Russian Identities: A Historical Survey by Nicholas V. Riasanovsky (review)

453 Ab Imperio, 4/2006 кровенно и подробно показывает, какие ужасы испытали общества, стремящиеся к моноэтничности; как работает машина геноцида и насколько она беспощадна по отношению к простым людям, разъединенным средневековой мифологемой “крови” (М. Фуко) и “языка” (Р. Барт). Этноцид обычно трудно оста- новить, когда колесо уже начало раскручиваться, поэтому един- ственный путь предотвращения взаимоуничтожений – это созда- ние в обществе атмосферы, пре- пятствующей распространению расистских, националистских, антисемитских взглядов, способ- ных занять место государствен- ной идеологии. Так, история ХХ века убеждает, что в ситуации восточных славян тезис “одна нация – одно государство – один язык – одна религия” приводит к совершенно непредсказуемым, кровавым и тяжелейшим послед- ствиям для народов, населяющих эти территории. Поэтому очевид- но, что только вариант мульти- культурного общества, в котором национальность определяется не по “крови”, не по “языку”, не по “религии”, не по этничности и не по месту проживания, а по гражданству и участию в развитии (много)национальной культуры, является наиболее приемлемым для сохранения мира и согласия в постсоветских государствах. Елена НОСЕНКО Nicholas V. Riasanovsky, Russian Identities: A Historical Survey (Oxford and NewYork: Oxford University Press, 2005). 278 pp. Index. ISBN: 0-19-516550-1. Имя и работы русско-амери- канского историка Николая Ва- лентиновича Рязановского (род. в 1923 г.) хорошо знакомы всем, кто занимается проблемами рос- сийской истории, русской и запад- ноевропейской интеллектуальной культуры. Его отец – Валентин Александрович Рязановский (1884 – 1968), известный историк и правовед, чьи труды по средне- вековому монгольскому праву считаются классическими,1 а мать – Антонина Федоровна Пол1 О жизни В. А. Рязановского, а также список его основных работ см.: Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по бого- словию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре: 1921-1972 / Сост. Н. М. Зернов. Boston, 1973; Русский Харбин / Сост. и коммент. Е. П. Таскиной. Москва, 1998. С. 249. 454 Рецензии/Reviews торанина, была довольно извест- ной писательницей, печатавшейся под псевдонимом Федорова. По- сле Октябрьской революции семья Рязановских бежала в Харбин, где и родился Николай Валентинович, а незадолго до Второй мировой войны переехала в США. Там Рязановский получил образова- ние и занялся научными иссле- дованиями. Вскоре он сделался одним из ведущих специалистов по российской истории, был удо- стоен многих почетных званий и наград, занимал различные посты, в частности был президентом Американской ассоциации раз- вития славяноведения (American Association for the Advancement of Slavic Studies). В настоящий момент он – профессор европей- ской истории в Калифорнийском университете (Беркли) и автор более 250 публикаций. Наиболее известна его “История России”, впервые увидевшая свет более 40 лет назад, переведенная на ряд языков и выдержавшая несколько переизданий.2 Получили извест- ность также его труды об образе ПетраВеликоговрусскойкультуре, об учении Ш. Фурье, о Николае I и возникновении русского наци- онализма,3 а также исследования, посвященные возникновению романтизма, различным интел- лектуальным течениям в русской и западноевропейской интеллек- туальной жизни.4 Из сказанного ясно, что Рязановского привле- кает в первую очередь “история идей”, элитарная, или “высокая”, культура. Не стала исключением и рецензируемая книга. Вопросы коллективной иден- тичности – этнической, наци- ональной, религиозной – в по- следние годы все более привле- кают внимание исследователей. Литература, посвященная этой проблематике, весьма обширна. В культурной антропологии, со- циологии, психологии сложилось несколько подходов к самим терминам “идентичность”, “само- идентификация”, “этничность”, “нация” и т.д., а также существуют различные их трактовки. Рязанов- ский нигде не оговаривает, что именно и под каким углом зрения он собирается рассматривать. Но из контекста работы явствует, что его интересует любая форма идентичности, или “русскости”, 2 N. Riasanovsky, M. Steinberg. A History of Russia. Berkeley, 2005. Vol. 1-2. 