In the North my Nest is Made: Studies in the History of the Murman Colonization 1860–1940 ed. by Alexei Yurchenko, Jens Petter Nielsen, and: Die Murmanbahn 1915 bis 1919. Kriegsnotwendigkeit und Wirtschaftsinteressen by Reinhard Nachtigal (review)

313 Ab Imperio, 1/2008 предметом другого раздела. Кроме того, схематичность названий глав обнажает некоторый дисбаланс в структуре работы; к тому же, книга при наличии пролога не уравновешена эпилогом. Хотя автор находится во мно- гом на консервативной и уже ставшей классической позиции критики империализма, это не снижает ценности исследования, которое представляет интерес для самой широкой аудитории. Как убедительно показывает Николас Диркс, “The Scandal of Empire” – это ключ к современному по- ниманию коррупции, верховной власти, общественной добро- детели, рыночной экономики, бюрократического государства, истории и традиции. 1 См., например: Западные окраины Российской империи. Москва, 2006; Сибирь в составе Российской империи. Москва, 2007. Обе книги вышли в серии “Окраины Российской империи” 2 См. например о Мурмане: И. Ф. Ушаков. Избранные произведения в 3 тт. Мур- манск, 1997-1998. Т. 1. Кольская земля; Т. 2. Кольский север в досоветское время. Из наиболее влиятельных более ранних произведений о русской колонизации Севера см.: С. Ф. Платонов. Прошлое Русского Севера: очерки по истории колонизации Поморья. Петроград, 1923. Людмила НОВИКОВА Alexei Yurchenko, Jens Petter Nielsen (Eds.), In the North my Nest is Made: Studies in the History of the Murman Colonization 1860-1940 (St. Petersburg: European University at St. Petersburg Press, 2005). 266 pp., 32 ill. Bibliography, Index. ISBN: 5-94380-048-4; Reinhard Nachtigal, Die Murmanbahn 1915 bis 1919. Kriegsnotwendigkeit und Wirtschaftsinteressen (Remshalden: Greiner, 2007). 2nd edition. 222 pp. Bibliography, Index,Appendix, Maps. ISBN: 9783 -935383-96-7. Русский Север до сих пор привлекал сравнительно незначи- тельное внимание историков, не- смотря на возросший в последние годы историографический инте- рес к заселению, экономическому развитию и российской политике на имперских окраинах.1 Правда, древняя новгородская колониза- ция региона была уже довольно давно и хорошо изучена.2 Однако более интенсивное заселение и хо- зяйственное освоение Севера, на- 314 Рецензии/Reviews Сборник по истории колони- зации Мурмана включает в себя статьи российских и норвежских авторов, и большая часть из них посвящена именно норвежской колонизации Мурманского по- бережья.4 Исключением является лишь статья Юкки Нююсёнен (Jukka Nyyssönen), анализирую- щая колониальные черты финской колонизации прибрежной терри- тории Петсамо (по-русски Печен- ги), находившейся в составе Фин- ляндии в 1920-1944 гг.5 Остальные же статьи детально исследуют норвежскую колонизацию Мур- мана и охватывают весь период существования норвежских коло- ний на Кольском берегу, начиная с высочайше утвержденного в 1860 г. разрешения норвежцам селиться на полуострове и при- нимать российское подданство, до их массовой насильственной депортации из приграничной территории в 1940 г. Сборник открывает инфор- мативная статья Йенса Петтера чавшееся с середины XIX – начала ХХ вв., оставалось уделом лишь региональной историографии. Также до сих пор была практи- чески не исследована роль ино- странцев в массовой колонизации Крайнего Севера Европейской части России.3 Рецензируемые здесь сборник статей о колони- зации Мурмана под редакци- ей Алексея Юрченко и Йенса Петтера Нильсена (Jens Petter Nielsen) и монография Райнхарда Нахтигаля (Reinhard Nachtigal) о строительстве Мурманской железной дороги представляют историографический интерес по двум причинам. Во-первых, они обращают внимание на этот важ- ный период в развитии Севера и переносят главный фокус на роль иностранцев в его освоении. Во- вторых, приведенный авторами материал дает плодотворную по- чву для общего анализа изменений имперской и советской политики по отношению к иностранным колонистам и их потомкам. 