Polish Encounters, Russian Identity ed. by David L. Ransel, Bozena Shallcross (review)

472 Рецензии/Reviews Александра ПЕТУХОВА David L. Ransel, Bozena Shallcross (Eds.), Polish Encounters, Russian Identity (Bloomington, IN: Indiana University Press, 2005). 232 pp., ill. Bibliography, Index. ISBN: 0-253-21771-7. Рецензируемый сборник ста- тей был подготовлен по итогам конференции “Полонофилия и полонофобия русских”, состояв- шейся в Университете Индианы в сентябре 2000 года. Обсуждение исторических аспектов феномена межэтнических взаимоотношений выглядело на тот момент впол- не закономерно. Присутствие в человеческом сознании дихото- мии “свой-чужой”, механизмы формирования связанных с нею образов и представлений уже довольно давно находились в ис- следовательском поле западной гуманитарной науки. Всплеск интереса к действию националь- ного фактора в истории, произо- шедший в последней четверти ХХ века, выступал дополнительным стимулом обращения к этим сюжетам. Изучение этнических стереотипов хорошо вписывалось в мейнстрим исторической науки с его повышенным вниманием к социально-психологической стороне истории человеческих обществ, ментальному измерению событий и структур. the rule governing what billionaires do with their money. Farmer glosses over these and other dismal realities with an inspiring paean to the new theodicy (a word several times invoked) he associates with “liberation theology.” “Liberation theology” is problematic for several reasons, not least of which is its association with utopian schemes that historically either failed their advocates or are failed by them. Despite having emerged from the Second Vatican Council (1962–1965), it has been denounced by both John Paul II and Benedict XVI and is often compared to Communism . Whether or not this means anything to those who subscribe to its tenets is beside the point, for it is the existence of competing ideologies that presents the most serious barrier to effectuating the belief expressed most notably in the United Nation’s “Universal Declaration of Human Rights,” that health care is a right for all, regardless of economic status. In the end, to establish the connections needed to effectuate these and other human rights, contrary ideologies and their origins need to be critically assessed and understood rather than simply presented as ethical lapses. This book succeeds best by demonstrating what should be the real motivation behind such an endeavor. 473 Ab Imperio, 2/2007 Для российских историков об- ращение к “представленческим” моделям было тем привлекатель- нее, что разительно отличалось от доминировавших в советское время исследовательских подхо- дов. В частности, проблемы рус- ско-польских взаимоотношений под углом зрения национальных идентичностей, психологических и когнитивных сторон полити- ческого процесса, общей роли “польского фактора” в истории русской общественной мысли и государственной идеологии оставались практически не иссле- дованными. Неудивительно, что в условиях обретенной творческой свободы эта проблематика стала развиваться довольно активно. Так, конференцию, проведенную в Индиане, в России предваряли совместные российско-польские научные мероприятия с почти идентичной тематикой,1 а в один год с нею вышли две монографии на похожие сюжеты.2 Объектом исследования в рецензируемом сборнике вы- ступает русская идентичность, формировавшаяся в ходе неодно- значной истории контактов с по- ляками. Авторы доказывают, что образ польского соседа вызывал в сознании русского общества ассоциации не просто яркие, но затрагивающие основы его поли- тического, культурного и религи- озного бытия. Сильной стороной сборника является выявление преемствен- ности ключевых элементов отно- шения русских к Польше. Инстру- ментом служит хронологический принцип построения материалов. Очерк истории взаимодействия русской и польской идентичностей дан во введении, в дальнейшем ав- торы подробно исследуют отдель- ные аспекты этого процесса, соз- давая ощущение неразрывности исторического времени. Сквозные темы и сюжеты пронизывают всю ткань монографии, позволяя оце- нить не только системный харак- тер тех или иных представлений о польском “другом”, но также общие черты авторских подходов к их анализу. Во введении Дэвид Рэнселл и Божена Шеллкросс (David Ransel, Bozena Shallcross) декларируют свое стремление рассматривать становление русской идентич- ности “в междисциплинарной перспективе” (P. 5). На практике это проявилось не в методоло- гической рефлексии, а скорее в 1 Поляки и русские в глазах друг друга / Ред. И. Е. Адельгейм, Б. В. Носов, В. А. Хорев. Москва, 2000; Поляки и русские: Взаимопонимание и взаимонепонимание / Сост. А. В. Липатов, И. О. Шайтанов. Москва, 2000. 