Russian Conservatism and Its Critics: A Study in Political Culture by Richard Pipes (review)

387 Ab Imperio, 2/2009 Михаил СУСЛОВ Richard Pipes, Russian Conservatism and Its Critics: A Study in Political Culture (New Haven: Yale University Press, 2006). xv+216 pp. Bibliography, Index. ISBN: 978030 -012-269-5. Незадолго до своего 85-летия известный Аннибал американско- го неоконсерватизма и гонитель Советского Союза Ричард Пайпс выпустил книгу “Российский консерватизм и его критики: ис- следование политической куль- туры”, которая в 2008 г. вышла на русском языке. По мнению Пайп- са, столь важная для российской политической культуры идеоло- гия еще не получила достойного освещения в историографии (P. xiii). Неудивительно, что такое впечатление могло возникнуть у автора, который полностью игнорирует советские и совре- менные российские и западные исследования по консерватизму. Из наиболее достойных сочине- ний во “Введении” упоминается шесть книг, из них – четыре собственных труда автора, а так- же работа В. А. Твардовской (1978 г.) и коллективная моно- графия под редакцией В. Я. Гро- сула (2000 г.).1 Не отрицая заслуг именитого гарвардского профес- сора в познании российской исто- рии, мы все же позволим себе усомниться в объективности его оценки изученности проблемы. Напротив, сейчас можно гово- рить о неадекватно пристальном внимании к этой идеологии; так, например, библиографический список работ по консерватизму, составленный А. В. Репниковым несколько лет назад, включает 212 сочинений, касающихся только К. Н. Леонтьева.2 Разумеется, ни одно из них не удостоилось упо- минания в рецензируемой книге; для Пайпса российская истори- ография заканчивается трудами государственной школы второй половины XIX века. 1 В. А. Твардовская. Идеология пореформенного самодержавия. Москва, 1978; Русский консерватизм XIX столетия: Идеология и практика / Под ред. В. Я. Гро- сула. Москва, 2000. 2 См. http://www.conservatism.narod.ru/bibl/1000.doc (Последнее посещение 10 мая 2009 г.). и всё это не может быть просто выброшено на свалку, а наоборот, должно ещё активнее вовлекаться в современные научные поиски и дебаты. 388 Рецензии/Reviews ство государства в политической жизни страны; более того, после 1881 г. Россия приобрела черты полицейско-бюрократического государства.4 Таким образом, к началу XX века в империи уже существовали все необходимые институты тоталитарного режима, которые оставалось только “вы- явить” и усилить в советский пе- риод. Пайпс начал разрабатывать тему “истоков тоталитаризма” еще в книге “Возникновение Со- ветского Союза” (1954 г.), где по- казывалось, как имперская струк- тура царской России трансформи- ровалась в имперскую структуру советского государства.5 Поиски “тоталитаризма” в российской политической культуре привели его в конечном итоге к написанию рецензируемой книги. Впрочем, было бы несправедливо говорить о тематической односторонности работ гарвардского профессора: в 1970 и 1980 гг. из-под его пера вышел труд и о русском либера- лизме – биография Петра Струве в двух томах. Это исследование, получившее в свое время заслу- женно положительные отзывы, прочно утвердилось в современ- ной историографии.6 3 Richard Pipes. Russia under the Old Regime. London, 1974. 4 Richard Pipes. Russia under the Old Regime. P. 313. 5 См. предисловие, написанное Пайпсом к переизданию его книги в 1997 г.: Richard Pipes. The Formation of the Soviet Union, Communism and Nationalism, 1917–1923. Cambridge, MА, 1997. Pp. vi-vii. 6 Richard Pipes. Struve: Liberal on the Left, 1870–1905. Cambridge, MA, 1970; Idem. Struve: Liberal on the Right, 1905–1944. Cambridge, MA, 1980. Пайпс согласен с основными выводами этой школы и расхо- дится лишь в оценке результа- тов и терминологии. Специфика российской государственности описывается в монографии по- нятием “патримониализм” (за- имствовано у М. Вебера). Кон- цепция же “патримониального государства” раскрывается в главном труде Пайпса “Россия при старом режиме” (1974 г.).3 Ее суть заключается в том, что в резуль- тате неблагоприятного стечения климатических, географических, культурных и исторических фак- торов в средневековой России не произошло разделения публич- ной государственной власти и частной собственности монарха. Поэтому эволюция страны шла в направлении, противоположном развитию в Западной Европе: дворянство, ремесленные корпо- рации, буржуазия становились все более зависимыми от государства. Говоря словами В. Ключевского, представителя все той же госу- дарственной школы, “государство пухло, народ хирел”. Частичная модернизация патримониальной структуры после Петровских реформ не поколебала господ- 389 Ab Imperio, 2/2009 7 Richard Pipes. Property and Freedom. New York, 1999. P. 208. 