Letters from Heaven: Popular Religion in Russia and Ukraine ed. by John-Paul Himka, Andriy Zayarnyuk (review)

495 Ab Imperio, 3/2007 enjoy the satisfaction of a complete success.That thing has remained, for a long period of time, an exclusive privilege of the representatives of the Stalinist communism” (P. 152). Apart from being an insult to the historically interested reader, the author also fails to do justice to the interesting material available in the archives that would have enabled her to really rewrite this historical episode (along the lines of new Cold War history), rather than to repeat ad nauseam well-known facts from a conventional perspective. Regrettably , this historical study was not “lost in translation,” but much, much earlier. Ольга ХРИСТОФОРОВА John-Paul Himka and Andriy Zayarnyuk (Eds.), Letters from Heaven: Popular Religion in Russia and Ukraine (Toronto, Buffalo and London: University of Toronto Press, 2006). 304 pp., ills. ISBN: 0-8020-9148-2 (hardcover edition). Новый сборник статей, среди авторов которого американские и украинские слависты, посвящен довольно старой проблеме – на- родной религиозности. Редакторы сборника Андрий Заярнюк (Andriy Zayarnyuk, Центр городской исто- рии Центрально-Восточной Ев- ропы, Львов, Украина) и Джон- Пол Химка (John-Paul Himka, Университет Альберты, Канада) начинают вступительную статью с вопроса: зачем вновь обращаться к этой теме? И отвечают на него, утверждая, во-первых, что но- вый сборник не просто отражает растущий интерес к религии, за- метный в восточноевропейской историографии последнего деся- тилетия, и, во-вторых, что он не представляет собой очередную попытку использовать старые ме- тодологические схемы (например, концепт двоеверия или оппози- цию народная/элитарная культу- ра) для анализа нового материала, обнаруженного в архивах или в ходе полевых исследований. Кри- тически относясь к внеисториче- скому подходу (свойственному, по мнению редакторов, социологии и этнографии), рассматриваю- щему социальную реальность в статике и неизменности, а ре- лигию – как продукт последней, они утверждают, что авторы вошедших в сборник статей предлагают исторический взгляд на народную религиозность, внимательный к малейшим влия- ниям социальных, политических и экономических изменений на сферу ментальности – верований 496 Рецензии/Reviews и обрядовых практик. Специаль- ностью авторов статей (девять из десяти – историки) обусловлены и хронологические рамки исследо- ваний: XV – XX вв. (с рядом экс- курсов и в более ранние периоды); лишь в статье этнолога Натальи Кононенко (Natalie Kononenko, Университет Альберты) речь идет о народной религиозности в Укра- ине наших дней. Во вступительной статье ре- дакторы сборника описывают перипетии, которые прошла тема “народной культуры” в американ- ской и европейской историогра- фии трех последних десятилетий. Одной из ключевых работ, стиму- лировавших исследовательский интерес в этом направлении, стала книга Питера Бёрка “Народная культура в Европе раннего Нового времени”,1 в которой говорилось о “расколе” между народной и элитарной культурами и о не- обходимости “открытия заново” того, что можно было бы назвать “фольклорной”, или “народной” культурой. Для многих иссле- дователей “народная культура” стала концептом, помогающим опровергнуть тезис о культуре как о едином пространстве и вместо этого позволяющим говорить о внутренних расколах, конфликтах и символических ресурсах, ис- пользуемых в целях сопротивле- ния подчиненными слоями обще- ства. В то же время интерес исто- риков к народной культуре совпал со сменой научной парадигмы, пришедшейся на 1980-е гг. – сме- щением фокуса от “жесткой со- циальной” к “новой культурной” истории: от изучения социальных структур к анализу механизмов “создания культуры”. Одновре- менно этот феномен привлек внимание представителей других научных дисциплин, в частности, культурологии (“cultural studies”), где народная культура стала рас- сматриваться главным образом в аспекте сопротивления через присвоение значений, возможное благодаря потенциальной множе- ственности последних в любом явлении культуры. Совпадение указанных тенден- ций привело к появлению в сере- дине 1980-х – начале 1990-х гг. целой “волны” книг, посвящен- ных народной культуре в целом и народной религии в частности. Но, как это часто случается с на- учными парадигмами, момент наивысшего развития концепции стал временем серьезных сомне- ний в правомерности ее базовых посылок. Стало ясно, что акцент на сопротивлении и творческой переработке значений скрывал другую сторону процесса – под- держку определенных полити1 Peter Burke. Popular Culture in Early Modern Europe. New York, 1978. 