От редакции

9 Ab Imperio, 1/2008 ОТ РЕДАКЦИИ Идея темы 2008 года – Возделывая “имперский сад” – родилась в Казани в августе 2007 года в ходе международного семинара, прово- дившегося редакторами Ab Imperio вместе с коллегами из Отделения восточноевропейской истории университета г. Майнца. Большинство приехавших в Казань исследователей из России, Украины, Европы и США были специалистами по Российской империи и истории Вос- точной Европы, в то время как комментатором выступала специалист по западноевропейскому колониализму Анн Столер. Она обратила внимание на существенное различие исследовательских программ наших “имперских дисциплин”, заставив участников семинара за- думаться об “исключительности” не только как о модусе имперского самовосприятия, но и историографического осмысления империй. Со времен классической античности и до сегодняшнего дня любая им- перия или сложносоставная полития основывалась на представлении о собственном уникальном историческом пути. Это представление об исключительности империи диалектически трансформировалось в панимперский универсализм, объявлявший приоритет имперских лояльности и идентичности по отношению к уникальному местному (региональному, национальному, конфессиональному и социальному) опыту. Это же представление повсеместно обнаруживается в разных вариантах историографической интерпретации имперского опыта, од- нако применительно к истории Российской империи оно в силу многих причин выражено сильнее. 10 От редакции Практическое отсутствие у “русистов” ставшей уже традиционной в работах историков западного колониализма постколониальной темати- ки, маргинализация “сферы интимного” (intimate domain) и “телесного знания” (carnal knowledge) как кодов имперских ситуаций вызвала у Анн Столер, а вслед за ней – и у участников семинара закономерные вопросы об “исключительности” российского имперского опыта и его исследовательском восприятии. Должны ли историки предложить некую интерпретативную модель, описывающую своеобразие этого опыта с точки зрения внешнего наблюдателя, или следует пойти по пути творческой переработки данного в языках описания и в истори- ографии тропа исключительности, понимая саму “исключительность” как норму и принцип функционирования имперского политического и социального пространства? Кажется очевидным, что рассматриваемые в постколониальной перспективе практики манипулирования властью, проведения культур- ных и социальных границ между обществами метрополии и колоний, между различными категориями граждан, конструктивистcкие сани- тарные проекты по “очистке” социумов от гибридных, “загрязненных” и даже “зараженных” элементов – признаки модерного колониализма. Наличие подобных сюжетов в исследовательской программе должно свидетельствовать о способности империи к модернизации, в то время как их отсутствие – об архаическом империуме. Так ли это на самом деле и что тут первично: действительная архаичность Российской им- перии, которая делает определенные аспекты [западного] имперского опыта нерелевантными, или историографическая инерция некрити- чески воспринятых историками языков имперского самоописания, воспроизводящая архаизирующую парадигму прошлого Российской империи? Публикуемый в методологической рубрике номера аналитический обзор новейших “парадигм” российского “империума” Николаса Брейфогле демонстрирует, что на самом деле в современной русистике сосуществуют разные исследовательские программы – в диапазоне от “модернизационных” до “архаизирующих” и “исключающих”. Свиде- тельствует ли подобная формирующаяся парадигмальная синхрония о синтетичности и многослойности реального имперского времени, которое не имеет единого вектора? (В этом случае только конкретные имперские ситуации и контексты подсказывают адекватную исследо- вательскую программу). Можно ли назвать такое качество имперской ситуации “имперской исключительностью”? 11 Ab Imperio, 1/2008 По сути, империя, которую не увидела Анн Столер в докладах кол- лег-русистов, вполне может быть названа “империей-садоводом” – по аналогии с моделью “государства-садовода”, предложенной в свое время известным социологом Зигмунтом Бауманом. Эта модель подраз- умевает интервенционистское государство, использующее основанные на новом социологическом, естественнонаучном и политическом зна- нии модерные практики управления для “правильного взращивания”, рационализации и организации управляемых государством обществ. В интервью, публикуемом в этом номере AI, Бауман рассказал, что за- имствовал метафору у Эрнеста Геллнера, использовавшего выражение “садовая культура” для описания современной культуры, осознающей свой статус и свою активную интервенционистскую роль. Соответ- ственно, Бауман предложил различать типы “государства-садовода” и “государства-лесника”: если “садовод” планирует социальный по- рядок и навязывает его социальной реальности, то “лесник” просто поддерживает имеющийся социальный режим. Развивая метафорику Геллнера и Баумана, архаичную империю можно описывать