Советские массовые праздники по В. Т. Алтухова (review)

289 Ab Imperio, 2/2010 Светлана МАЛЫШЕВА Мальте Рольф. Советские мас- совые праздники / Пер. с немецко- го В. Т. Алтухова. Москва: “РОСС- ПЭН”; Фонд Первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2009. 439 с. ISBN: 978-5-8243-1086-3. Мальте Рольф известен как автор целого ряда интересных и новаторских работ по истории массовых советских праздников. Публикация на русском языке его книги, вышедшей в 2006 г. в Гамбурге и имевшей большой научный резонанс, – безусловно, отрадный историографический факт. Многие факты, суждения и концептуальные положения этой книги, думается, непременно вызовут живейший интерес и желание российских историков вступить в дискуссию, что само по себе означает успех моногра- фии в историографическом про- странстве. Книга базируется на анализе очень солидного источникового материала: помимо массы опу- бликованных источников, в ней были востребованы документы почти ста фондов семи федераль- ных и областных и трех других архивов. Советский массовый праздник рассматривается Рольфом в дли- тельной временной перспективе, а также в широком пространствен- ном измерении. Автор изучает массовые советские праздники как средство осуществления боль- шевиками своего господства – как инструмент манипулирования и как один из каналов проведения большевистской политики. Свой исследовательский подход Рольф определяет как “объединяющий политико-ориентированную исто- рию культуры и культурную исто- рию политики” (С. 22). Работа состоит из пяти частей. В первой части дается обзор праздничных культурных прак- тик периода царской России. Вполне соглашаясь с выводом о многослойности праздничной культуры империи, замечу, что, на 290 Рецензии/Reviews мой взгляд, стоило бы четче вы- делить “официальный” слой этой культуры. Ведь именно “царские” и “господские” (православные) праздники, составлявшие офи- циальный календарь империи, их формы, ритуалы, после револю- ции 1917 г. стали как основными “конкурентами” советских празд- ников, так и одним из плохо скры- ваемых источников творчества большевистских организаторов празднеств. Вторая часть книги посвящена задачам, методике организации советских праздников. Особенно интересен раздел, посвященный персонажам, которых Рольф называет “экспертами” по ор- ганизации праздников. Автор подчеркивает, что “цех совет- ских экспертов” рекрутировался из различных кругов, степень близости которых к партийно- государственным органам была различной. Он поднимает очень интересный вопрос – о степени и механизме распространения идей, выдвигавшихся экспертами, в “многоэтажной иерархии празд- ничных комиссий”, о каналах и приемах коммуникаций центра и провинции по поводу праздни- ков. Рольф указывает на важную дилемму, решавшуюся экспер- тами: о совмещении принципа самодеятельности масс с задачей и концепциями дидактического воспитания этих масс. Третья часть рассматривает репрезентации советского господ- ства в ходе празднеств, празд- ничный календарь и советскую топографию праздничного про- странства. В этой части автор тща- тельно “препарирует” советский праздник, показывая его элемен- ты, “дозировку” серьезного, тор- жественного и развлекательного, а также характеризует советский праздник как “тренинг”, в ходе которого формировались пред- ставления людей об их месте в социальной иерархии, адекватный задачам власти образ этой власти и общества. Характеризуя в этой части монографии “красный календарь”, Рольф опирается не на источники официального про- исхождения, а на популярные из- дания календарей и публицистику. Этот неудачный выбор источника обусловил как необоснованное за- явление о “большой нестабильно- сти” (С. 140) советского календаря (основные праздники в котором практически не менялись, добав- лялись лишь новые, как правило, бывшие рабочими днями), так и ряд ошибок и неточностей. На- пример, День Парижской комму- ны автор относит к праздникам, не являвшимся нерабочими днями (С. 140); заявляет, что “часто (вы- делено мной. – С.М.) годовщина Октябрьской революции и 1 Мая растягивались на два дня” (С. 132); утверждает, что в 1929 г. 291 Ab Imperio, 2/2010 нерабочими праздничными днями являлись только три – 1 Мая, день смерти Ленина 22 января и годов- щина Октябрьской революции 7 ноября (С. 141). Заметим, что даты советско- го официального праздничного календаря жестко фиксирова- лись “Кодексом законов о труде”. И первым же КЗОТом 1918 г. были установлены праздничные и памятные дни, в которые вос- прещалось работать: 1 января – Новый год, 22 января – “Крова- вое воскресенье” (в 1924 г. он “удвоится” днем памяти Ленина), 12 марта – день низвержения самодержавия, 18 марта – День Парижской Коммуны, 1 мая – день Интернационала, 7 ноября – день Пролетарской революции. Кро- ме того, этим КЗОТом местным советам профсоюзов было дано право устанавливать в качестве нерабочих дней с согласия Нар- комата труда помимо гражданских праздников т.