3 Существуют работы о роли иностранцев в северной торговле (см., например: Русский Север и Западная Европа / Под ред. Ю. Н. Беспятых. Санкт-Петербург, 1999). Однако они рассматривают лишь верхний торговый и промышленный слой и не затрагивают низовую колонизацию. 4 Следует заметить, что до сих пор российские авторы практически не проявляли интереса к судьбе кольских норвежцев. См. как исключение: А. А. Киселев. Нор- вежцы на Мурмане // Полярная правда. Мурманск, 1989. 23 и 26 июля; Его же. Депортация на Мурмане // Полярная правда. 1992. 24 сентября. 5 На основе анализа исследовательской – преимущественно финноязычной – ли- тературы Нююсёнен утверждает, что имели место как типично колониальные черты эксплуатации региона, так и серьезные усилия Финляндии по модернизации экономики и культуры в Петсамо. 315 Ab Imperio, 1/2008 показать различные подходы к модернизации региона, примене- ние таких идейно-философских категорий, как “западники” и “славянофилы”, к более практи- ческим экономическим спорам того времени представляется не- которой натяжкой. Появление на Мурманском берегу норвежских колоний, как показывает Нильсен, напря- мую было связано с попытками российских властей ускорить экономическое освоение края. Из-за нежелания русских по- моров селиться на побережье в 1860 г. было принято решение разрешить жить там норвежским колонистам, которые должны были принести с собой более эф- фективные способы рыбного лова и служить примером для поморов. Однако, как показывает Нильсен, уже в 1870-е гг. усилилась кри- тика норвежской колонизации Мурмана в связи с опасениями, что Россия в результате утратит контроль над Мурманским бере- гом. Впрочем, колонисты никогда не подвергались давлению со стороны центральных властей, и лишь начавшаяся Первая миро- вая война вызвала более жесткие шаги по укреплению российской власти в крае. Намеченные в статье Нильсена общие контуры истории нор- вежской колонизации и россий- ской политики получили более Нильсена, где дается широкий обзор возникновения норвежских колоний на Мурмане в контексте российской политики на Севере во второй половине XIX – начале ХХ вв. Автор пишет, что Мур- манский берег привлек особое внимание российских властей лишь во второй половине XIX в. в связи с экономическим подъемом в соседней Норвегии, а также из- за общего пересмотра имперской политики после поражения в Крымской войне. Приводя инфор- мацию о множественных запи- сках и предложениях по развитию края, появившихся в эти годы, Нильсен делит их авторов на “западников” и “славянофилов”. Первые предлагали, наподобие соседней Норвегии, основать на Мурмане рыболовецкий и торго- вый порт и развивать внешнюю торговлю. Вторые же, в частности Н. Я. Данилевский, исследовав- ший Мурманский берег в качестве рыбного инспектора, а впослед- ствии и С. Ю. Витте, указывали, что развитие Мурмана должно быть прежде всего связано с раз- витием внутрироссийского рын- ка, необходимой предпосылкой для чего является постройка вну- тренних линий коммуникаций, и прежде всего – железной дороги. Но из-за непомерной стоимости проекта до Первой мировой во- йны он так и не был осуществлен. Хотя Нильсену удалось наглядно 316 Рецензии/Reviews детальную разработку в ряде последующих статей сборника. Алексей Юрченко, основываясь на статистических публикациях, показал, что норвежские коло- нисты, так же как и выходцы из Финляндии и позднее из внутренних русских губерний, селились на Западном Мурмане, где природные условия позво- ляли сочетать рыболовство с привычным для них фермерским хозяйством в виде скотоводства и огородничества. Тем временем в неблагоприятных природных условиях Восточного Мурмана в дальнейшем преобладали ры- боловецкие поселения русских поморов. Приведенный автором материал свидетельствует также, что норвежцы действительно по- служили примером для русских колонистов, так как со временем “норвежская рыболовецкая куль- тура” распространилась на все мурманское побережье. В статьях Татьяны Шрадер, Руслана Давыдова и Руслана