497 Ab Imperio, 3/2007 ческих режимов. Во второй по- ловине 1990-х гг. исследователи несколько разочаровались не только в “элитарной культуре”, но и в “культурном популизме”, следствием чего стало почти полное отсутствие терминов “народная культура” и “народная религия” в названиях научных публикаций конца 1990-х – начала 2000-х годов. Однако этот процесс потери концептом “народное” эвристической ценности никак не обсуждался в профессиональном сообществе историков. Отсут- ствие такой дискуссии, которая могла бы стать плодородной по- чвой для дальнейших методоло- гических поисков, и побудило авторов к созданию настоящего сборника. Другой побудительной причи- ной стало некоторое запаздывание историков, занимающихся вос- точно-европейским регионом, в применении концепций “народная культура” и “народная религия”, успешно апробированных на за- падноевропейском материале; довольно часто под этими поня- тиями подразумевались просто культура и религия низших слоев общества, прежде всего крестьян. Поворот здесь наметился в связи с критикой концепта “двоеве- рие” – некоторые исследователи стали утверждать, что народная религия не была столь уж особой символической сферой, отличной от официальной религии элиты; напротив, церковь оказывала существенное влияние на кре- стьянские верования и обрядовые практики. Следствием такого отказа от оппозиции народная/ ученая культура стало оживление старых идей о специфике право- славной культуры как единого целого и появление ряда новых исследовательских направлений. Например, продолжается изуче- ние религии “обычных людей” – но уже не в связи с концептом “народной культуры”, а с позиции субъективного опыта верующих. Во-вторых, подвергаются крити- ческому разбору образы “народ- ных верований”, сконструирован- ные элитой, и демонстрируется, как эти образы были связаны с различными политическими и интеллектуальными проектами и насколько мало общего они имели с действительностью. Наконец, религия масс рассматривается как ценность сама по себе, которая не может быть сведена к политике, социальным изменениям или культурным системам. Рецензируемый сборник, по замыслу его создателей, призван показать, как может изучаться народная религия после того, как потерял эвристическую цен- ность соответствующий концепт; каковы основные направления исследований и их теоретические основания. Статьи построены на 498 Рецензии/Reviews материале России и Украины, при этом основной акцент был сделан на народном православии, лишь в трех статьях речь идет также об униатах (в стороне сознательно оставлены “народные” иудаизм, католицизм, протестантизм и сектантство, поскольку по мето- дологическим соображениям со- ставителей интересовала именно религия большинства на восточ- нославянских территориях). Авторы статей были постав- лены перед необходимостью проблематизировать понятие “на- родная религия”: насколько оно адекватно их научным подходам и, если так, какой смысл они в него вкладывают. Некоторые авторы (Роман Холык (Roman Holyk), Пол Бушкович (Paul Bushkovitch), София Сенык (Sophia Senyk)) при- знают, что в данной категории мало смысла, поскольку то, что в наше время считается “простым” и “наивным”, отнюдь не было таковым в конце средневековья – начале Нового времени; даже для первой половины XVIII в. ни в коей мере нельзя утверждать, что верования и практики, которые со- временные историки считают “на- родными”, были действительно распространены только среди кре- стьянства. Химка и Ив Левин (Eve Levin) утверждают: то, что может показаться народным (в иконо- графии и культе святых соответ- ственно), нередко происходит из “высокой” культуры. Отчасти же нежелание исследователей при- менять термин “народная рели- гия” к православию обусловлено меньшей ролью ученой традиции (университетской теологии и схо- ластики) в религиозности русской элиты по сравнению с западным христианством. С другой стороны, отмечают составители, если исхо- дить из представления о культуре как о едином символическом поле, в общих чертах разделяемом все- ми членами общества, то понятие “народная религия” вполне имеет право на существование, особен- но если не противопоставлять народную/официальную религии как цельные и независимые фено- мены и не полагать, что таковое противопоставление – единствен- ный путь их исследования. В каком же ключе используется термин “народная религия” авто- рами вошедших в сборник статей? Его по-прежнему применяют по отношению к верованиям низших слоев общества, а также к тенден- ции присвоения культурных цен- ностей – в данном случае трудно провести четкую границу между “народным” и “элитарным”, но термин “народное” помогает акцентировать внимание на спо- собах использования культурных феноменов, на механизмах пере- осмысливания их значений, на том, как они участвуют в формиро- вании впечатлений, переживаний, 499 Ab Imperio, 3/2007 жизненного опыта – собственно, культурного пространства тех, кто их использует. Соответствен- но, социальные и политические аспекты изучаемой реальности по-прежнему остаются в поле внимания исследователей. В то время как для одних авторов (Кононенко, Заярнюк) оппозиция народная/официальная религия продолжает иметь значение, дру- гие, не пытаясь “прикрепить” по- нятие “народный” к некоторому культурному комплексу и потом его изучать, исследуют такие верования и практики, которые невозможно понять иначе, чем во взаимодействии с другими феноменами культуры, конфигу- рациями социальных отношений, политическими институтами и идеологией. “Народное” воспри- нимается здесь не как отдельная область культуры, но как сфера пересечения и взаимодействия (иногда мирного, нередко кон- фликтного) различных областей и тенденций. В результате такого подхода ряд авторов предпочли категориальным спорам метод “насыщенного описания” раз- личных религиозных феноменов, полагая, что это лучший способ говорить о “народной религии” (отмечу, что иной раз попытки терминологического определения действительно нельзя назвать удачными. Так, например, Ко- ноненко определяет “народное православие”, дабы изолировать его внутри обширной категории “народных верований”, как веро- вания, связанные с представлени- ями о душе, Р. 51). Сборник открывает репринт программной статьи Кристины Воробек (Christine Worobec, Уни- верситет Северного Иллинойса) 1994 г. “Погребальный ритуал у русских и украинских крестьян: связи живых и мертвых”, в ко- торой впервые были поставлены методологические проблемы, ставшие поводом для создания настоящего сборника; в статье речь идет о второй половине XIX в. Продолжает тему смерти статья Конененко “Фольклорное право- славие: народная религия в совре- менной Украине”, посвященная похоронно-поминальной обряд- ности (материалы собраны этно- графическими методами в конце XX – начале XXI в. в Киевской, Черкасской, Полтавской и Чер- ниговской областях). В некоторых элементах похоронного обряда автор видит влияние советской бюрократической системы (на- пример, пропуск-“проводничок” в иной мир, который принято класть в гроб, воспринимает- ся как аналог паспорта, P. 63; посмертные мытарства души сравниваются с пограничными постами, P. 68). Статья Романа Холыка (Ин- ститут украинских исследований, 500 Рецензии/Reviews Львов) “Чудо как знак и дока- зательство: “семиотика чуда” в украинской ментальности сред- них веков и раннего Нового вре- мени” представляет собой, по словам автора, “комментарий на полях комментария” (P. 78), по- пытку возможной интерпретации текста, написанного почти четы- ре века назад – “Тератургемы”, сборника религиозных чудес, со- ставленного в Киево-Печерском монастыре Афанасием Кально- фойским. Прочтение этого текста в духе постструктуралистской и фукоистской методологии может помочь, как надеется Холык, при- близиться к пониманию менталь- ности людей XVII века. Валери Кивельсон (Valerie Kivelson, Мичиганский универ- ситет) в статье “Сексуальность и гендер