2 С. В. Оболенская. Германия и немцы глазами русских: XIX век. Москва, 2000; О. В. Чернышева. Шведский характер в русском восприятии. Москва, 2000. 474 Рецензии/Reviews выборе “нестандартного” пред- мета исследования, неожиданных источников. В статьях сборника показано, как отношение к по- лякам и самовосприятие русского общества воплощалось в рамках литературного творчества, фило- софских текстов, архитектурных ансамблей и музыкальных жанров. Так, Мэган Диксон (Megan Dixon) анализирует в своей статье позицию А. С. Пушкина в от- ношении ноябрьского восстания (“Repositioning Pushkin and the Poems of the Polish Uprising,” Pp. 49-73). События 1830-1831 гг. стали важной вехой, актуализиро- вавшей в общественном сознании польские проблемы и надолго за- крепившей негативизм в их оцен- ке. Однако для Пушкина события в Польше не только послужили основой для пересмотра отноше- ния к ней, но дали возможность выступить в роли национального поэта, представляющего Россию в ее противополагании Европе. Галина Голдберг (Halina Goldberg) исследует механизмы заимствования элементов поль- ской музыкальной культуры при конструировании “русскости” на примере творчества композитора М. Глинки (“Appropriating Poland. Glinka, Polish Dance, and Russian National Identity,” Pp. 74-88). В опере “Жизнь за царя” спец- ифически польские музыкальные жанры использовались как мар- кер, обозначающий присутствие поляков. Однако в дальнейшем негативные ассоциативные связи пропали, полонез и мазурка полю- бились в петербургских салонах, стали исполняться и восприни- маться как мелодии, прославля- ющие русский народ и царскую династию (полонез звучал в ходе коронации Александра II). В статье Роберта Пшигрод- зкого (Robert Przygrodzki) описы- вается использование во второй половине XIX в. членами русской колонии Варшавы архитектур- ных форм для укрепления своей идентичности и препятствования ее растворению в польской среде (“Tsar Vasilii Shuiskii, the Staszic Palace, and Nineteenth-Century Russian Politics in Warsaw,” Pp. 144-159). Автор показывает, как дворец Сташица, здание в центре Варшавы, постепенно обрастал символическими значениями, поддерживающими националь- ные чувства русских. Особое значение придавал ему статус “места памяти” – на его терри- тории когда-то были захоронены останки русского царя Василия Шуйского, умершего в польском плену. Спектр возникающих в этой связи ассоциаций служил легитимирующим элементом для присутствия русских в Варшаве и для их господства. Объектом исследования стали также “польский аспект” творче- 475 Ab Imperio, 2/2007 ства Ф. Достоевского, И. Бабеля и И. Бродского (Nina Perlina, “Dostoevsky and His Polish Fellow Prisoners from the House of the Dead”; J. D. Kornblatt, “At Home with Pani Eliza: Isaac Babel and His Polish Encounters”; I. GrudzinskaGross , “Under the Influence? Joseph Brodsky and Poland”), что пока- зывает особое внимание авторов сборника к художественной ли- тературе как важному источнику формирования и репрезентации русской идентичности. Авторы нередко ссылаются на классическуюработуБ.Андерсона “Imagined Communities”, что вы- глядит вполне закономерно в рам- ках анализа процесса конструиро- вания идентичности в публичном пространстве государства “старого порядка”.