Упражнения с историей по-украински по А. В. Портнов (review)

552 Рецензии/Reviews Илья ГЕРАСИМОВ А. В. Портнов. Упражнения с историей по-украински. Москва: ОГИ; Полит.ру; Мемориал, 2010. 224 с., илл. Указатель имен. ISBN: 978-5-94282-604-8. Наконец-то ОГИ выпустило сборник, включивший четыре эссе украинского историка Ан- дрея Портнова, написанные в 2002–2008 гг. Это статьи “Упраж- нения с историей по-украински” (впервые опубликована в Ab Imperio 3/2007, с подзаголовком “Заметки об исторических сюже- тах общественно-политических дебатов в постсоветской Украи- не”), “Научная среда и академи- ческие культуры в современной Украине” (написанная на основе публичной лекции декабря 2006 г.), “Terra hostica: Россия в укра- инских школьных учебниках исто- рии” (опубликована на украинском в киевской Критике 6/2002), “Го- лодомор 1932–1933 гг. как вызов для теории геноцида: интеллекту- альные генеалогии современных дебатов” (на основе нескольких публикаций 2008 г.). Читатель сборника оказыва- ется собеседником очень умного, чуткого и деликатного наблюдате- ля общественной жизни и профес- сионального исследователя-обще- ствоведа. Особенно важна эта книга для российского читателя, я даже думаю, гораздо важнее, чем для украинского. Дело в том, что статьи Портнова позволяют уви- деть совершенно экзотический по нашим меркам интеллектуальный ландшафт украинских обществен- ных дебатов и гуманитарных наук: собственно, даже, не “место”, не так уж и отличающееся от наших “мест”, а то, какие возможности существования в нем сохраняются для критически мыслящих людей. Именно неизбежность прочтения Портнова российским читателем через призму российских реалий, в постоянном контрапункте с на- шими нормами (научного профес- сионализма, общественной дис- куссии, политической культуры) и делает эту книгу столь важной и интересной. Однако для того, чтобы чтение было осмысленным, российский читатель должен максимально отстраниться от стереотипов и привычек мышления об Украине и украинском. Как написал сам Пор- тнов, очень важно “избавиться от иллюзии легкости понимания предмета и отождествления куль- турной и исторической близости двух народов с общностью поли- тической культуры или историче- ской памяти” (С. 11). Этот тезис, имплицитно пронизывающий все четыре эссе сборника, является и одним из главных выводов книги: не впадая в “нарциссизм мелких различий”, очень важно отдавать 553 Ab Imperio, 4/2010 тель думает, что это нечто вроде интеллектуального тревел-гайда, путеводителя по отдельной приме- чательной (не сказать экзотичной) стране, в предполагаемой серии, где каждая обложка будет рас- крашена в цвета “своего” флага. А на самом деле, это книга важна именно как книга о России – о том, почему наша ситуация так отличается от жизни в соседней – и правда, близкой, но совершенно иной – постсоветской стране. Например, первое эссе, посвя- щенное политике памяти в неза- висимой Украине и тому, как ис- пользуется история политиками, в этот раз показалось мне особенно интересным темой принципи- ального релятивизма (или систе- матической беспринципности) украинских властей, от Кучмы до Ющенко. Портнов показывает, как перед лицом регионального и культурного расслоения обще- ства политическое руководство легитимизировало конфликтные исторические нарративы вместо того, чтобы пытаться навязывать обществу некий единый норма- тивный сценарий. …настоящим ноу-хау Куч- мы стала регионализация символических историче- ских мероприятий. Юби- леи Западноукраинской народной республики и Даниила Галицкого были проведены во Львове; юби- себе отчет в совершенно автоном- ной субъектности Украины и авто- ра, пишущего изнутри украинско- го интеллектуального контекста. Сам этот вывод и практическое следование этому принципу вовсе не самоочевидны: слишком велик соблазн автоматически “пере- водить” украинский контекст на язык привычных российских категорий и реалий. Слишком распространено представление в разных слоях российского обще- ства о том, что такое Украина и что там происходит. С этой опасной заштампован- ностью мышления сталкиваешься, едва взяв в руки книгу: издатель не придумал ничего лучшего, как раскрасить обложку в широкие жовто-блакитные полосы. Мол, это ж про Украину, а чем ее мож- но графически обозначить лучше всего? Действительно, хорошо, что кусок сала не изобразили. Дело даже не только в том, что по сравнению с дизайном книг, издающихся в Украине и упомина- ющихся Портновым в сносках (на- пример, продукцией “Критики”), обложка ОГИ выглядит плакатной халтурой. Хочется спросить: кто- нибудь видел сборник эссе рос- сийского автора под обложкой из ровных бело-сине-красных полос? Патриотизм и даже формальное гражданство здесь ни при чем, просто это жанр, отличающийся от “Блокнота агитатора”! Изда- 