетов императору Николаю I (документ датирован 25 апреля 1841 г.) и сопутствующая этому событию переписка российских чиновников. После принятия присяги на территории Джигетии была введена “приставская” система управления. Первым джигетским приставом стал брат абхазского князя Михаила Шервашидзе, офицер российской армии Александр Шервашидзе. Судя по документам, введение приставской системы управления в Джигетии относится к 1841 г. Это позволяет пересмотреть встречающееся в историографии утверждение, которое датирует организацию Джигетского приставства концом 1840-х гг. и связывает его появление с подавлением выступления убыхов.¹⁵

Публикуемые документы проливают свет и на некоторые причины частого нарушения присяги на верность “белому царю” со стороны кавказских обществ, в данном случае – джигетов. Общества, лояльные российской администрации, становились объектом нападений, грабежей, военных экспедиций со стороны соседей, не признававших суверенитет империи. Так случилось и с “мирными” джигетами, ставшими жертвой набегов их соседей – убыхов. Поскольку российские власти не смогли организовать надежную защиту пределов Джигетии, джигетские общества были вынуждены нарушить свои клятвенные обещания. Вероятно, этот “джигетский случай” был лишь одним эпизодом в целой серии подобных историй, которые вынудили российские власти начать обсуждение принципов принятия в подданство горцев Северного Кавказа.¹⁶

В начале 1842 г. начальник Черноморской береговой линии генерал-майор И. Р. Анреп обратился в столицу империи со следующим вопросом: “Должно ли принимать покорность горных обществ по частям, или не иначе как от целого общества нераздельно?”¹⁷ По мнению самого И. Р. Анрепа, “принимать покорность” следовало только от “целого общества нераздельно”. Для регламентации процедуры установления мирных отношений с горцами Северо-Западного Кавказа, признавшими суверенитет имперской власти, генерал предлагал определить общие правила. Император Николай I через военного министра генерал-адъютанта А. И. Чернышева потребовал мнения по этому вопросу командующего войсками Кавказской линии и Черномории генерал-адъютанта П. Х. Граббе. Победитель Шамиля при Ахульго (1839), сославшись на “чрезвычайное разнообразие горских обществ”, отверг возможность установления единообразных правил “принятия покорности” и предложил оставить решение этих задач местным начальникам. Николай I принял сторону П. Х. Граббе относительно невозможности определения каких-либо общих правил “принятия покорности” горцев, но выступил против передачи этого дела в руки “частных начальников Кавказской линии”, которые, по мнению императора, принимали бы противоречивые решения, делая процесс неуправляемым.

В ходе обмена мнениями была определена основная причина нарушения присяги на верность со стороны горцев: “Досель покоряющиеся общества, предоставленные большей частью собственной недостаточной защите, подвергались разорению от неприятеля, или неминуемому вовлечению в совокупное против нас восстание”.¹⁸ Именно так и произошло с джигетами. Для предотвращения подобных случаев Николай I инструктировал своих генералов: “Принимать в подданство те только горные общества, земли коих непосредственно прилегают к нашим линиям, так что оборона их против всяких внешних покушений может быть устроена надежным образом. Напротив того, не принимать изъявление покорности от племен, коих земли находятся вне связи с занятыми нами линиями и которых посему мы не можем оборонять безусловно, ибо подобная покорность оставалась бы, как и доселе, безпоследственною”.¹⁹ Проблема принятия горских обществ в подданство и удержание их лояльности оставалась актуальной для российской администрации вплоть до конца 1850-х годов, когда военно-политический перевес империи стал очевиден, а политическая судьба Кавказа была предрешена.

В сборнике представлены информативные документы, относящиеся к истории мухаджирства и дополняющие картину, известную по классическим работам Г. А. Дзидзарии.²⁰ Любопытен документ за номером 80, в котором гагринский комендант излагает причины переселения части джигетов в Османскую империю. Офицер отмечает пророссийскую позицию, занятую гагринскими джигетами в ходе Абхазского (Лыхненского) восстания 1866 года, которая выразилась в том, что джигеты намерены были не допустить перехода восставших через реку Бзыбь. Однако джигеты покинули места традиционного проживания, опасаясь потерять власть над своими зависимыми социальными группами.

Как видно из документов сборника, переселение части джигетского общества в пределы Османской империи было продиктовано не военно-стратегическими интересами Российской империи, а желанием джигетов сохранить свой традиционный социокультурный уклад, который ожидала неминуемая трансформация на российском Кавказе. Пример джигетов показывает, что у мухаджирства было как политическое, так и социальное измерение. Эпоха Великих реформ переформатировала не только социальное пространство внутренних губерний России, но и территорию южной имперской окраины. Стержнем всех преобразований было освобождение “зависимых сословий”. Джигеты уходили не от российской власти, а от имперской модернизации.

Ко второй части документов рецензируемого сборника можно отнести источники, содержащие сведения о демографии, социальном и территориальном устройстве Джигетии. Особенно интересны сведения о численности населения края. В приводимых источниках она определяется российскими военными как семь тысяч семейств. Здесь же приводится и численность населения Абхазии – 8 тысяч семейств. Эти сведения, вкупе с источниками, свидетельствующими о политической самостоятельности джигетской аристократии, показывают неудачность наименования Джигетии “Малой Абхазией”.²¹

К безусловным достоинствам сборника относится наличие именного и географического указателей, которые значительно облегчают навигацию по изданию. Среди недостатков документальной публикации отметим почти полное отсутствие материалов XVIII столетия (приведен только лишь фрагмент из книги М. Пейсонеля). Между тем, известны сведения о джигетах (джиках) и у путешественников XVII в. – Арканджело Ламберти и Жана Шардена. Книге явно не хватает карт. Термин “джикеты” известен в русской картографии XVIII в., а на карте “Черкесии и Северной Кубани” Британского военного министерства (1855 г.) представлены границы различных джигетских обществ.

Эти замечания не снижают высокой научной значимости рецензируемого сборника документов, который вносит значительный вклад в развитие представлений об истории Джигетии, о ее месте в российской имперской политике на Северо-Западном Кавказе в период Кавказской войны.