3 N. Riasanovsky. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. New York, 1985; idem. The Teaching of Charles Fourier. Berkley, 1960; idem. Nicholas I and Official Nationality in Russia, 1825–1855. Berkley, 1967; idem. A Parting of Ways: Government and the Educated Public in Russia, 1801–1855. Oxford, 1976. 4 Cм., например: N. Riasanovsky. Russia and the West in the Teaching of the Slavophiles. Cambridge, MA, 1952. 455 Ab Imperio, 4/2006 на протяжении более чем тысячи лет на огромном пространстве. Похоже, что разные формы рус- ской идентичности сливаются для него в одно целое, без разделения на национальную, этническую или религиозную. Он пытается ответить на вопрос: “что значи- ло быть русским” в различные эпохи для образованных людей, составлявших в не таком уж да- леком прошлом ничтожно малую часть населения России. Таким образом, Рязановского интересует в первую очередь идентичность (идентичности) элиты. Оценки и идентификация простых лю- дей, не творивших историю, не писавших бессмертные книги и трактаты, словом, всех тех, кто, по выражению А. Я. Гуревича, со- ставлял “безмолвствующее боль- шинство”,5 остаются “за скобка- ми” рецензируемой книги. Этому можно найти разные объяснения. Во-первых, это интерес самого Рязановского именно к интеллек- туальной истории. Во-вторых, это трудности, с которыми стал- кивается любой специалист, из- учающий народную культуру в прошлом, прежде всего скудость источниковой базы. Кроме того, исследования в области совре- менных идентичностей ведутся по преимуществу культурными антропологами, социологами, психологами с применением совершенно иных методов и ис- пользованием иных источников. Рязановский – историк, и его интересы обращены к прошлому. Структура книги достаточно традиционна, она во многом по- вторяет структуру его же “Исто- рии России”. В ней излагаются основные события политической и интеллектуальной истории (Вве- дение; Предыстория; Киевская Русь; Период раздробленности и Московская Русь; Правление Пе- тра Великого; XVIII в. после смер- ти Петра; Царствование Алексан- дра I; царствование Николая I и новый интеллектуальный климат, Россия от смерти Николая I до отречения Николая II; Со- ветская Россия (1917–1991); Заключение). Понятно, что в се- рии кратких очерков, каковыми по существу является рассматривае- мая книга, невозможно осветить весь круг проблем, связанных с идентичностью любого народа. На каждый период российской истории или царствование от- водится от 12 до 35 страниц, на протяжении которых говорится о тех или иных событиях, которые, по мысли автора, должны были 5 А. Гуревич. Средневековый мир. Культура безмолвствующего большинства // А. Гуревич. Избранные произведения. Москва, Санкт-Петербург, 1999. Т. 2. В совре- менной историографии исследования культуры и ментальности народных “низов” были популяризованы представителями французской Школы Анналов. 456 Рецензии/Reviews оказать влияние на формирование русской идентичности. Однако внутри этой узнавае- мой схемы автор пытается решить проблемы формирования русской идентичности и русского нацио- нализма, которые, согласно Ряза- новскому, тесно связаны между собой. Рязановский отмечает, что исследователи традиционно свя- зывали зарождение национализма с Великой Французской револю- цией, первым промышленным переворотом, возникновением немецкой идеалистической фило- софии и поэтики романтизма. Вслед за Э. Геллнером и особенно Б. Андерсоном автор монографии считает национализм феноменом, сконструированным политиче- ской и интеллектуальной элитой, которая осознанно им манипу- лирует.6 Рязановский задается естественным вопросом, можно ли говорить о национализме в “донационалистический” или “протонационалистический” пе- риоды? Вместо конструкта “про- тонационализма” исследователь предпочитает термин “идентич- ность”, который, по его мнению, тесно связан с национализмом. Для понимания характера рус- ской идентичности, как считает Рязановский, важны не столько наполеоновское нашествие, ста- линский террор или отмена кре- постного права, сколько крещение Руси, раскол в Русской право- славной церкви, возникновение славянофильства и т.п. Иными словами, если считать всякую идентичность символической по своей природе,7 то следует вы- яснить, какие именно символы и ценности становились наиболее значимыми для русской идентич- ности в разное время. Глава 1 (Предыстория), по при- знанию самого автора, наименее оригинальна. Так, Рязановский сообщает известные сведения о языковой принадлежности славян и некоторые гипотезы об их пра- родине. Впору задаться вопросом – какое все это имеет отношение к русской идентичности? Ответ заключается в том, что для лю- бой коллективной идентичности большое значение имеет прошлое, желательно древнее и предпо- чтительно великое. Рязановский в этой связи довольно подробно анализирует некоторые теории, например, Б. А. Рыбакова. Из этого анализа становится ясно, что для конструирования русской идентичности научные фантазии 6 E. Gellner. Nations and Nationalism. Ithaca, 1983; B. Anderson. Imagined Communities : Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London, 1983. 7 H. Gans. Symbolic Ethnicity and Symbolic Religiosity: Towards a Comparison of Ethnic and Religious Acculturation // Ethnic and Racial Studies.1994. Vol. 17. No. 4. Pp. 577-592. 457 Ab Imperio, 4/2006 Рыбакова о происхождении и ве- рованиях древних славян имеют немаловажное значение. В Главе 2, посвященной Ки- евской Руси, события изложены очень фрагментарно, хотя в ней и затрагиваются многие инте- ресные проблемы, напрямую с формированием идентичности не связанные. Например, это вопрос о генезисе феодализма, существо- вание которого в Киевской Руси Рязановский отрицает. Наличие городов, торговли, денежной экономики и, главное, массы преимущественно свободного на- селения позволяет исследователю считать это, по его словам, рыхлое государственное образование плюралистичным и свободным (Р. 31), а генезис феодализма от- нести к более позднему периоду. Он также полемизирует с некото- рыми украинскими историками, считающими историю Киевской Руси частью украинской истории par excellence. Не отрицая того, что эпоха Киевской Руси – также и часть чрезвычайно трагической украинской истории, Рязановский указывает, что это было государ- ство предков в равной мере со- временных русских (которых он называет великороссами, “Great Russians”), белорусов и украин- цев, объединяемых им под одним названием – “русские” (P. 21). Этот спорный тезис выдвигался Рязановским и раньше, исследо- ватель обосновывал его тесной связью истории Киева и Новгоро- да, преемственностью Киевской и Московской Руси, их византийски- ми и общеславянскими корнями и т.п. После распада СССР далекое прошлое, “оспариваемое” пред- ставителями разных интеллекту- альных элит, приобрело особую значимость как для русской, так и для украинской этнической и на- циональной идентичности. Ключевое событие для фор- мирования собственно русской идентичности, по Рязановскому (как и в других его работах), – это, безусловно, крещение Руси. Хри- стианская идентичность жителей Киевской Руси для него очевидна (Р. 27). Вместе с тем он отмечает, что ее можно реконструировать на основании письменных источни- ков, созданных преимущественно духовными лицами. Историк при- знает, что доступ к такой литера- туре был существенно ограничен из-за неграмотности огромного большинства населения. Таким образом, древнерусская литера- тура была литературой “для вну- треннего пользования”, преиму- щественно для правящей элиты, духовенства и образованных горожан. Обращаясь к дискуссии о распространении двоеверия среди русского крестьянства той эпохи, Рязановский полемизирует с Д. С. Лихачевым, наличие этого двоеверия отрицавшим. Рязанов- 458 Рецензии/Reviews ский, по-видимому, прав, говоря, что этот вопрос почти невозможно решить без знаний о духовном мире миллионов простых людей (P. 29). Добавлю от себя: без тщательного “вычленения” из элитарной письменной традиции той самой культуры “безмолвству- ющего большинства”, которую на западноевропейском материале столь блестяще проанализировали Гуревич и его последователи. Однако Рязановский справед- ливо отмечает, что Россию нельзя