в русском православии раннего Нового времени: грех и добродетель в культурном кон- тексте” на материале трудов церковных писателей, светской литературы и других источников демонстрирует, что в православии тема плотского греха и женской сексуальности как дьявольского порождения была разработана в меньшей степени, нежели в ка- толичестве, однако такое относи- тельное равенство полов не при- вело к ранней эмансипации из-за жесткости социальной иерархии и озабоченности культуры доброде- телями смирения и послушания. В статье Ив Левин (Универ- ситет Канзаса) “Христианские источники культа св. Параскевы” подробно рассматривается культ этой православной святой и до- казывается ошибочность мнения о его развитии из культа восточ- нославянской языческой богини Мокоши. Пол Бушкович (Йельский уни- верситет) в статье “Народная ре- лигия во времена Петра Великого” прослеживает, как под влиянием монарха менялось отношение элиты к некоторым религиозным практикам (в частности, почита- нию чудотворных икон и мощей святых), как эти практики по- степенно – хотя и не в полной степени – становились уделом простолюдинов. “Небесные письма” – фено- мен, название которого вошло в заглавие сборника – специально рассматривается в статье Заярню- ка “Письма с неба: столкновение ‘национального движения’ и ‘на- родной культуры’”. Эти тексты, широко распространенные в Ев- ропе начиная с VI в., считались адресованными людям небесны- ми силами и призывали главным образом к почитанию выделенных в христианском календаре дней – воскресенья, субботы, пятницы, а также к соблюдению других моральных норм. Появившись в Украине по крайней мере в XIX в., небесные письма встре- 501 Ab Imperio, 3/2007 тили разную реакцию со стороны различных общественных движе- ний – русофилы не видели в этих космополитических текстах, при- зывающих к соблюдению христи- анских заповедей, ничего плохого, тогда как националисты считали их вредными для народной – в смысле национальной – культуры. Следовательно, в данном фено- мене был выражен крестьянский протест как старому политико- экономическому режиму, так и (невольно) модернизации. Тем не менее, представители наци- ональных движений, отвергая содержание писем, использовали их нарративную форму для взаи- модействия с крестьянством. Три заключительные статьи сборника посвящены иконам как одному из наиболее значимых эле- ментов православной и униатской культур. София Сенык (Папский Восточный институт, Рим) в ста- тье “Для красоты Божьего дома: заметки об облачении икон и укра- шении западнорусских церквей” с позиций и искусствоведения, и исторической социологии описы- вает традицию украшения икон от средневековья до XIX века. Химка в статье “‘Социальные’ элементы на украинских иконах Страшного Суда XVIII в.” вы- ступает против “вульгарной со- циологизации”, которая, как он полагает, не только доминировала при интерпретации сюжетов икон в советское время, но наблюдается и в современном украинском ис- кусствоведении, тогда как целый ряд мотивов следует связывать не с социальной критикой XVIIXVIII вв., а со средневековой ви- зантийской и пост-византийской иконографией, откуда они были заимствованы (так, например, мотив “злая смерть богача” вос- ходит к евангельскому сюжету о богаче и Лазаре). Вера Шевцов (Vera Shevzov, Смит Колледж) в статье “Между ‘народным’ и ‘официальным’: акафисты и Богородичные иконы в позднеимперской России” об- ращается к малоизученной теме – чудотворным иконам Богородицы в православии; параллельное ис- следование акафистов (хвалебных гимнов) в честь таких икон помо- гает автору глубже проникнуть в мир субъективного опыта верую- щих конца XIX – начала XX века. Рецензируемое издание пред- ставляет собой собрание кон- кретных исследований по русской истории, интересных по матери- алу и методам анализа. Вместе с тем, нельзя не заметить, что одна из методологических уста- новок (внимание к историческим факторам дабы не впасть в грех статичного рассмотрения народ- ной культуры) может привести к обратному эффекту: за исто- рические новации принимаются структурные, типологические 502 Рецензии/Reviews черты народной религиозности. Касается это, конечно, не столько исторических, сколько