От Редакции

15 Ab Imperio, 2/2010 ОТ РЕДАКЦИИ Большая часть материалов, публикуемых в предлагаемом внима- нию читателей номере, посвящена советской истории и даже еще конкретнее – главным образом, первым послевоенным десятилетиям. Отчасти узкие хронологические рамки публикуемых материалов (как правило, не характерные для Ab Imperio) объясняются темой номера: “Политические и экономические союзы: диалектика бедности, богат- ства и политического господства”. Очевидно, опыт советского обще- ства середины ХХ века оказался наиболее подходящим полигоном для анализа социальных, культурных, политических и психологических механизмов, превращающих “соседей” в сообщество, что и нашло свое отражение в тематике присланных для публикации материалов. Обра- щаясь к советской истории, наши авторы делают попытку разобрать- ся, каким образом изначальное (нейтральное) состояние “соседства” осмысливается и маркируется как взаимоотношения с “врагами” или “друзьями”, используя при этом подход новой имперской истории с ее фокусом на изменяющихся лояльностях и идентификациях. Из перспективы XXI века даже последние десятилетия советского периода представляют собой “историю”. Историография этого периода постепенно стала важным источником инноваций, усложняющих наше понимание прошлого и дающих ценный материал для осмысления парадоксов империи и национализма. В контексте советской истори- ографии развивались такие важные дискуссии последнего десятилетия, как форматирующая историческое сознание роль границы 1917 года, 16 От редакции формирование советской субъективности, характер советской политики в отношении национальностей (“империя позитивного действия”) и другие. Многие из этих дискуссий, в свою очередь, помогали форму- лировать основные вопросы новой имперской истории, что ярко про- явилось в настоящем номере AI. Советская история эпохи войн и террора наглядно демонстрирует неочевидность логики складывания политических и культурных со- юзов. Советский официальный исторический нарратив и современные постревизионистские трактовки советской истории в общем сходятся в том, что советское общество сформировалось как единая политиче- ская нация благодаря интегрирующей роли коммунистической идео- логии. Люди, учившиеся “говорить по-большевистски” и думать как “советские субъекты”, автоматически вливались в общее культурно- политическое пространство (“друзей”). Отвлечемся от общих схем и взглянем на реальный социальный контекст общества, разрываемого холодной гражданской войной доносов и репрессий, депортаций и фильтраций военного времени, “вторым изданием крепостного пра- ва” в деревне и стигматизацией населения, пережившего оккупацию в годы войны (не забудем и об этнокультурной гетерогенности). Это общество оставило после себя миф о крепком “политическом и эко- номическом (и культурном) союзе”, но слишком мало неподцензур- ных личных документов, позволяющих делать широкие обобщения, не опасаясь попасть на крючок старой советской идеологической машины. Таким образом, имперская ситуация в советском контексте требует особого внимания к исторической динамике и к зависящим от контекста практикам. Один вариант деконструкции советского мифа предложил Тимоти Нунан в статье, посвященной презентации советской Средней Азии в 1930-х годах на страницах журнала “СССР на стройке” (рубрика “История”). Этот пропагандистский журнал, ориентированный на зарубежных или высокопоставленных советских читателей, оказался также творческой лабораторией для плеяды замечательных советских фотографов-авангардистов. Анализируя изобразительный ряд журна- ла в контексте политизированной фотографии в США того времени, Нунан приходит к интересным выводам, вычленяя специфику и закономерности современного языка фотографии и репрезентации модерности из более широкого идеологического контекста журнала. Даже в пропагандистском журнале попытка создать единый и не- противоречивый советский нарратив провалилась, поскольку изобра- 17 Ab Imperio, 2/2010 зительный ряд упрямо отказывался складываться в непротиворечивую иллюстрацию идеологически выверенных текстов. Оказывается, “со- ветскую субъективность” нельзя увидеть воочию, ее можно только представить себе на основе идеологических текстов – но будут ли совпадать представления разных читателей, обладающих разным воображением? Сергей Екельчик обращается к еще более, казалось бы, идеологиче- ски выверенному советскому институту: выборам в Верховный Совет и местные органы власти, точнее, роли агитаторов во время пред- выборной кампании. В статье, посвященной послевоенному Киеву, реконструируется деятельность агитаторов: их назначение, встречи с рядовыми гражданами, пропаганда