полностью идентифицировать с христианством (вернее, с право- славием); русская идентичность шире религии, хотя последняя и составляет, по его мнению, “ядро” первой. Вторым и очень важным фактором формирования русской идентичности эпохи Киевской Руси исследователь называет борьбу со степными кочевниками. Эти же факторы, по его мне- нию, имели решающее значение для развития России (а также, по- видимому, русской идентичности) последующего периода (Глава 2). Особое внимание Рязанов- ский уделяет концепту “Русская земля”, употреблявшемуся уже в Киевской Руси, но приобретшему особое значение (от себя добав- лю, превратившемуся в символ) несколько позже (Р. 33). Историк очерчивает основные события периода раздробленности, вы- деляя разделение – в его тер- минологии – русского народа на три: великорусский, украинский и белорусский; монгольское на- шествие; углублявшуюся изо- ляцию России от европейских стран; возвышение Москвы. Рязановский полемизирует с некоторыми исследователями, в частности с Г. В. Вернадским, по вопросу о значении и харак- тере монгольского правления для Руси и др. Многое из того, о чем говорится в этой главе, име- ет лишь косвенное отношение к теме исследования. Вместе с тем автор обращает внимание на возникновение новых терминов (я бы сказала, новых символов, или опор идентичности). Напри- мер, это понятие “святая Русь”, которое для него связано с укре- плением православия и которое он сравнивает с фразеологизмами “добрая старая Англия” и “милая Франция” (P. 50). Именно поэто- му истории церкви Рязановский уделяет так много места: борь- бе с ересями, противостоянию “иосифлян” и “нестяжателей” и, конечно, Расколу. Действительно, Раскол был одним из тех событий, которые способствуют дроблению этнической и конфессиональной идентичности, возникновению ее новых форм. Вообще эта глава буквально “перенасыщена” собы- тиями, полемикой, авторскими ре- марками. Здесь, пожалуй, уместно вспомнить о его трактовке кон- 459 Ab Imperio, 4/2006 цепта “Москва – третий Рим”, который имел важное значение для русской государственности и Церкви, но который со временем стал своего рода “знаменем” но- вых правых. Рязановский отмечает также, что именно в Московской Руси возникло обожествление монарха и царь стал одним из символов русской идентичности того времени. Таким образом, православие, царь и война с коче- выми народами – три основных фактора, повлиявших на формиро- вание русской идентичности. Это представляется мне некоторым упрощением, так как по-прежнему не учитывается культура подавля- ющего большинства населения. Далее, повествуя о правлении Петра I (Глава 4), Рязановский довольно подробно говорит о лич- ности императора и ее восприятии в российской интеллектуальной культуре того времени, а также о противоречивых трактовках петровских реформ. Читатель найдет в этой главе многое из того, о чем Рязановский уже ранее писал. По-прежнему уделяя много внимания истории православия, автор делает особый акцент на реформе церкви и преследованиях раскольников. В этой связи было бы уместно, как мне кажется, попытаться проследить дальней- шее углубление раскола русской идентичности. Впрочем, Ряза- новский, используя исследования некоторых советских фольклори- стов, в частности К. В. Чистова, анализирует народные легенды о Петре I, в которых он предстает в разных ипостасях: антихриста: “народного царя”, пекущегося о благе своих подданных; “под- мененного” царя и пр. Это почти единственный случай обращения на страницах рецензируемой книги к исследованию некоторых аспектов народной культуры. В дальнейшем автор говорит почти исключительно о “высокой” куль- туре, хотя именно с конца XVIII в. исследователи располагают все более полными источниками для реконструкции элементов народ- ной культуры и, соответственно, более полного анализа русской идентичности. В пятой главе, посвященной российской истории в XVIII в., после смерти Петра Великого, внимание Рязановского сосредо- точивается преимущественно на царствовании Екатерины II, лич- ности императрицы, а также на основных тенденциях в россий- ской общественной мысли того времени. Исследование о русской идентичности в этой главе