Пересадило детально исследована политика российских имперских властей в отношении норвежских поселений на Мурмане. Шрадер, изучив законодательство и офици- альную переписку о норвежской колонизации в 1860-1915 гг., указала, что властям пришлось внести некоторые изменения в прежнее законодательство об иностранных колонистах с учетом преимущественно несельско- хозяйственного характера этих поселений (P. 70). Помимо этого, она отметила, что в 1870-е гг. усилилась критика норвежских колонистов, тяготевших больше к Норвегии, а не к России. Давыдов также указал, что в период с 1860 по 1876 гг. благожелательное отношение русских чиновников и общества к колонистам из- менилось на негативное “из-за тенденции норвежцев к куль- турной изоляции на Мурмане и участия многих из них в продаже алкоголя русским рыбакам” (P. 28). Пересадило, рассмотревший период 1880-1910-х гг., достаточ- но неожиданно возложил вину за усиление антинорвежских настро- ений отчасти на самих норвежцев, поскольку они, как пишет автор, отличались сильным национализ- мом и жили замкнутыми община- ми, не допуская вмешательства извне, а также были замешаны в шпионаже в годы Первой мировой войны (Pр. 91-92). К сожалению, говоря об об- винениях в адрес норвежцев, авторы часто воспринимают их буквально, не связывая с общим политическим контекстом. Тем временем было бы интересно соотнести приведенный ими материал с более обширными изменениями в национальной по- литике российских властей или, например, с известными фактами 317 Ab Imperio, 1/2008 о захлестнувшей Россию шпио- номании в годы Первой мировой войны.6 Подобное сравнение сра- зу показало бы, что страхи в от- ношении норвежцев едва ли были напрямую связаны с поведением колонистов, поскольку не отлича- лись от таковых в отношении, на- пример, немцев или евреев,7 про- живавших на приграничных рос- сийских территориях. В статьях также полезно было бы сократить некоторые содержащиеся в них цитаты и приложения (у Шра- дер и Давыдова они составляют почти половину объема статей), многие из которых, как, например, перепечатки из собрания законов Российской империи или списки архангельских губернаторов, являются явно излишними. К со- жалению, указанные статьи также плохо согласованы между собой. Хотя авторы во многом пересказы- вают один и тот же материал, они не объясняют встречающиеся раз- ночтения и почти не принимают во внимание работы друг друга. В целом наличие в сборнике трех статей по одной тематике приво- дит к многочисленным повторам и неясностям, и, возможно, редак- торам следовало бы ограничиться публикацией одной, более обшир- ной статьи по этой проблеме. Тему политики российских властей по отношению к нор- вежским поселенцам продолжает интересная статья Александра Порцеля, охватывающая период с 1920 по 1940 гг. и раскрываю- щая до сих пор малоизвестные детали депортации норвежцев с Мурмана. Порцель показывает, что в первые годы Советской власти политика по отношению к норвежцам не отличалась особой репрессивностью. Даже коллекти- визация рыболовецких хозяйств прошла довольно спокойно, а сопровождавшие ее репрессии были “классовыми, а не этниче- скими по природе” и коснулись лишь наиболее зажиточных хо- зяйств (Р. 151). Автор пишет, что депортации норвежцев начались только в середине 1930-х гг. в связи с созданием на Мурмане Се- верного военно-морского флота и достигли пика в 1940 г., когда в преддверии войны советское руководство решило выселить иностранцев, чтобы “предотвра- тить появление пятой колонны на северных границах страны” (Р. 153). Тогда вследствие резолюции СНК в июле 1940 г. в течение не- дели на Алтай и в Карелию было выселено более 7 тыс. жителей, прежде всего финнов, но также и 6 О шпиономании см.: Eric Lohr. Nationalizing the Russian Empire: the Campaign Against Enemy Aliens During World War I. Cambridge, MA, 2003. 7 См. также: Eric Lohr. The Russian Army and the Jews: Mass Deportation, Hostages, and Violence during World War I // Russian Review. 2001. Vol. 60. No. 3. Pp. 404-419. 318 Рецензии/Reviews норвежцев, что положило конец истории норвежских колоний на Мурманском берегу. Порцель, к сожалению, пытается найти объяснения такой политики в отношении именно норвежцев вместо того, чтобы соотнести эти меры властей с общей политикой депортаций по национальному признаку, развернувшейся в предвоенные годы в Советском Союзе,8 которая едва ли имела под собой рациональное обоснование. Удачным дополнением к ста- тьям, представившим взгляд на колонизацию сверху, со стороны властей, служат работы Олы Сётер (Ola Sœther) и Мортена Йентофта (Morten Jentoft), кото- рые анализируют жизнь самих норвежских колонистов на при- мере поселения на острове Киль- дин и колонии Цып-Наволок. Сётер на основании документов из российских и норвежских архивов, а также интервью с по- томками мурманских норвежцев воссоздает семейную хронику Эриксенов, которые в 1870-е гг. основали колонию на Кильдине и в короткое время стали одними из наиболее зажиточных колонистов побережья. Приведенный автором материал вносит поправки в кар- тину, сложившуюся на основании официальных документов. Так, несмотря на растущую в 1880-е гг. обеспокоенность русских властей ориентацией Западного Мурмана на Норвегию, автор указывает, что “права и привилегии колонистов остались практически неизмен- ны вплоть до Первой мировой войны” (Р. 119) и норвежское население Мурманского берега постепенно выросло до 500 че- ловек (из 3 тыс. жителей края). Также данные Сётер опровергают обвинения в изоляции норвеж- ских общин от русского окруже- ния. Отношения между семьей Эриксенов и русскими жителями описываются как хорошие, и если сохранялась дистанция, то она имела скорее социальную, а не национальную природу – обеспе- ченные норвежцы предпочитали жениться не на бедных поморах, а на представителях русских сред- них слоев. Также автор пишет, что 1920-е гг. были далеко не благо- получным временем для колони- стов, и многие норвежцы после экспроприации их промыслового снаряжения предпочли забросить промыслы и перебраться в Мур- манск, устроившись на крупные рыболовецкие суда или на судо- верфи. Более всего в статье Сётер впечатляют драматические под- робности депортаций норвежцев в начале 1940-х гг., сначала в Ка8 Об этом см.: Terry Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, 2001. 319 Ab Imperio, 1/2008 релию, а затем дальше на восток. Автор описывает, как несколько сотен человек неделями ехали на переполненной, кишащей вшами барже, а по утрам на палубу вы- носили умерших за ночь детей. Из тех, кто пережил депортацию, многие погибли от голода в по- следующие годы. Мортен Йентофт в своей ста- тье9 описывает создание рыболо- вецкогоколхоза“Полярнаязвезда” в Цып-Наволоке, самом крупном норвежском поселении на Мурма- не, в котором проживало более ста колонистов. В отличие от Кильди- на, здесь вплоть до конца 1920-х гг. норвежцы жили зажиточно. И даже после коллективизации в колхозе наблюдался достаток, и доход рыболовов был значитель- но выше среднего по Советскому Союзу. Йентофт особо отмечает, что внутри колхоза, на низовом уровне, сохранялась демократия, и норвежцы не боялись выска- зываться и обсуждать колхозные нужды. И лишь в политических дискуссиях они предпочитали не участвовать, и в партии ни один из них не состоял. Наряду с хозяй- ством Йентофт много внимания уделяет описанию повседневной жизни – танцам, кино, советским праздникам, которые постепенно вытесняли традиционные нор- вежские. Так же, как и Сётер, он пишет о депортациях норвежцев в 1940-1941 гг. и смерти многих из них от недоедания весной 1942 г. Несмотря на достаточно запутанное изложение, повторы и некоторые неясности, автор привел интересный материал о жителях норвежского поселения. Статьи Сётер и Йентофта посвя- щены жизни обычных колонистов и удачно дополняют статьи о по- литике. В целом, рецензируемый сбор- ник является, безусловно, важным этапом в изучении норвежской колонизации Русского Севера. Но, к сожалению, авторы рассма- тривают феномен северной коло- низации в отрыве от общей темы освоения российских окраин, а также почти не связывают его с политикой центральных властей по отношению к проживавшим в стране иностранным колонистам. Как соотносилась колонизация Севера с одновременной коло- низацией восточных территорий России, и в частности Сибири и Дальнего Востока? Какое место занимал Север в “имперском воображении” или имперских проектах того времени? Каково было сравнительное влияние цен- тральных властей и региональных элит на решение вопроса о путях 9 Статья основана на журналистском исследовании автора, вышедшем также в русском переводе: Мортен Йентофт. Оставшиеся без родины. История кольских норвежцев. Мурманск, 2002. 320 Рецензии/Reviews и масштабах колонизации? И, на- конец, как соотносилась политика российской и советской власти по отношению к норвежским колонистам с общей политикой в отношении иностранных по- селенцев? Статьи сборника не дают убедительного ответа на эти вопросы. В результате сборник, безусловно, будет интересен для специалистов по истории Севера и иностранной колонизации, но не послужит весомым вкладом в более широкие дискуссии о про- блемах политики имперской и советской России. Монография Райнхарда Нахти- галя о строительстве Мурманской железной дороги в годы Первой мировой войны10 разделяет мно- гие достоинства и недостатки рецензируемого выше сборника. Большая часть книги Нахтигаля посвящена участию в строитель- стве дороги германских и австро- венгерских военнопленных. Тем самым она раскрывает еще одну малоизвестную страницу (прину- дительного) участия иностранцев в освоении Мурмана. Четыре цен- тральные главы работы рассма- тривают прибытие военноплен- ных на Мурман начиная с 1915 г., попытки немецких властей до- биться улучшения положения своих пленных в России, бегство пленных с Мурманстройки и, на- конец, эвакуацию военнопленных с Мурмана в связи с завершением строительства в 1916-1918 гг. Кроме того, две специальные главы посвящены планам и началу постройки дороги и иностранно- му, прежде всего британскому, участию в ее строительстве, а также британской политике на Мурмане в период интервенции в 1918-1919 гг. Важность выбранного Нах- тигалем предмета и периода исследования трудно переоце- нить: Первая мировая война дей- ствительно стала поворотным пунктом в развитии Мурмана. К прежним экономическим мо- тивам, требовавшим постройки железной дороги, добавилась острая стратегическая необходи- мость наладить транспорт из этого единственного в России незамер- зающего северного порта. Также война в виде военнопленных дала в распоряжение правительства ту значительную рабочую силу, которую можно было задейство- вать для строительства дороги в этом малолюдном крае. Огромные же незаселенные пространства вокруг будущей линии препят- ствовали побегам. Нахтигаль 10 Автор в этом издании несколько расширил хронологически и тематически свою предыдущую публикацию, см.: Reinhard Nachtigal. Die Murmanbahn: die Verkehrsanbindung eines kriegswichtigen Hafens und das Arbeitspotiential der Kriegsgefangenen (1915 bis 1918). Grunbach, 2001. 321 Ab Imperio, 1/2008 приводит детальные, хотя порой и довольно сумбурные данные об этапах строительства дороги и о ее провозной способности. Он останавливается на нацио- нальном составе военнопленных, около 70 тыс. которых было в общей сложности задействовано на строительстве, на тех тяжелых бытовых условиях, в которых им приходилось работать, приводит сведения о широких масштабах заболеваемости рабочих цингой. Нахтигаль также достаточно удачно связывает участие во- еннопленных в строительстве на Мурмане с общей проблемой использования в России труда пленных центральных держав. Он проводит и параллели с при- влечением военнопленных к тру- ду в других воюющих странах. В то же время не менее важный внутрироссийский контекст стро- ительства дороги прописан очень схематично или порой вовсе отсутствует. В частности, было бы интересно рассмотреть взаи- моотношения военнопленных с другими участниками строитель- ства дороги (русскими, карелами, приезжими китайскими рабочи- ми) и с местным населением. И главное, как в целом сказались стройка и война на положении в крае? Также было бы плодотвор- ным соотнести постройку дороги на Мурмане с общей темой до- рожного строительства в России. Как подчеркивают недавние ис- следования, железные дороги имели не только стратегическую важность и модернизирующее экономическое значение, но и играли существенную идейную и культурную роль, способствуя изменению представлений о том, что есть Россия.11 Поэтому автор мог бы сравнить Мурманстройку с другими крупными железнодо- рожными проектами того време- ни и показать ее место в общих представлениях о роли железных дорог в России. Несмотря на насыщенность книги цифрами, Нахтигаль не всегда разъясняет имеющиеся в них противоречия. Так, приводя разнородные сведения о чис- ленности пленных на железной дороге, указанные в русских источниках и донесениях ино- странцев, он лишь констатирует разницу в цифрах, не уточняя, от11 S. G. Marks. Road to Power. The Trans-Siberian Railroad and the Colonization of Asian Russia, 1850-1917. Ithaca, 1991; F. B. Schenk. Imperiale Raumerschließung. Die Beherrschung der russischen Weite // Osteuropa. 2005. Bd. 55. H. 3. S. 33-45; В. Шперлинг. Строить железную дорогу, создавать имперское пространство: “мест- ность”, “край”, “Россия”, “империя” как политические аргументы в пореформенной России // Ab Imperio. 2006. № 2. С. 101-134; Chia Yin Hsu. A Tale of Two Railroads: “Yellow Labor”,Agrarian Colonization, and the Making of Russianness at the Far Eastern Frontier, 1890s-1910s // Ab Imperio. 2006. № 3. Рp. 217-253. 322 Рецензии/Reviews куда взялись эти различия и какие цифры, по его мнению, наиболее достоверны. Не вполне убедитель- ными получились и главы работы, не связанные непосредственно с положением военнопленных, и в частности глава о британской ин- тервенции на Мурмане после 1917 г. В ней Нахтигаль ограничивается пересказом дипломатических донесений, обнаруженных им в британском архиве, почти со- вершенно не используя при этом существующую значительную историографию интервенции и не связывая имеющуюся у него ин- формацию с общей историей рос- сийско-британских отношений. Взаимоотношения интервентов с антибольшевистским правитель- ством также не получили сколько- нибудь адекватной трактовки. В итоге не совсем ясно, как вообще эта глава связана с общей темой книги, кроме очевидного утверж- дения, что британцы проявляли к Мурману экономический ин- терес. Таким образом, общее впечатление о работе Нахтигаля, который действительно собрал богатый фактический материал об участии военнопленных в Мурманстройке, получается не- однозначным из-за отсутствия необходимого контекста и недо- статочно ясной логической связи между главами. Подводя итоги, следует от- метить, что обе рецензируемые работы вводят в научный обо- рот новый важный материал о колонизации Мурмана. В то же время в них не делаются многие из тех выводов, которые можно и нужно было бы сделать. Если роль иностранцев на Мурмане по- казана широко и многосторонне, то общероссийский контекст и соотношение колонизации Севера с освоением других российских окраин оказались за рамками внимания авторов. Колебания имперской и советской политики по отношению к колонистам, вполне очевидно вытекающие из приведенных авторами фактов, не получили должного анализа. Как следует из материалов о мурманских норвежцах, политика по отношению к ним развивалась зигзагами: от поощрения пересе- лений – к преследованиям по на- циональному признаку, особенно в годы Первой мировой войны, и опять от толерантности в первые послереволюционные годы – к новым репрессиям на националь- ной почве. Причины и условия та- ких политических колебаний, вне всякого сомнения, нуждаются в более глубоком анализе. В целом же обе рецензируемые работы представляют собой существен- ный вклад в историографию, так как привлекли научное внимание к важной теме, безусловно за- служивающей новых широких исследований. ...