и сбор жалоб и пожеланий для передачи официальным инстанциям. Как выясняет автор, политиче- ское руководство очень серьезно относилось к предвыборной кампа- нии и вовсе не воспринимало ее как пустой спектакль (как полагали сторонники теории тоталитаризма). С другой стороны, участвовавшие в предвыборной агитации люди (каждый пятнадцатый избиратель ста- новился агитатором) вовсе не обязаны были демонстрировать особую идеологическую сознательность – их работа заключалась в транс- лировании официозной пропаганды. Таким образом, деятельность агитаторов представляла собой важнейшую социальную практику квазидемократического участия граждан в политической системе. Регулярно довольно значительная часть населения должна была вы- ступать в роли представителей государства, волей или неволей разделяя ответственность за его политику и в то же время переводя ее на менее формальный язык межличностного общения со своими соседями по дому, по округу. Таким образом, важнейший элемент социализации и гражданской интеграции населения осуществлялся вне зависимости от степени его идеологической индоктринации и во многом помимо репрессивного аппарата государства, усилиями самих людей. Что спец- ифически советского или “большевистского” было в этой практике, насколько модерным и эффективным было государство, полагавше- еся на соседскую самодеятельность (пусть и цензурируемую) в деле перевода казенной идеологии на язык, понятный и близкий рядовым гражданам? Та же проблема адекватности политического языка и пропаганды социальным реалиям обсуждается в статье Кристин Эванс, посвящен- ной телевидению начала брежневского периода. Наступление эпохи электронных массмедиа только обострило проблему несовпадения 18 От редакции документального изобразительного ряда и текстуального идеологиче- ского нарратива (обнаруживаемого уже в иллюстрированном “СССР на стройке” 30-х годов). Создание новой информационной программы “Время” в 1968 г. в соответствии с мировыми образцами информа- ционного вещания должно было представить новый образ единого советского общества. Трудности, с которыми столкнулись создатели программы и курирующие телевидение чиновники, свидетельствуют о сохранении принципиальной дискретности “советского хронотопа” и в начале 70-х годов, об иллюзорности достигнутого социального союза. Как и в случае с агитаторами позднесталинского периода, конкретные идеологические соображения начинали играть второстепенное значе- ние по сравнению с проблемами технического и культурного характера. Преодолевая частично эти проблемы, программа “Время” создавала близкий нормативному цельный образ единой страны – но какую часть социальной реальности отображал этот образ, и существовало ли интегрированное социальное пространство за пределами официозной среды, транслируемой советским ТВ? Публикуемые в архивной рубрике материалы позволяют подойти к ответу на поднятые в исторической рубрике вопросы с другой сторо- ны. Знаменитая Американская выставка лета 1959 года в Москве яви- лась крупнейшим просчетом советского политического руководства, поскольку познакомила миллионы советских посетителей с образом массового потребительского общества. Пытаясь поддерживать пари- тет в гонке вооружений, СССР был обречен на поражение в мирном соревновании за качество жизни граждан. Особое значение выстав- ки 1959 года для историков заключается в том, что на протяжении полутора месяцев организаторы вели Книгу отзывов посетителей, четыре тома которой чудом дошли до наших дней. Публикуемые в номере выдержки из Книги отзывов, предваряемые вводными ста- тьями Марка Липовецкого и Алексея Фоминых, позволяют взглянуть на СССР и Америку хрущевских времен глазами советских людей. Американские организаторы предпринимали специальные меры предосторожности, чтобы защитить записи Книги отзывов от кон- троля КГБ, а многие советские граждане специально приходили на выставку, чтобы оставить запись в книге как послание заокеанским читателям. Патриотические и антисоветские, антирусские и анти- американские, эти записи полностью опровергают представления о гомогенности советского общества и возвращают нас к вопросу о механизмах, поддерживавших его реальное или кажущееся единство. 