все более превращается в историю российской интеллектуальной культуры. По мнению исследо- вателя, обожествление Петра I при Екатерине II имело целью, помимо всего прочего, показать не только божественность царской 460 Рецензии/Reviews власти, но и ее преемственность с правителями Московской Руси и – далее – с византийскими им- ператорами. Другая важная черта общественного развития России, по мнению автора – абсорбция русской элитой западной куль- туры к концу XVIII в. и начало вестернизации и модернизации всего российского общества, протекавших в то время в рамках философии Просвещения (Р. 89). Впрочем, и сам Рязановский при- знает, что такое усвоение западной культуры было уделом узкого кру- га российского общества, так что, добавлю, в данном случае вряд ли возможно говорить даже о выбо- рочной вестернизации; скорее, ее можно назвать “точечной”. Обращаясь в шестой главе к царствованию Александра I, автор отмечает преемственность этого царствования с правлением Екате- рины II. Эту эпоху он даже назы- вает эпохой “нео-Просвещения”. Далее он представляет краткий обзор основных событий царство- вания Александра I, преимуще- ственно в сфере общественной и интеллектуальной (включая по- пытки конституционных реформ, дискуссии об отмене крепостного права и пр.). По мнению автора, это царствование – своего рода по- следняя попытка реформировать Россию в духе века Разума (Р. 125). Глава 7 посвящена любимому исследователем царствованию Николая I и созданию нового интеллектуального климата в России. Этой теме Рязановский посвятил немало работ. Особое внимание автор уделяет форми- рованию государственной идео- логии, опиравшейся на известную уваровскую триаду “православие, самодержавие, народность”. Ее автор считает российской версией западноевропейской тенденции к реставрации старого режима и ре- акции, усилению обскурантизма и возникновению национализма (P. 134). Рязановский указывает на смену вектора в обществен- ной мысли: воздействии на нее в первую очередь немецкой идеали- стической философии и поэтики романтизма (последнее – также одна из любимых тем Рязанов- ского), которым Россия обязана распространению метафизики и мистических течений, проникно- вению мессианства, представле- нию об особом предназначении России и т.п. Иными словами, несмотря на российское “одея- ние”, официальная идеология и общественная мысль в России представляли, согласно авто- ру, лишь “локальный вариант” общеевропейских. Рязановский отмечает, что уваровская триада просуществовала, несмотря на все социальные трансформации, очень долго, превратившись в ло- зунг: “за веру, царя и отечество”. Говоря об интеллектуальном 461 Ab Imperio, 4/2006 климате николаевской России, он уделяет особое внимание ха- рактеристике славянофильства, которое, по его мнению, было не только господствующим течением в русской культуре того време- ни, но и поисками собственной идентичности для значительной части российских интеллектуалов (Р. 155). Возникновение пансла- визма, происходившее в рамках националистической парадигмы, также, видимо, было следстви- ем таких поисков. Вообще для рецензируемой работы Рязанов- ского характерно неоднократное подчеркивание того факта, что все течения в русской культуре и общественной мысли, включая западничество и славянофиль- ство, были вариантами западной культуры. Глава 8 – Россия после смерти Николая I до отречения Нико- лая II – более всего насыщена событиями, фактами, характери- стиками отдельных личностей, общественных и культурных явлений. Это вполне естествен- но. Действительно, именно тогда происходили чрезвычайно важ- ные для судеб России перемены и возникали новые формы русской идентичности, которая в конце рассматриваемого периода окон- чательно утратила свою целост- ность, так что вполне правомерно говорить о нескольких русских идентичностях – именно эти слова вынесены в заглавие книги. Не только для узкого круга правящей элиты, но и для широких масс от- вет на вопрос: “что значит – быть русским” – стал звучать весьма различно. Понятно, что в рамках одной небольшой главы невоз- можно охватить даже основные тенденции в российской культуре этого периода. О некоторых