как “лес- ника”, а использующую модерные практики и дискурсы населения – как “садовода”. Однако – и это ясно из рассуждений Баумана – в дис- курсах модернизации империя выступает как нечто предшествующее модерному государству-садоводу, существующее в принципиально ином ландшафте – не поддерживающемся в первозданном виде, как лес, и не ухоженном, искусственно сформированном и продуманном, как сад. Не случайно в качестве многоэтнической политии, адекватной вызовам модерности, Бауман предлагает модель “государства наций”: в его аналитическом языке рационализация/модернизация четко увязана с нацией. Своеобразный ответ на подобное видение имперской исключитель- ности относительно нормативности нации дает третий материал ме- тодологической рубрики – статья Джереми Эделмана “Век имперских революций”, в которой пересматривается логика причинно-следствен- ных связей между развалом “архаических империй” в результате “на- циональных восстаний”. Эделман показывает, как бунт против метро- полии мог быть вызван именно имперской политикой модернизации, как идеологически он был детерминирован имперским политическим и идейным контекстом и на уровне реальных действий выражался в воспроизводстве рамок политического и социального воображения, сложившихся в контексте имперской трансатлантической системы. Другой аспект имперского взаимодействия с “модерном” представлен 12 От редакции в статье Сеймура Беккера в исторической рубрике, посвященной про- ектам реформ государственного управления эпохи Александра I. Ре- форматоры, как показывает Беккер, могли расходиться идеологически, однако они не сомневались в способности империи к рационализации и самосовершенствованию. Империя как проблема возникла впервые для тех авторов реформ, кто принял идею верховной власти, основанной на народном суверенитете, – и, соответственно, осознал важность куль- турного единства и внутренней гомогенности этого самого народа. Для них новое идеологическое творчество – прямая предтеча современной политики населения – стимулировалось именно противоречием между “империей-лесником”, охраняющей постепенно сложившееся, отчасти систематизированное и иерархизированное разнообразие своего со- циального и политического порядка, и “империей-садоводом”, форми- рующей на рациональных основаниях и в соответствии с научными/ культурными представлениями о гармонии свой имперский сад, удаляя из него сорняки и дикорастущие сорта. Имперская исключительность осознавалась реформаторами первой трети XIX века как досадная, но относительно легко устранимая помеха, а их проекты преобразований (как и исследовательский подход Беккера) отталкивались от общего для империй и неимперских политий процесса трансформации и ра- ционализации абсолютистских режимов в Европе. Разговор о диалектике имперского восприятия исключительности собственного опыта и предназначения и исследовательского взгляда на эту исключительность, особенно изнутри нормативного контекста модерности, продолжается в исторической и политологической рубри- ках номера, где печатаются выступления на “президентской секции” XXXIX ежегодной конвенции Американской ассоциации содействия славянским исследованиям (АААSS, Новый Орлеан, 17 ноября 2007 г.) и реакции на них. Характерно, что предложенная Марком Бейссин- гером исследовательская проблема устойчивости империи не вызвала у участников секции желания поговорить о некой объективно прису- щей империи исключительности, способной объяснить мистическую живучесть империи в эпоху, в культурном и политическом смыслах постимперскую. Выступления участников секции были далеки от имперской мистики, обращаясь вместо этого к таким аспектам суще- ствования империи в современном мире, как “имперская репутация” или модерные культурные коды и медиумы передачи и распростра- нения имперского опыта в массовой культуре и обществе; имперская риторика и воспроизводящийся в ней ценностный традиционализм в 13 Ab Imperio, 1/2008 оценке империй; наконец, империя как категория обнажения контекста. Последняя трактовка однозначно превращает проблему имперской исключительности в исследовательскую ситуацию, поскольку видит в “исключительности” один из языков имперского самоописания, под- лежащий научной деконструкции. Идентификация империи как ситу- ации, контекста и стратегии поведения возникает только в результате столкновения, конфликта и смещения нормативных и эгоцентричных языков самоописания, когда исследователь обращается к ситуациям оспаривания и конфликта понимания империи, позволяющим увидеть разнопорядковые языки описания группности, власти и пространства. И здесь действительно открывается широкое поле для развития пост- колониальной проблематики, для обращения к “империи-леснику” и “империи-садоводу”, поскольку сам дискурс “исключительности”, как и практики исключения и включения в имперское общество, становятся для исследователя языками идентификации империи и рационализации имперской ситуации. Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов ...