Democracy Denied, 1905–1915: Intellectuals and the Fate of Democracy by Charles Kurzman (review)

600 Рецензии/Reviews Центральную Европу – Польшу и Чехословакию – от большевиз- ма, фактически остановила его распространение и в Западной Европе. Сегодня книгу Кучабского нельзя, конечно, рецензировать как современное исследование, необходимо также учитывать и факт непосредственного участия ее автора в описываемых собы- тиях. Через весь текст “красной нитью” проходит ощущение борь- бы между авторскими идейны- ми принципами и постоянными попытками изложить материал беспристрастно и объективно. Ученый одним из первых в за- рубежной украинской истори- ографии концептуализировал идею государственности в свете исторического опыта бурного начала XX столетия, а также ре- конструировал по свежим следам (воспоминаниям) сложный путь Украины к обретению самостоя- тельности. В письме к известному историку Ивану Крипякевичу Кучабский так выразил свое кре- до: “Чтобы мы когда-то создали свое государство, от нас зависит, приложим ли все усилия, чтобы победить. Я лично хочу эти уси- лия приложить, потому что иначе не было бы смысла оставаться украинцем…”.4 4 Александр Кучабский. Тайна семьи Ку- чабских // http://triplusa.ru/?p=298 (По- следнее посещение 15 декабря 2010 г.). Александр РЕЗНИК Charles Kurzman, Democracy Denied, 1905–1915: Intellectuals and the Fate of Democracy (Cambridge , MA: Harvard University Press, 2008). 396 pp. Bibliographу, Notes, Index. ISBN: 0-674-030-923. Профессор университета Се- верной Каролины Чарльз Кур- цман, получивший докторскую степень на социологическом факультете Калифорнийского университета (Беркли), хорошо известен специалистам по книге “Немыслимая революция в Иране” (2004)1 и целому ряду исследова- ний, посвященных исламу. Часть рецензируемой монографии была ранее опубликована в главном со- циологическом журнале США.2 Плод многолетней работы Кур- цмана – ответ на актуальный во- прос: почему гибнут демократии? Повествование этой увлека- тельной книги начинается с сю- жета о Манифесте российского императора (17) 30 октября 1905 года. Конституционная уступка спровоцировала “глобальную волну демократических рево- люций”, которые последовали в 1 Charles Kurzman. The Unthinkable Revolution in Iran. Harvard, 2004. 2 Charles Kurzman, Erin Leahey. Intellectuals and Democratization, 1905-1912 and 1989-1996 // The American Journal of Sociology. 2004. Vol. 109. No. 4. Pp. 937-986. 601 Ab Imperio, 4/2010 1906 и 1909 годах в Иране, в 1908 году в Оттоманской империи, в 1910 году в Португалии, в 1911 году в Мексике и в 1912 году в Китае.3 Во всех этих странах “демократические (prodemocracy) движения поразительно быстро сбросили стародавние автократии и ввели свободу слова и свободу объединений” (P. 5). Но, за ис- ключением Португалии, каждая из молодых демократий была подорвана посредством coups d’état. Все сюжеты этой “волны” хорошо исследованы, но автор, основываясь на историографии, идет дальше, фокусируя внимание на интернациональности собы- тий. Центральный тезис автора гласит: “Опыт демократических революций начала XX века… включал попытки интеллектуа- лов сформировать класс и взять власть посредством гибридной идеологии демократического по- зитивизма” (P. 23).4 Курцман фокусируется на “гло- бальном классе современных ин- теллектуалов” и в особенности на их самоидентификации, полагая, что “становой хребет демократи- ческих движений был образован их разнообразными объединени- ями”. Автор характеризует ин- теллектуалов как группу, которая, с одной стороны, определялась наличием высшего светского обра- зования, а с другой – особой само- идентификацией. Интеллектуалы отделяли себя от клира и ставили вне классовой системы капита- лизма. Курцман продемонстри- ровал, что это позиционирование было лицемерным, ведь практи- чески все интеллектуалы, как и трудящиеся, были вовлечены в производственные отношения. Соответствующие