н. “особые дни от- дыха”, религиозные праздники, “обычные для большинства на- селения данной местности”. В условиях конфессиональной не- однородности населения местные органы в соответствии с КЗОТом включали в советский офици- альный календарь несколько групп религиозных праздников, в которые – на выбор – отдыхали трудовые коллективы. Согласно КЗОТу 1922 г. с поправками до 1930 г., главными нерабочими праздничными днями являлись все те же самые шесть выше- названных праздников из КЗОТа 1918 г. с добавлением включенных в праздничный календарь в 1927 г. дополнительных нерабочих 2 мая и 8 ноября. Из официального ка- лендаря к 1930 г. были полностью “выдавлены” религиозные празд- ники, а “особыми днями отдыха” стали называть такие советские праздники, как День конститу- ции, День индустриализации, День коллективизации сельско- го хозяйства, Международный юношеский день и др., которые было разрешено устанавливать местным наркоматам и отделам труда. Лишь на тех предприятиях, где была введена 5-дневная, а за- тем – 6-дневная рабочая неделя, число нерабочих праздников “урезалось” до пяти – 22 января, 1 и 2 мая, 7 и 8 ноября. В четвертой части книги автор рассмотрел практику проведения советских праздников в провин- ции и модели поведения людей, их реакции на советский праздник. Не соглашусь с тем, что при взгля- де на праздники на периферии открывается “совершенно иной мир, чем в центре” (С. 174) (с не- большими поправками картины, напротив, были весьма схожи), так же, как и с тем, что в 1930-е гг. че- рез массовый праздник советская стандартная культура проникала в 292 Рецензии/Reviews провинциальные города (С. 274): это происходило раньше, еще в 1920-е годы. В пятой части монографии Рольф отвечает на вопрос о суще- ствовании “общей базовой модели праздников тоталитарных дикта- тур” (С. 279), сравнивая советские праздники как с праздниками фашистской Италии и нацистской Германии, так и с праздниками де- мократических обществ, в частно- сти США. Праздники диктатур, по его мнению, служили средством “синхронизации общественной жизни” на подвластной дикта- туре территории, репрезентации легитимности режимов. Автор подчеркивает отличие праздни- ков Советского Союза от других диктатур – их ярко выраженную дидактическую направленность. Рольф прослеживает судьбу со- ветских праздников после Второй мировой войны – вплоть до конца советской эпохи (в том числе их “экспансию” на территории т.н. “стран народной демократии”). В книге верно отмечен процесс пе- ремещения советских праздников в частную сферу в послесталин- ский период, их деполитизация и “приватизация”. Говоря о чертах праздников в современной России, Рольф справедливо указывает на их ком- мерциализацию. Что же касается таких выделяемых им черт, как “децентрализация праздничного ландшафта” (С. 355), доминиро- вание этнических и региональных акцентов, то, на мой взгляд, автор несколько переоценивает само- стоятельность современных мест- ных праздников и недооценивает роль стимуляции и симуляции “сверху” этой региональной “ав- тономии”. Яркий пример – орга- низация празднования 1000-летия Казани, которое являло собой не столько демонстрацию местной корпоративной идентичности, сколько политкорректности по- литики “центра” в отношении многонациональных,поликонфес- сиональных и мультикультурных регионов. Ряд критических замечаний возникает в связи с отсутствием четкой определенности в тексте – советские праздники какого имен- но периода стали основным объ- ектом изучения в данной моно- графии. Невзирая на указанное рассмотрение их в долгосрочной исторической перспективе, автор подчеркивает, что книга “посвя- щена в основном периоду с 1917 по 1941 г.” (С. 8), а далее – что в исследовании “описываются орга- низация и проведение советских праздников в 1920–1930-е гг. в их устоявшейся форме и эволюции” (С. 35). Однако изучение текста показывает, что объектом непо- средственного внимания автора выступают все же праздники т.н. периода “раннего сталинизма”. 