19 Ab Imperio, 2/2010 Более того, эти материалы добавляют “внешнеполитический” аспект проблеме маркирования Другого (“соседа”) как врага или друга. В определенном смысле анализ записей позволяет поставить чистый эксперимент, который может иметь значение и для объяснения внутрисоветских социальных отношений солидарности и вражды: во время выставки советский гражданин сталкивался с новым жиз- ненным опытом, который зачастую осмысливал на страницах Книги отзывов, вступая при этом в своего рода дискуссию как с советским официозом, так и с записями-реакциями своих сограждан, не говоря уже о реальном или воображаемом посыле американских организа- торов выставки. Накачанные годами антиамериканской пропаганды, многие люди признавались, что главным открытием на выставке для них стали не космически недоступные товары (автомобили по цене годового заработка рабочего или цветное телевидение), а живые американцы – многочисленные русскоговорящие гиды, постоянно окруженные толпой любопытных. Как показывают публикуемые материалы, маркирование Другого как “друга” или “врага” обуслов- лено обстоятельствами и личным восприятием не в меньшей степени, чем структурными предпосылками и идеологическими установками. Сети горизонтальной солидарности возникают из непосредственного общения и взаимной заинтересованности, однако остается открытым вопрос, насколько устойчивы возникающие спонтанно связи, спо- собны ли они распространиться в масштабах всего общества (или на отношения между двумя обществами), или необходимо институцио- нальное посредничество и поддержка? Принципиальная гетерогенность и дискретность советского обще- ства бросают вызов официальному советскому нарративу и некоторым его историографическим интерпретациям, но являются отправной точкой для исследователей, работающих в русле новой имперской истории. Важным событием для развития этой дисциплины стал вы- ход в издательстве Принстонского университета синтетической работы Джейн Бурбанк и Фредерика Купера “Империи в мировой истории: власть и политика различий”, которая осмысливает политику по управ- лению различиями как центральный стержень всемирной истории. Редакция журнала взяла интервью с авторами, публикуя его в рубрике “Методология”. В частности, речь зашла о месте российской истории в предложенной Бурбанк и Купером трактовке всемирной истории, о том, насколько широко применимо само понятие “империя” к разным регионам и эпохам, о перспективах и ограничениях традиционной на- 20 От редакции циональной и новой имперской парадигм, и о том, как опыт гетероген- ности и управления различиями может служить рамкой для восприятия всемирной истории. Книга “Империи в мировой истории” заняла пусто- вавшую до сей пор нишу учебного пособия, в котором исторический опыт человечества на разных континентах и в чрезвычайно длительной временной протяженности осмысливается через комплексный полити- ческий, социальный и экономический контекст существования в им- перии. Безусловно, эта работа вызовет много разнообразных откликов в историческом сообществе, и столь же очевидно, что после выхода “Империй в мировой истории” дискуссия о плодотворности взгляда на историю через опыт гетерогенности будет вестись во многом на языке, предложенном авторами этой книги. Редакция AI выражает глубокую признательность Джейн Бурбанк и Фредерику Куперу за их готовность к такой дискуссии, за открытость к обсуждению любых вопросов в диа- пазоне от опасности эссенциализации империи как категории анализа до культурных кодов модерности, которые создают (или не создают) новый имперский опыт. В рубрике ABC Ab Imperio продолжает отслеживать ситуацию в области инструментализации политики памяти в современной России. Опубликованная здесь статья Николая Копосова, посвященная новей- шим сводкам с российского “исторического фронта”, подхватывает темы предыдущих номеров, связанные с оценкой деятельности Комис- сии по борьбе с фальсификациями истории. Тема иструментализации истории в современной политике косвенно поднимается и в статье Андреаса Умланда и Антона Шеховцова в политологической рубрике номера. Авторы рассматривают праворадикальную партийную полити- ку в современной Украине, пытаясь найти объяснение маргинальности украинских ультранационалистов в особой роли постколониального дискурса и либеральных ценностей, наличии исторически сложивших- ся региональных различий при культурной близости “родственных” украинцев и русских, фрагментации украинского политического про- странства и прочих факторах. В определенном смысле подготовленный номер сам является практическим экспериментом, призванным прояснить механизмы го- ризонтальной солидарности и маркирования инаковости. Формальная принадлежность к общей профессии или, напротив, пространственная и организационная разделенность отходят на второй план, когда речь заходит о научных интересах и методологических предпочтениях. В связи с этим трудно переоценить роль журнала, который не только 21 Ab Imperio, 2/2010 Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов позволяет устанавливать новые горизонтальные связи, но также и формализовывать конфликты и расхождения. ...