были и настро- ения: большинство философских последователей Конта отрицало элитаризм его учения; подобно интеллектуалам Оксфорда, они считали, что править нужно де- мократически. Таким образом, в “дискурсе демократических дви- жений” автор видел “комбинацию позитивистского элитаризма и демократического популизма” (P. 33). Демократы не могли ждать, пока народ станет образованным, и “приняли идеологию первосте- пенности демократии, второсте3 Курцман оговаривает, что исследуемые “демократии” начала ХХ века едва ли могут называться “полностью демократическими”, но на фоне века Великой французской революции они все-таки заслуживают этого наименования. 4 По мнению Курцмана, многие мысли Огюста Конта имели непосредственную связь с идеями мобилизации класса интеллектуалов. Например: 1) определение интеллектуалов как дискретной социальной группы; 2) интернациональная природа этой группы; 3) чувство исторической судьбы; 4) неизменная вера в силу науки решать социальные проблемы, обусловленная успехом науки в природном мире; 5) вера в народную поддержку этой группы (P. 25). 602 Рецензии/Reviews пенности образования” (P. 51). Отталкиваясь от примера Колум- бии, где класс интеллектуалов был самым многочисленным в Латин- ской Америке, но раздробленным на либералов и консерваторов, Курцман предположил, что интел- лектуалы мобилизовались в под- держку демократии тогда, когда были “солидарны” по отношению к “либеральной позитивистской коллективной идентификации себя как ‘интеллектуалов’”. Им удавалось победить, если другие группы общества разделяли и принимали их лидерство как ин- теллектуалов (P. 55). “Демократия была своекорыст- ной идеологией для интеллектуа- лов начала XX века”, – утверждает Курцман (P. 13). Ее социальные элементы – буржуазия и рабочий класс – рассматривали себя в ка- честве последователей интеллек- туалов. В противовес традицион- ному подходу, согласно которому буржуазия, средний и рабочий классы являются протагонистами демократии, а землевладельцы – ее антагонистами, Курцман считает, что реальность напоминала кавар- дак – столь непоследовательно вели себя социальные группы. Транзитология не дает ответов, так как, согласно автору, отрицает важность групповых идентично- стей для демократизации. Рабочие включались в движение вопреки “элитаристскому отношению” ин- теллектуалов к их проблемам и де- ятелям. Политические активисты среднего класса, или мелкой бур- жуазии, противостояли не столько другим политическим группам, сколько друг другу. Крупная бур- жуазия отождествляла свои ин- тересы с интеллектуалами. Даже враги демократии из правящего слоя присоединялись к гегемонам- интеллектуалам, не говоря уже о военных. Мощную поддержку началу демократизации оказали “великие державы” Франция, Ан- глия, Германия и США. Интеллектуалы не были готовы брать власть стремительно, но они сделали для этого все возмож- ное. В случае России Курцману интересно соотношение новой “демократической политики” и “классовой базы демократиче- ского движения”. Во-первых, интеллектуалы “руководили” демократией непропорционально собственной численности (по не- понятным причинам, автор пишет только о партии конституционных демократов). Во-вторых, плат- форма кадетской партии преиму- щественно выражала интересы интеллектуалов (акцент сделан на “свободе слова”, “независимости судопроизводства” и “народном образовании” вместе с универси- тетской автономией). В-третьих, царский режим осознал, что ин- теллектуалы были основной силой демократического движения, и 603 Ab Imperio, 4/2010 пошел им на “огромные уступки” (Pp. 79-80). Касаясь иранского слу- чая, автор показал, что интеллек- туалы в парламенте разделились на “умеренных” и “демократов” (последние имели социал-демо- кратические симпатии). Удиви- тельно, что Курцман не обращал внимания на “левых” в парламен- тах других стран. Более детально рассмотрена демократизация Оттоманской империи, в