Однакоупоминаниеэтой работы и сама исследуемая темати- ка заставляют вспомнить вопрос, уже адресовавшийся Б. Андерсо- ну: если национальная идентич- ность – воображаемая субстанция, то кто ее воображает?3 Материал, представленный в сборнике, тре- бует постановки этой проблемы в плоскости определения реаль- ного или виртуального характера развития идентификационных процессов. Совокупность пред- ставлений о себе и своих соседях являет собой род идеологии, хотя бы в силу того, что сферой своего бытования и распространения она имеет информационное про- странство (аспект, хорошо проил- люстрированный тем же Андерсо- ном). Отсюда следуют вопросы об “авторстве” этих идей, о причине их формулирования, об их главных адептах. По прочтении сборника оста- ется неясным, в какой степени русская идентичность в про- цессе столкновения с поляками конструировалась сознательно, а в какой – явилась результатом потребности в самоопределении, насущность которого вдруг была осознана большим количеством людей. Авторы избегают опреде- ления термина “идентичность”, а потому не дают ответа на вопрос, в какой пропорции ее должны разделять “власть”, “общество” и “народ”. Из введения становится очевидным, что в качестве основ- ного “продавца” и “потребителя” национальных идей редакторы издания видят, в первую очередь, образованное общество. Также для обозначения строителей иден- тичности Рэнсел и Шеллкросс используют этноним “русские”. Описание отдельных аспектов политики власти в польском во- просе присутствует в сборнике, но без четкого постулирования ее роли как важнейшего актора в осмыслении и утверждении моди3 П. Чаттерджи. Воображаемые сообщества: Кто их воображает? // Нации и на- ционализм. Москва, 2002. С. 285. 476 Рецензии/Reviews фикации национальной идеологии и модуса восприятия поляков. Однако этот сюжет всплывает сам собой уже в тексте введе- ния. Красноречиво указание на центральное положение монар- хии в системе национальных представлений. Страх перед воз- можным влиянием католицизма через польское посредничество и “культурным преобладанием” поляков, приписанный “русским”, также вызывает в сознании образ власти, поскольку нестабильность в империи и угроза западным гра- ницам находились в ее непосред- ственном ведении и требовали ответных действий. Аналогичным образом, “поддерживали” или “подавляли” польскую литерату- ру, вероятно, именно те “русские”, которые имели для этого соот- ветствующие рычаги (Pp. 2-4). Во введении появляется и тема крестьянского отношения (то есть “народа”) к описываемым пробле- мам, однако она только намечена и в последующих статьях не раз- вивается (P. 11). Дилемма “власти-общества”, сущностного или внешнего ха- рактера идентичности по от- ношению к другим проблемам империи, проходит через весь сборник. В первой же статье, принадлежащей перу Барбары Скиннер (Barbara Skinner, “The Irreparable Church Schism: Russian Orthodox Identity and Its Historical Encounter with Catholicism,” Pp. 20-36), анализируется значение религиозного фактора для форми- рования идентичности (соотноше- ние православия и католичества среди населения западных окраин империи, культурные ориентации униатской церкви), но показано и то, как религия использовалась в качестве разменной монеты в дипломатии, выступала формаль- ным поводом в борьбе за господ- ство над стратегически важными территориями между различными политическими акторами. Геополитический аспект рус- ско-польских отношений высту- пает предметом анализа Леонида Горизонтова (“The Geopolitical Dimension of Russian-Polish Confrontation in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries,” Pp. 122-143). Он развивает неоднократно выска- зывавшийся им тезис о значимости геополитических составляющих в национальных проектах, прямой связи конфигурации этих проектов с внешнеполитическим контек- стом и международными отноше- ниями, но также и с “ментальной географией” – представлениями о “старых” и “новых” очертаниях имперских пространств.4 4 Л. Е. Горизонтов. Национальные идеи и их геополитические проекции (Вос- точная, Центральная и Юго-Восточная Европа) // Славянский альманах. 2002. Москва, 2003. С. 544. 