293 Ab Imperio, 2/2010 Во всяком случае, далеко не все выводы и суждения этого иссле- дования можно экстраполировать на советские праздники перво- го советского десятилетия, как, нередко игнорируя специфику празднеств первого советского де- сятилетия и культурного развития вообще, это делает автор. Рольф не всегда следует повторенной вслед за Райхнартом Козеллеком идее о том, что “праздники и их трансформация, с одной сторо- ны, и политические события – с другой, имеют самостоятельные временные координаты” (С. 327). При рассмотрении праздников в контексте политических процес- сов с целью показать динамику этих процессов и формирования сталинизма ему нередко прихо- дится, по выражению Штефана Плаггенборга, “выравнивать ме- таллические опилки культурного развития магнитом грядущего сталинизма”. Так, заявляя, что “новый праздничный календарь большевиков означал прежде всего ограничение многообразия” (С. 66) праздничного ландшафта предыдущего времени, автор, как мне представляется, не учитывает “дистанцию” между стратегиче- скими целями большевистской праздничной политики и ее ран- несоветской “тактикой”. Стремясь к монопольному положению собственных, “революционных” праздников, большевики, тем не менее, в первое советское десятилетие проводили в этой сфере популистскую линию. Они не только ввели религи- озные праздники в официаль- ный советский календарь, но и воплотили в нем те проекты “альтернативных”, “параллель- ных” православному календа- рей празднично-выходных дней, которые представители других конфессий безуспешно пытались узаконить в последние десятиле- тия существования Российской империи. Рольф не учитывает и такую специфику раннесовет- ской праздничной культуры, как “многоцентричность” празднич- ного пространства, поэтому по- зиционирует это как особенность одного из рассматриваемых им провинциальных городов (С. 153). На самом деле складывание и “окостенение” городских про- странственных иерархий с единой главной центральной площадью оформляется только к концу пер- вого десятилетия революции. Не замечая отличий, Рольф иногда не замечает и общего в политических празднествах ран- несоветского периода и 1930-х гг., обозначает отдельные явления в культурной и политической жизни как присущие именно периоду сталинизма. Так, относимые к периоду сталинского господства “соседство праздника и террора” (С. 9-10), страх организаторов 294 Рецензии/Reviews перед “всеобщим заговором”, за- ставлявший принимать их меры предосторожности при подго- товке и проведении празднеств (С. 111), монополизация партий- ными органами организации и проведения праздников (С. 114), общественная стигматизация, обнародование поощрений и порицаний накануне и во время праздников (С. 166, 170) – все эти черты характеризовали уже раннесоветские праздники. В качестве доказательства своего тезиса о “растущей профессиона- лизации методического дискурса” в конце 1920-х – начале 1930-х го- дов, о возникновении “профессии эксперта-действенника” (С. 99, 89) Рольф указывает на существо- вание в это время Комитета социо- логического изучения искусств и Государственного института истории искусств, а также других специальных отделов и учреж- дений, занимавшихся анализом праздников. Замечу, однако, что расцвет деятельности указанных Комитета и института пришелся как раз на начало 1920-х гг., а в конце 1920-х эти учреждения были разгромлены и продолжали влачить существование лишь по инерции. В заключение небольшое част- ное замечание. Говоря о недоста- точности изучения праздничных обрядов религиозных и этниче- ских меньшинств царской России, Рольф упоминает, что “Светлана Малышева работает сейчас по теме: татарские праздничные традиции в Казани” (С. 50). Я никогда не работала над этой те- мой. В вышедшей пять лет назад книге “Советская праздничная культура в провинции: простран- ство, символы, исторические мифы (1917–1927)” я на примере Казани проанализировала совет- ский праздник, его символику и мифологию как важную состав- ляющую процесса социального конструирования реальности, как пространство диалога “старого” и “нового”, “центра” и “перифе- рии”, “власти” и “народа”. В целом, несмотря на указан- ные спорные моменты, отдельные досадные ошибки (вроде упо- минаний “народного комиссара образования” вместо наркома просвещения (С. 82), или не существовавшего в 1930-е гг. Министерства внутренних дел (С. 170), или смешения двух раз- ных праздников – советского Дня студентов и Татьяниного дня 25 января (С. 359)), монографиче- ская работа Рольфа – блестящее исследование, предлагающее оригинальное концептуальное осмысление феномена советского массового праздника и вносящее весомый вклад в изучение совет- ской культуры. ...