част- ности сюжеты реформирования образования и особенно – борьбы за свободу печати. Как и в случае с Ираном, в Португалии, замечает автор, расходы на высшее обра- зование превышали расходы на среднее, поддерживая, таким об- разом, идентичность интеллекту- алов, но подрывая их социальный проект. В Мексике диспропорция была еще выше, чем в Португа- лии. Класс интеллектуалов вновь раскололся, зазвучали обвинения в предательстве, ранее адресо- вавшиеся científicos. В Китае же революционные изменения во главе с интеллектуалами затрону- ли лишь часть провинций. Автор заключает, что интеллектуалы стремились 1) кристаллизировать свою власть, требуя больших прав для парламента или перестройки государственного управления; 2) репродуцировать самих себя через реформирование образования; 3) содействовать интеллектуальным профессиям через реформирова- ние (журналисты, юристы, врачи); 4) ввести повышение налогов для “перестройки общества в соот- ветствии с идеями позитивизма” (P. 100). Исследуя вопрос отношений демократии и буржуазии, автор ставит вопрос: зачем буржуазии была демократическая драпи- ровка своего правления, “какова связь между политическим инте- ресом буржуазии и появлением демократии?” (P. 106). Наиболее сильные капиталисты были в России. Однако здесь лишь мень- шинство капиталистов публично поддерживало демократические преобразования, само же демокра- тическое движение, как правило, отвергало помощь с их стороны. Более того, значительное число капиталистов после Манифеста 17 октября сосредоточилось на борь- бе с забастовщиками. Эти и другие примеры позволили автору заклю- чить, что революция едва ли была революцией буржуазии (P. 114). В Иране поддержка торговцев первоначально была значитель- ной, но по мере “демократизации” практически все они устали от парламентаризма и приветство- вали контрреволюцию. Класс ка- питалистов Оттоманской империи был этнически разнородным, что определяло различное отношение к революции и контрреволюции. Несмотря на рост недовольства либеральным реформированием, 604 Рецензии/Reviews констатирует Курцман, буржу- азия отнеслась к контрреволю- ционному перевороту 1909 года нейтрально. Наиболее “демокра- тической” была португальская буржуазия, которая, несмотря на политическую неоднородность, в массе своей активно поддержи- вала новую власть и не слишком сильно роптала на прогрессивное налогообложение. Большинство капиталистов Мексики противо- стояло революции, к 1913 г. недо- вольство этого класса налогами достигло апогея, и капиталисты приветствовали переворот. Курцман указал, что “идеоло- гически” буржуазия была ближе к “порядку”, нежели к “демокра- тии” (P. 134). В Китае к началу XX века буржуазия вела себя не- зависимо от государства, местами (например, в Шанхае) поддержи- вала восстания, а революционные интеллектуалы быстро перешли от разговоров о “социализме” к поддержке развития капитализма, предпочитая более сильную и менее “обременительную” власть. Курцман решил оспорить извест- ный ленинский тезис о буржуаз- но-демократической сущности исследуемых им революций. Буржуазия, скорее, “следовала” революции, а не “вела” ее, поддер- живала ее недолго и в целом была антагонистична “демократии” и в ряде случаев даже спонсировала контрреволюцию, предпочитая менять “политику”, а не “режим” (Pp. 139-140). Таким образом, Курцман уклоняется от прямого ответа на вопрос, были ли эти революции субстанционально буржуазно-демократическими. Так, русские либералы (на- помним, автор имеет в виду пре- жде всего кадетов), постоянно рассчитывавшие на поддержку пролетариата, отдали дело его мобилизации социалистам, как выразился Курцман, по “субподря- ду”. В октябре 1908 г. в иранском Табризе большинство социал-де- мократов согласилось с тем, что в Иране есть рабочий класс, а через два года их тегеранские коллеги пришли к обратному мнению. В отличие от Ирана, демократиче- ское движение в Турции, практи- чески вовсе не затронутое соци- алистическими идеями, сделало совсем немного для организации народных выступлений, а профсо- юзное и забастовочное движение стали объектами репрессий со стороны новых властей. Немного- численным был и португальский пролетариат. Несмотря на от- кровенное нежелание потакать социалистическим мечтаниям, республиканцам пришлось за- няться реформами в сфере труда вскоре после революции. И хотя рабочие забастовки оказались под запретом, именно рабочий класс Португалии встал на баррикады в защиту республики в 1915 году. 605 Ab Imperio, 4/2010 В отличие от португальцев, мек- сиканский лидер демократии Ма- деро никогда не обещал рабочим того, что он не сможет им дать, но одновременно с этим не проводил курс на разгром забастовочного движения. В итоге некоторые группы трудящихся даже мобили- зовались для борьбы с путчистами. В Китае Сунь Ятсен, называвший себя социалистом, “не был другом рабочих”, потому что связывал рабочий активизм с проблемами капиталистического общества, но не с их разрешением. Тем более, в китайской революции большую роль играли тайные полукрими- нальные организации, которым позитивистски настроенные ин- теллектуалы не могли доверять. Народ же на призывы о помощи в ситуации контрреволюционно- го переворота 1913 года ответил молчанием. Курцман бросил вызов мнению социолога и теоретика модерниза- ции Б. Мура о том, что землевла- дельцы были врагами демократи- ческих революций. Пример роста недовольства дворянства падени- ем своей власти демонстрировала Россия, где “демократическая программа интеллектуалов совпа- дала с антигосударственной про- граммой дворянства” (P. 175). К такому тезису автора подтолкнуло изучение источников, раскрываю- щих деятельность земств (точнее, результатов их голосований), один из лидеров которых, Д. Н. Шипов, действительно был демократи- чески настроен. К тому же, как известно, Октябрьский манифест Николая II оттолкнул дворянство от демократии. В Иране практиче- ски все крупные землевладельцы были связаны родственными от- ношениями (сотни членов семьи шаха), что не мешало им стоять по разные стороны баррикад. Землевладельцы Оттоманской империи старались быть подаль- ше от драки: будучи во всех от- ношениях слабее и “умереннее” своих коллег из России и Ирана, они не участвовали в подрыве демократического движения. В Португалии землевладельцы про- тестовали против антифеодальной политики республиканцев, но не солидаризировались с активным монархическим движением, ко- торое, в свою очередь, тоже стра- дало нехваткой единства. Случай Мексики, считает Курцман, опять- таки опровергает тезис Мура, по- тому что власть сопротивлявших- ся земельным реформам крупных землевладельцев не ослабляла демократию. Особенно “неакку- ратен” Мур в случае Китая, где землевладельцы в наибольшей степени поддерживали новую демократию, и довольно продол- жительное время. Это объясня- ется тем, что китайские джентри были более бесправными, чем их российские собратья. Добившись 606 Рецензии/Reviews прав самоуправления, они, как и в России, содействовали демо- кратизации. Автор делает вывод, что решающие бои за демократию происходили не в деревне, как писал Мур, а в городах. Согласно автору, военные были одним из важнейших акто- ров демократизации. Успехи и не- успехи демократизации в России Курцман связывал напрямую с военным фактором. Иран про- демонстрировал большую роль офицерства в демократизации, но военные также успешно смели демократию в 1911 году, как под- держали ее двумя годами ранее. Наибольшая поддержка со стороны офицерства была продемонстри- рована в Турции, наименьшая – в Мексике. В Португалии и Китае прогрессивное офицерство под- держало демократизацию, но ма- ятник его симпатий вскоре качнул- ся в сторону контрреволюции. Так случалось во всех странах (хотя утверждение автора о “прогрес- сивности” российского военного министра А. Ф. Редигера крайне слабо аргументировано). Власть военных путчистов была неста- бильной: Мексика, Китай и Иран погрязли в гражданской войне, Турция потеряла большую часть своей территории. Авторитарный режим Португалии переродился в фашистский лишь в 1926 г. “Великие державы” не могли быть безучастными к судьбам демократизации. В случае Ирана и Мексики правительства Велико- британии и США соответственно напрямую помогали демократи- ческому движению, а в случае России, Китая и Португалии демо- кратии были лишены военной или финансовой поддержки. Однако еще более важной была роль “ве- ликих держав” в разрушении мо- лодых демократий – лишь в Пор- тугалии они стояли в стороне от неудавшегося переворота. Помимо экономических интересов, очевид- ных в случае империалистических держав, автор обращает внимание и на идеологический аспект: пред- ставители правящих элит насмеха- лись над “отсталыми” странами, а антидемократические силы играли на этих предубеждениях, отмечает Курцман. Интеллектуалы просчитались в могуществе своей гегемонии. Первым разочаровался рабочий класс, подвергавшийся репрес- сиям за продолжение своей про- тестной деятельности. Буржуазия стала возмущаться беспорядком, монополией интеллектуалов на власть, ростом налогов. Наконец, сами интеллектуалы разочаровы- вались в своих проектах, бросали политику или принимали на веру идеологии, которые позволяли им править от имени нации, буржу- азии или пролетариата. Кризис идентичности интеллектуала стал очевиден к 1920-м гг. Тогда же 607 Ab Imperio, 4/2010 закрепился длительный автори- тарный тренд. В заключении автор аргумен- тирует актуальность вопроса о связи между интеллектуалами и демократизацией. Эта “исчезаю- щая и возникающая связь” под- черкивает “текучесть классовой политики”. И, несмотря на выдаю- щуюся роль в новых демократиче- ских революциях, интеллигенты, по мнению Курцмана, в массе своей оказались скорее “классом в себе”, нежели классом “для себя”, желали “оставаться в тени” (Pp. 255, 259). Все свои тезисы автор бази- ровал как на исследовательской литературе, так и на мемуарах, сообщениях журналистов и го- сударственных служащих. Он сфокусировался и на архивных документах: докладах о реформах в образовании, документах мини- стерств финансов о бюджетных приоритетах, министерств вну- тренних дел об оппозиционной активности и др. Курцман честно признал, что не учил китайский и русский, но ознакомился с национальной литературой на остальных языках, просмотрел множество газет, опубликованных коллекций отчетов разных госу- дарств о ходе демократизации, а также консультировался с работ- никами национальных архивов Стамбула, Лондона, Лиссабона, Мехико, Вашингтона. Гури Берберьян уже обратила внимание на недостаточную ис- следованность в монографии ин- тернационального аспекта связей интеллектуалов, а также альянсов и сотрудничества этнических и религиозных меньшинств с до- минирующими интеллектуала- ми.5 Необходимо добавить, что обещание автора монографии обратить внимание на народную самоорганизацию в ходе демокра- тизации едва ли было выполнено. Слабо разработанной выглядит и заявленная тема использования реформистами базы предыду- щего режима и государственной деятельности представителей ста- рых элит. Конечно, в книге есть и прямо ошибочные утверждения и формулировки: например, утверж- дение, что левые рассматривали вторую Государственную думу как “организационный центр для революционного восстания” (P. 151). К незначительным упущени- ям сравнительного исследования шести стран необходимо отнести и полное отсутствие карт и таблиц. Впрочем, достоинства книги также очевидны: емкость и ясность формулировок, достойных учебно- го пособия, превосходный стиль и реактуализация важнейших исто- рико-социологических вопросов. 5 Houri Berberian. Review of “Charles Kurzman. Democracy Denied, 1905-1915: Intellectuals and the Fate of Democracy” //American History Review. 2009. Vol. 114. Nо. 5. P. 1421. ...