554 Рецензии/Reviews и очень интересный процесс, ис- ход которого трудно предсказать заранее. В отличие от России, которая, несмотря на все свои “имперские” фантомные боли и претензии, упорно пытается гомогенизироваться и национа- лизироваться через всевозможные “вертикали власти” и даже отмену часовых поясов, до последнего времени Украина полагалась на практики “имперской ситуации” (которая вовсе не предполагает существования империи). Ради- кальным отличием украинской политики было признание де факто гетерогенности страны и отражение этой гетерогенности в парламенте, в политических риту- алах, в школьных учебниках (об этом специально рассказывается в третьем эссе сборника). Очевидно, это и было основой украинского плюрализма, над которым так любят потешаться в России. “Стратегический релятивизм” имперской ситуации (или “амби- валентность”) позволяет поддер- живать состояние неустойчивого равновесия довольно продолжи- тельное время, позволяя системе динамично развиваться, не посту- паясь местными отличиями. Не будучи экспертом по современной Украине, я прекрасно представляю себе, как этот механизм работал в поздней Российской империи. Во- прос в том, что происходит, когда приобретаютособоевлияниесилы, лей Владимира Щербиц- кого праздновали в Дне- пропетровске, а станцию метро “Комсомолькая” в Харькове переименовали в “Маршала Жукова” (С. 43). Помимо региональной изби- рательности обращения к про- шлому, релятивистский подход имел и политическое измерение, особенно, когда речь шла о пери- оде 1930-х–1940-х годов. Излюбленная амбива- лентность была пущена в ход и здесь. Ее апофеозом стало издание двух вари- антов официально санкци- онированной президент- ским указом “Книги памяти Украины” с именами пав- ших на фронтах. В одной части тиража в редакци- онную статью к последне- му тому были включены слова о неоспоримой до- казанности, что “ОУН и ее вооруженные формирова- ния… заклеймили себя как коллаборанты фашизма”, в другой же части тиража эта вставка отсутствовала. Разные адресаты получили разную историю! (С. 49). Жовто-блакитная обложка настраивает на прочтение этих строк как очередного украинского анекдота из жизни экзотического недогосударства. Однако на самом деле Портнов описывает глубокий 555 Ab Imperio, 4/2010 заинтересованные в консолидации политического сообщества (на- ции). В российской истории это привело к политической револю- ции февраля 1917 года, совершен- ной по инициативе национально мыслящих политиков и генералов (по крайней мере, именно эти люди добились отречения Николая II). В современной Украине нарастаю- щая потребность в стабилизации “неустойчивого равновесия” уже привела к победе Виктора Яну- ковича на выборах. Смогут ли украинцы сегодня найти формулу интеграции конфликтных исто- рических нарративов (а значит, и политических позиций, и культур- ных идентичностей), опираясь на практики “амбивалентности”, или поддадутся соблазну нормативной гомогенизации, “вертикали” и пр. ноу-хау российского постсо- ветского пути? От ответа на этот вопрос зависит будущее Украины, но также и наши представления об исторической динамике в гетеро- генных обществах. Второе эссе сборника посвя- щено состоянию институциона- лизированной науки в Украине. Очень интересен анализ автора, показывающий прямую преем- ственность современной нацио- нальной науки с советским науч- ным каноном и практиками ака- демической социализации. Еще более интересно для российского читателя узнать, что при всем параллелизме между Украиной и Россией, помимо склеротической и коррумпированной официаль- ной научной системы, увенчан- ной ВАКом и Академией наук, в Украине удается поддерживать и альтернативную научную среду. В отличие от России, эта среда более интегрированная, связанная с несколькими научными учреж- дениями и профессиональными изданиями, вырабатывающая и поддерживающая альтернативные стандарты научности и исследова- тельскую программу. Открытым остается вопрос, как модернизи- ровать официальную науку – в Украине и в России. Сама по себе институциональная реформа (от- мена ВАКа, присуждение науч- ных степеней вузами) проблему решить не может, как показывает опыт, в том числе российский. Научные советы вузов (включая МГУ и СПбГУ) предъявляют заниженные критерии качества даже по сравнению с ВАКом, а местничество и групповщина га- рантируют прохождение любого “истинно местного” кандидата. Скорее всего, научный уровень упадет еще ниже, и ключ к ре- шению проблемы стоит искать не в ВАКе, а в тех принципах, на которых построена альтернатив- ная научная среда в Украине – и которой так не хватает в России. Четвертое эссе позволяет чи- тателю непосредственно ощутить 556 Рецензии/Reviews атмосферу украинских интеллек- туальных дебатов. Если первые три эссе сборника написаны, прежде