477 Ab Imperio, 2/2007 Бет Холмгрен (Beth Holmgren) рассматривает известную исто- рию Надежды Дуровой, переодев- шейся кавалеристом и служившей в русской армии в период войны 1812 года, с точки зрения столкно- вения идентичностей (“Imitation of Life: A Russian Guest in the Polish Regimental Family,” Pp. 37-48). Она показала, как в целом пози- тивно настроенная по отношению к полякам Дурова умалчивает в своих воспоминаниях о жестокой оккупации Польши русскими во- йсками и предпочитает излагать свои мысли в общенациональных, а не в индивидуальных катего- риях, репрезентируя принятую в офицерской среде систему со- циальных ценностей. По мнению автора, она вынуждена это делать, чтобы сохранить свою новую идентичность (из бесправной сельской девушки она преврати- лась в кавалериста, пользующего- ся всеми привилегиями верхушки армейского мужского общества). Однако это накладывает свои ограничения в трактовке, каза- лось бы, вполне частных взглядов Дуровой на русскую и польскую идентичности. Голдберг помещает творче- ство Глинки в контекст развития теории официальной народно- сти, определяя корреляцию их идейного содержания и выявляя факты прямой связи между пред- ставителями правящих элит и так называемым “образованным обществом” в процессе выработ- ки идеологических доктрин (Pp. 76-79, 84). В статье Анджея Валицкого (Andrzej Walicki) последователь- но анализируется преломление польского вопроса в системе взглядов славянофилов. Но и здесь видна скользкая грань между “общественностью” и властью. Так, Валицкий отмечает, что эволюция славянофильских взглядов во многих аспектах пересекалась с политикой прави- тельства, а Юрий Самарин кон- сультировал Николая Милютина, статс-секретаря по делам Польши (Pp. 93, 97-98). Отдельные статьи полностью посвящены описанию того, как власть задавала тон в отноше- нии к полякам в определенные периоды. Так, в статье Мэттью Поли (Matthew Pauly) показано, как опасения советских властей за украинские территории перед лицом “польской и немецкой угро- зы” в 1920 – 1930-е гг. предопреде- лили не только негативный образ поляков в общественно-полити- ческом пространстве, но и пере- осмысление всей национальной политики в духе возвращения к российской национальной моде- ли (“Soviet Polonophobia and the Formulation of Nationalities Policy in the Ukrainian SSR, 1927–1934,” Pp. 172-188). 478 Рецензии/Reviews Разновидностью этой про- блематики является и вопрос о “первотолчке” возникновения идентичности. В сборнике эту роль играют поляки, тем самым постулируется модель “польский вызов – русский ответ”. Однако отдельные сюжеты говорят о том, что вопросы идентично- сти использовались как повод для формулирования и решения других проблем. Исследователь творчества Вл. Соловьева Манон де Куртен (Manon de Courten) по- казывает, что на польской пробле- матике он актуализировал волно- вавшие его сюжеты религиозного объединения славян, не отдавая себе отчета в том, что его взгляды на происходящее в Польше больше соответствуют реалиям XVIII в. (“Vladimir Solov’ёv’s Views on the Polish Question. Poland and Reunion of the Eastern and Western Churches,” Pp. 116). Закономерно и появление в материалах сборни- ка различных граней социального вопроса (неприятие польских “панов” в русском общественном мнении), который часто скрывает- ся в основе националистических доктрин и задает вектор восприя- тию “инородцев” и “иноземцев”. Проблемы идентичности тесно связаны с феноменом национализ- ма, а потому неудивительно, что некоторые “проклятые вопросы” об обстоятельствах ее возникно- вения, реальном или виртуальном Andrew WILSON А. В. Богомолов, С. И. Данилов, И. Н. Семиволос, Г. М. Яворская. Исламская идентичность в Украи- не / Пер. с укр. Изд. 2-е, доп. Киев: Издательский дом “Стилос”, 2006. 200 с. ISBN: 966-8518-45-4. This volume comes in five main sections. First, the authors cover basic demographics.They reject claims that up to two million Muslims live in Ukraine (P. 12), preferring an ethnicity-based approach that amounts to simply adding together all the “traditionally Muslim” ethnic groups from the 2001 census. According to this method, there are precisely 436,467 Muslims in Ukraine, or 0.9% of the population; характере пока не находят точного ответа, как и их аналоги в рам- ках общей националистической проблематики. В целом, авторы сборника рисуют подробную картину формирования русской идентичности в столкновении с поляками. Проведенный анализ дает возможность для достаточно широких обобщений и оставляет пространство для дальнейших исследований. ...