8 Pipes. Russian Conservatism in the Second Half of the Nineteenth Century // Slavic Review. 1971. Vol. 30. No. 1. Pp. 121-124. В сочинении “Собственность и свобода” (1999 г.) Пайпс сфор- мулировал принцип: частная собственность является необходи- мым, но недостаточным условием для политической свободы. Кроме частной собственности, необхо- дима еще и длительная традиция либерализма.7 Монография “Рос- сийский консерватизм” неуклонно продолжает логику автора, дока- зывая, что как раз такой традиции в России не было. Напротив, го- сподствующей идеологией в рос- сийской политической культуре был консерватизм, который после 1917 года органично преобразо- вался в тоталитарную идеологию Советского Союза. Таким обра- зом, реакционное гегельянство и географический детерминизм “государственной школы” вместе с идеалистической верой в незави- симость идей от социально-эконо- мического контекста (P. xiv) при- вели Пайпса к телеологической схеме российской истории с эле- ментами русофобии. Получается, что “природная” тяга русских к сильной государственной власти сделала самодержавный монар- хизм господствующей идеологи- ей. Эта идеология без большого интеллектуального напряжения могла быть конвертирована либо в тоталитарный социализм, либо в шовинистический фашизм. То есть у России не было выбора, кроме “крайностей черного и красного” (P. 178). В рассматриваемой нами моно- графии Пайпс начинает с уточне- ния понятий. Для него российский консерватизм представляет собой курьезный ориентальный фено- мен: если на Западе консерватизм означает больше свободы и мень- ше государства, то в России – на- оборот. Политическая сущность консерватизма заключается не в выражении интересов опреде- ленных кругов общества, а в том, что он запускает порочный круг самооправдания и самоутвержде- ния всевластного государства: чем сильнее государство, тем слабее общество; чем слабее общество, тем сильнее стремление к “силь- ной руке” (P. 26). Поэтому если на Западе консерватизм был реакци- ей на французскую революцию, то в России консерватизм – кон- станта ее политической культуры, древнейшая и всеобъемлющая идеология, берущая свое начало в XVI веке (P. 1).Эта мысль была выражена Пайпсом еще в 1970 г.: в статье, посвященной консерва- тизму второй половины XIX в., историк доказывал, что преоб- ладание консерватизма связано с его внеклассовым характером; он основан “на идеях, а не на интересах”.8 390 Рецензии/Reviews Стремление обосновать “об- реченность” России на консерва- тизм вводит профессора Пайпса в ряд методологических затруд- нений. Его понимание консер- ватизма как приверженности сильной государственной власти лишает это понятие историче- ской конкретности. “Иосифля- не” XVI века, Н. Н. Новиков, А. С. Пушкин, Ф. М. Достоев- ский, И. С. Аксаков, С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, то есть ре- лигиозные деятели, писатели, идеологи самых разных времен и убеждений оказываются в од- ной категории. Не является ли в таком случае эта категория несу- щественной, случайной? Кроме того, в главе “Рождение консер- вативной идеологии” Пайпс по- вторяет высказанную им в 1970-х гг. идею о том, что идеология абсолютизма была в основном вы- работана иосифлянами, которые опирались на государство с целью защиты церковных владений. Здесь же автор труда сообщает мимоходом о необузданной содо- мии в монастырях средневековой России (P. 29). Называть религиоз- ных деятелей XVI века консерва- торами и националистами (Pp. 39, 41, 42) значит предаваться столь же необузданному анахронизму и впадать в противоречия. Согласно логике Пайпса (“больше собствен- ности – меньше государства”, “меньше собственности – больше государства”), “консерваторами” были как раз “нестяжатели”. Далее представленная в этой главе череда “консерваторов” XVII – XVIII вв. (И. Пересветов, князь Курбский, Иван Грозный, Ю. Крижанич, патриарх Ни- кон, Петр I, Ф. Прокопович и Д. М. Голицын) не оставляет сомнений: альтернативы консер- ватизму не было, ибо никто не отрицал необходимость монар- хии. В интерпретации автора вся российская интеллектуальная история предстает как процесс развития консерватизма; не слу- чайно подзаголовок рецензи- руемой книги намекает на из- учение политической культуры в целом. История консерватизма описывается как закономерная эволюция идей, вклад в которую внес практически каждый интел- лектуал (в этом и заключается его “ценность” для Пайпса). Пересветов, например, первый стал прославлять монархию со светской точки зрения (P. 43); Крижанич был первый, кто ука- зал на необходимость для царя заботиться о благе его подданных (P. 48); Прокопович был первый, кто обосновал монархию с исто- рической точки зрения (P. 56) и т.