антропо- логических исследований. Так, в статье Кононенко говорится о том, что отсутствие церкви как функционирующего института в Украине в течение нескольких десятилетий XX в. имело не- сколько следствий: место храмов и икон как религиозных объектов заняли субституты – источники и рушники; феминизация веры (“оплотом” религиозности стали в новых условиях пожилые жен- щины) привела к большей фикса- ции на материальной ее стороне, к тому, что внутри самой цер- ковной культуры называется об- рядоверием. Однако те же самые явления были характерны и для досоветской эпохи, и, по крайней мере, для XIX в.: достаточно от- крыть любой номер “Церковного вестника” или “Епархиальных ведомостей”, чтобы обнаружить там проповедь священника на тему обрядоверия, “языческих пережитков”, “бабских запук” или других феноменов, традици- онно относимых наукой к сфере “народного православия” (на их основе, кстати говоря, и возникла концепция двоеверия). Тогда не вполне ясно, какова эвристиче- ская ценность декларируемого отказа от прежних методологиче- ских схем и оппозиций (не спорю, действительно устаревших и по- терявших ценность, хотя нельзя не заметить, что в случае данной статьи оппозиция народная/офи- циальная религия присутствует по умолчанию), коль скоро при простой замене – типологиче- ские, “статичные” особенности считаются историческими, “ди- намическими” – делаются схожие выводы? Думается, что сфера “народной культуры”, при всей разности понимания этого фе- номена, существующей в совре- менной истории и антропологии (вплоть до отказа признавать её существование и, соответственно, существование её противополож- ности – культуры элитарной, за чем, впрочем, видится, прежде всего, не признание исследова- телями сложности и неоднознач- ности социальной реальности в любую историческую эпоху, а идеологическое размежевание с позитивистской методологией, в частности, с бинарными схема- ми), требует более внимательного к себе отношения и исследований, построенных на более тщательно продуманных основаниях, неже- ли идеологические баталии или война истории с антропологией. И еще одно наблюдение в за- ключение. При чтении сборника создается впечатление некоторого историографического вакуума (и методологического, и фактоло- гического): в библиографиях к статьям указано много вышедших 503 Ab Imperio, 3/2007 в России в XIX в. книг по русской истории и этнографии, но упо- минаемые современные издания российских авторов насчитывают едва ли пять-шесть наименований во всем сборнике. В то же время в последние годы появилось много хороших исследований не только по русской истории, но и по этнографии, фольклори- стике. С одной стороны, такое невнимание объяснимо цеховой принадлежностью авторов статей (мы все хорошо знаем, как ино- гда плохо проницаемы границы профессиональных сообществ), с другой же стороны очевидно, что более внимательное отноше- ние к российской историографии может сделать понимание “иной культуры” американскими и европейскими славистами бо- лее глубоким, а труд по ее “на- сыщенному описанию” – более плодотворным. Александр ЛАВРОВ Serhii Plokhy, Tsars and Cossacks : A Study in Iconography (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002). 102 pp. Bibliography , Index. ISBN: 0-916458-95-4. Книга Сергия Плохия откры- вается описанием иконы Покрова, которую показывает своей жене Никифор Федорович Сокира, ге- рой шевченковских “Близнецов” (1855 г.). Действие происходит в Покровской церкви в Переяслав- ле. На иконе среди осененных ма- форием Богоматери изображены Петр Великий, царица Екатерина Алексеевна, князь А. Д. Меншиков и гетман Иван Мазепа. И хотя анализ этой иконы (не сохранив- шейся до наших дней, но извест- ной по черно-белой фотографии) показывает, что на ней изображен вовсе не опальный гетман, она (а вернее – диалог шевченковских героев) дает автору возможность поставить вопрос о противоречи- вой “малороссийской” идентич- ности, благодаря которой Петр и Мазепа могли бы оказаться на одном полотне. “Малороссийская идентич- ность”, а также другие иден- тичности, существовавшие на Украине в раннее Новое время, представляют особый интерес для автора рецензируемой книги. Для их реконструкции Плохий ...