всего, экспертом-анали- тиком, предлагающим читателю отрефлектированный и тщательно прокомментированный обзор со- стояния научной среды и полити- ки памяти в Украине, то в четвер- том позиция автора неотделима от контекста политически мотиви- рованных общественных споров. Для российского читателя эти споры удивительны сочетанием широкого кругозора (оперирова- ние новейшими научными моде- лями и исследованиями на разных языках) и искренней эмоциональ- ности при отсутствии столь при- вычного для российской публи- цистики “мудрого” (и такого про- винциального) цинизма. В нашей ситуации, все еще дебатируются архаично сформулированные про- блемы столетней давности: как примирить принцип “права нации на самоопределение” и “права человека” или западничество и суверенитет. Циничный скеп- сис – естественный и простой, но бесплодный способ преодоления этих противоречий. Знакомство с современными исследованиями обществоведов само по себе не может решить политические про- блемы, но оно открывает новые, более адекватные способы их переформулирования. Об этом свидетельствует и эссе Портнова о Голодоморе и геноциде, в котором трудно выявить четкий фокус и основной аргумент: автор раз- дваивается между живым и непо- средственным ощущением ужаса Голодомора и несправедливости лишения его статуса геноцида – и анализом самой концепции гено- цида и ее исследовательского по- тенциала и ограничений. Научный анализ и эмоциональный и по- литический пафос эссе находятся во взаимном противоречии, но и усиливают друг друга. Лично для меня эссе Портнова в очередной раз доказало вненауч- ный характер концепции геноци- да: сколько нужно убить людей, чтобы это убийство признали геноцидом? Что меняется от того, что армянскую резню 1915 года, Голодомор, “1937 год”, Холокост назвать геноцидом или отказать в этом наименовании? Портнов подчеркивает юридические по- следствия квалификации события как геноцида: значит ли это, что убийство мирного населения, не признанное геноцидом, является менее тяжким с юридической точки зрения? Интересно, что как отказ признавать массовое унич- тожение геноцидом (например, евреев во время войны – в сталин- ском СССР), так и настаивание на применении этой категории (украинцев во время Голодомора) принципиально избирательны – а значит, и сама концепция геноци- 557 Ab Imperio, 4/2010 да является скорее политической, чем юридической (и тем более исторической). Создавая широкий исторический и концептуальный контекст с одной стороны, Пор- тнов пытается на его фоне прове- сти определенную политическую линию, и его интеллектуальная честность и моральная позиция делают эту коллизию особенно глубокой и многогранной. Читая Портнова в России, думаешь не о том, что геноцид – “неправильная” характеристика Голодомора, а о том, что у нас дискуссии такого уровня и такой глубины просто отсутствуют – как в публицистике, так и в профессиональной истори- ографии. Чем, если не попыткой подавления и массового уничтоже- ния украинцев, руководствовался Сталин в начале 1930-х годов и что нового мы узнаем о механизме функционирования советского ре- жима и о “ментальных картах” его политического руководства, если они действительно проводили антиукраинскую политику? С дру- гой стороны, как же еще назвать целенаправленное уничтожение культурной прослойки в Украине (Грузии, Татарии, в Москве и Ле- нинграде – всюду)? В отличие от репрессий во время коллективиза- ции, враги обвинялись в “буржу- азном национализме” и уничто- жались именно по национальному признаку (как польская культурная элита нацистами) – что еще нужно, чтобы признать расстрелянное “национальное возрождение” в разных регионах СССР геноци- дом? Но эти расстрелы выпали на период между избирательной (и не очень) резней гражданской войны (например, “расказачиванием”) и высылкой народов эшелонами конца 1930-х – 40-х годов: полити- ка геноцида как “негативного на- ционального отбора” была вообще присуща режиму. Что это значит для нашего понимания сущности и логики советского режима, как это меняет наше представление о его наследии (идеологии дружбы народов, политической культу- ре национальных автономий и республик и т.п.)? Эти вопросы даже не поставлены в российском контексте. Вполне вероятно, что моя версия альтернативного украин- ского культурного пространства, сложившаяся, в том числе, благо- даря знакомству с выступлени- ями Андрея Портнова и других современных украинских “кри- тически мыслящих интеллекту- алов”, более оптимистическая и упрощающе-гомогенизирующая, чем реальная ситуация в интел- лектуальном пространстве Укра- ины (в чем меня не раз упрекали украинские коллеги). Но она со- вершенно точно более адекватная, чем представление об Украине как о странном месте, выкрашенном в ровные желтые и голубые полосы. ...