из них Рязановский лишь упоминает, другим дает развернутую характе- ристику, оставаясь верным своим предпочтениям – анализу пре- имущественно интеллектуальной жизни. Характеризуя личность и правление Александра II, кото- рого Рязановский называет “кон- сервативным реформатором” (Р. 172), исследователь указывает на формирование нового интеллекту- ального климата в России, харак- теризующегося проникновением и укреплением позиций утилита- ризма, материалистической фило- софии, реализма и позитивизма. Вместе с тем, как отмечает автор, полной смены общественной парадигмы не произошло: эти новые явления сосуществовали с несколько трансформированными старыми идеями: панславизмом, официальным православием, на- ционализмом и др. К сожалению, говоря о многовариантности интеллектуального климата, ав- тор практически не упоминает о связанной с этим диверсификации русской идентичности. Дальше 462 Рецензии/Reviews Рязановский довольно подробно перечисляет основные явления в российской жизни, включая усиление радикализма (как идей анархизма, марксизма, так и край- не правой идеологии). Если мы вспомним, как настойчиво Ряза- новский говорил о значении роли православия и царской власти для русской идентичности, то его негативная оценка официального православия, деятельности К. По- бедоносцева и правой идеологии становится особенно вырази- тельной. Более того, подчерки- вая положительные личностные качества Николая II, автор дает в целом резко негативную оценку его деятельности. Далее Рязанов- ский указывает на эрозию многих ценностей, в том числе “веры, царя и отечества”, а также на ра- дикализацию массы крестьянства и рабочего движения (P. 209). По- нимая, что сконструированная им идентичность “повисает в возду- хе”, Рязановский задается вопро- сом: что же тогда поддерживало ее в дальнейшем? Ясного ответа в книге нет, вместо него – рассужде- ния о мультиэтничности России, о противоречии между российским (государственным) и русским (эт- ническим), о принесении второго в жертву первому (P. 210) и т.д. По-видимому, автор имеет в виду противоречие между этнично- стью и нацией. К сожалению, эта мысль не получает на страницах книги своего развития, хотя такое противоречие, безусловно, важно для понимания характера русской идентичности в XX веке. Последняя глава, посвященная Советской России с 1917 по 1991 гг., представляется наименее удач- ной. Это вполне понятно, учиты- вая, с одной стороны, состояние источниковой базы, которая до недавнего времени была в распо- ряжении исследователей, а с дру- гой – трудность беспристрастного анализа событий столь близкого и столь трагического прошлого. В этой главе мало изложений со- бытий и фактов жизни России / СССР, равно как и их анализа. Не так много внимания в ней уделя- ется и собственно тому, ради чего написана эта книга, – разрушению старых идентичностей и возник- новению новых. Задаваясь вопро- сом, во что верила большая часть русских в советскую эпоху (что, замечу, не вполне равнозначно вопросу о характере идентич- ности), исследователь приходит к выводу, что поддержка марк- систско-ленинской идеологии не носила тогда массового характера. Этот вывод трудно проверить, поскольку социологических ис- следований тогда не могло быть; ретроспективные же исследова- ния – пока дело будущего, при том ретроспекция неизбежно ведет к определенному искажению ре- зультатов. 463 Ab Imperio, 4/2006 Говоря об официальной поли- тике Советской власти, Рязанов- ский указывает, с одной стороны, на постепенное возрастание в ней националистических, шовинисти- ческих и антисемитских тенден- ций, а с другой – на нерешенность национального вопроса, в том числе и для русских (Р. 223). Он приводит некоторые характери- стики советской русской менталь- ности (“черно-белое” восприятие действительности, психология осажденного лагеря, поиск врага). Впрочем, думается, что эти черты характерны для любой стремя- щейся к самоизоляции тоталитар- ной системы. Многих вопросов, очень важных для формирования коллективной идентичности, Ря- зановский лишь касается. В част- ности, это вопрос об изменениях крестьянского мировоззрения в СССР под воздействием ряда факторов: “слома” традиционного крестьянского уклада в результате коллективизации, индустриали- зации, урбанизации и др. К со- жалению, автор практически не затрагивает некоторые важные проблемы, например, русских идентичностей у эмигрантов разных “волн”. Вместо этого он много говорит о русском характе- ре, о стремлении к выживанию и терпении русского народа. Неуди- вительно, что заключение своей книги Рязановский начинает и заканчивает строками из Н. Не- красова о могучей и бессильной Руси. В этой последней части своей книги он демонстрирует понимание многих процессов и явлений, происходивших на территории бывшего СССР до на- стоящего времени, включая прези- дентство В. Путина. Рязановский (что для него вполне естественно) делает акцент на православном “ренессансе” и неоднозначной политике Церкви, а также на усилении крайне правых течений и идеологем в российских интел- лектуальных кругах, обнаруживая хорошее знание многих научных (и околонаучных) трудов. Так, он резко негативно оценивает роль неоязычества и неоевразийства, подчеркивая мифологичность и путаность их построений, прису- щую им ксенофобию, антиамери- канизм, антисемитизм и т.п. Заканчивая эту рецензию, по- вторю, что многие важные для формирования русской идентич- ности темы в этой работе едва обо- значены. Это вполне естественно, учитывая ограниченный объем книги и сложность темы. “Эта кни- га представляет интерес для почи- тателей Рязановского, а также для начинающих исследователей”8 и 8 Эти слова Ральфа Т. Фишера, бывшего Директора Центра русских и восточноев- ропейских исследований Университета штата Иллинойс, приведены на последней странице обложки рецензируемой книги. 464 Рецензии/Reviews signed eighteenth-century document represents a contemporary figurative description of eighteenth-century Russia as “a Giant, imposing in the distance by enormity of its mass, but in proximity rather shapeless by report of its dimensions.” Throughout the eighteenth century, the Colosse déformé was in the process of a gradual rise to power. But no matter how powerful the country became through the “hewing” of the “civilizing ” process, for the majority of the outside observers the Giant remained a rude, barbarous, and outlandish creation. Many spears were broken in attempts to prove either that Russia was indeed a country of European rank (whatever this means), or that in every respect it could not stand equal to major European players. The question of how to perceive Russia is still high on the agenda of many Western and Russian intellectuals . They have been wrestling with the attempts to fit Russia into the universal pattern of progressive history, which has been transforming from a “primitive” to an “advanced” society since the eighteenth century, широкой читательской аудитории. Многие затронутые в его моногра- фии вопросы, связанные с русской идентичностью, еще ждут своего решения со стороны историков, культурологов и социологов. Natalie BAYER Susan P. McCaffray, Michael Melancon (Eds.), Russia in The European Context, 1789–1914: A Member of the Family (New York and Houndmills: Palgrave Macmillan , 2005). 256 pp. Index. ISBN: 1-4039-6855-1. The private papers of Marie-Daniel Bourree, Chevalier de Corberon, secretary to the French minister at St. Petersburg during 1775–1777, chargé d’affaires in 1777–1780, and author of the diaries Journal Intime,1 contain a document entitled “La Russie.”2 The undated and un1 Marie Daniel Bourrée de Corberon. Un diplomat français á la cour de Catherine II, 1775–1780: Journal intime du Chevalier de Corberon. Paris, 1901; Journal (Paris-St. Pétersbourg – Paris: 1775–1781) / Édition électronique, texte produit et réalisé par Pierre-Yves Beaurepaire et Dominique Taurisson, édité par Éric-Olivier Lochard selon la méthodologieArcane. See http://melior.univ-montp3.fr/eol/egoDoc/Corberon/PageAccueil .htm. Last time consulted February 1, 2006. 2 Bibliotheque Municipale, Avignon. Collection no. 3060 (Recuiel de Corberon). f. 122. Published in: A. Lentin. “Corberon, La Russie – un Colosse Déformé” // Study Group on Eighteenth-Century Russia Newsletter. 1991. No. 19. Pp. 39-41. ...