д. Столь архаичная и идеалисти- ческая методология не учитывает ни исторического контекста, ни причин и мотивов тех или иных идеологических высказываний. 391 Ab Imperio, 2/2009 Другая проблема заключа- ется в том, что сама монархия исторически изменчива, поэтому лояльность к ней не может быть эффективным критерием поли- тической идеологии. Как верно отмечает сам автор, вплоть до 1825 г. государство было главным инициатором реформ и модер- низации (P. 91). Следовательно, “консерватизм” в этот период одновременно был и генератором инноваций? В следующей главе, “Начало полемики между консерваторами и либералами”, рассматривается период с царствования Екатери- ны II до освобождения крестьян в 1861 году. Несмотря на воз- можности выбора персонажей, открываемые столь широким хронологическим охватом, автор, как и в своей более ранней рабо- те “Россия при старом режиме”, посвящает несколько страниц Н. Н. Новикову, заключая, что его вера в силу просвещения незави- симо от политического строя име- ла “непреднамеренный эффект защиты монархии” (P. 68). “Не- преднамеренным эффектом” дека- бризма, по мнению Пайпса, стало опять же усиление консерватизма, так как государство перестало играть роль модернизатора и воз- главило консервативные силы (P. 95). Таким образом, фальсифика- ция гипотезы Пайпса невозможна: даже очевидно неконсервативное интеллектуальное движение ин- терпретируется в этой книге как служащее, в конечном счете, вя- щей славе консерватизма. Пайпс также приходит к выво- ду, что “государственнический” консерватизм преобладал в рос- сийской политической теории до 1861 года (Pp. 112-113). Во второй половине XIX века положение вещей изменилось, потому что массы бывших крепостных вошли в орбиту политической жизни. Основная мысль главы “Поре- форменная Россия” заключается в том, что после освобождения крестьян “базис российского консерватизма расширился на- столько, что стал включать нацию в целом. Результатом была ‘инъек- ция национализма в консерватив- ную мысль’” (P. 117). Прежде, по его мнению, космополитическая империя вскормила космополи- тический консерватизм вестер- низированной аристократии (P. 123), но в 1860-е гг. из-за реформ и польского восстания абсолютизм обнаружил сильную поддержку среди националистически настро- енных кругов общества. Россий- ский национализм, однако, сразу приобрел нецивилизованные, ксенофобские, антисемитские черты, поскольку он оказался под сильным влиянием имперских и мессианских идеологий. Пайпс подчеркивает “популистский” и антиаристократический характер 392 Рецензии/Reviews пореформенного консерватизма, который якобы подготовил почву для фашистской и коммунисти- ческой идеологий в следующем веке. Эта идея слишком схематич- на и легко подвергается критике. Сомнительно, что романтический консерватизм эпохи Алексан- дра I и славянофильство были космополитическими. С другой стороны, тезис о поголовном на- ционализме консерваторов второй половины XIX века слишком упрощает картину, а наклеивание ярлыков вроде “параноидальный националист” (P. 135) ничего не доказывает, а скорее вводит неко- торый элемент двоемыслия: если русский национализм, то “парано- идальный”, а если американский, то, получается, благотворный? В последней главе профессор Пайпс рассматривает “консер- вативных либералов”, которые надеялись соединить самодер- жавие и гражданские права. Однако “второе исправленное издание” просвещенной монар- хии, провозглашенной такими интеллектуалами, как А. Градов- ский, Б. Чичерин и К. Кавелин, по мнению автора монографии, было “абстрактной и нереалисти- ческой доктриной”, основанной на ошибочном постулате о том, что неограниченная власть может соблюдать частные права и инте- ресы (P. 163). Преждевременная смерть Столыпина, “последнего великого правителя имперской России”, показала, что любые попытки сделать режим более либеральным, не затрагивая его фундаментальных принципов, обречена на провал (Pp. 178, 184). Итак, подведем итоги. В конеч- ном счете, пафос книги и убежде- ние автора рецензируемого труда заключается в том, что у “россий- ского консерватизма”, вопреки заголовку, не было “критиков”. Вся интеллектуальная традиция России представлена так, чтобы показать, как свобода была прине- сена в жертву ложно понятой без- опасности под сенью двуглавого орла. Так, даже Пушкин был “за- коренелым монархистом” (P. 95), а Достоевский – проповедником человеконенавистнических уто- пий (Pp. 137-139). Право же, чи- татель, подбираясь к концу книги, должен воскликнуть: не хочу боль- ше Пушкина, хочу MTV! Только интеллектуальным бестселлером книга “Российский консерватизм” вряд ли станет: устаревшая в основных идеях и подходах, не- убедительная и неоригинальная в выборе и интерпретации взглядов российских интеллектуалов, она опоздала с появлением на свет лет на двадцать. ...