Нация: география versus политика. Западные интерпретации восточноевропейской истории

437 Ab Imperio, 4/2006 и общественной памяти. Не пред- лагая своего ответа на данный вопрос, полагаю уместным огра- ничиться констатацией данного факта и выразить надежду, что ответ будет найден в дальнейших историко-культурологических ис- следованиях. Виктория СУКОВАТАЯ Нация: география versus политика. Западные интерпретации вос- точноевропейской истории* TimothySnyder,TheReconstruction of Nations: Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus, 1569–1999 (New Haven and London: Yale University Press, 2003). xv+367 pp. ISBN: 0-300-08480-3. Книга Тимоти Снайдера, про- фессора Йельского университета, “Реконструкция наций: Поль- ша, Украина, Литва, Беларусь, 1569 – 1999 годы”, представ- ляет собой интересное, хотя и противоречивое исследование истории политического станов- ления наций Восточной Европы. Если же быть точным, то работа сконцентрирована на истории строго определенной части вос- точноевропейской территории, которая в советской науке была локализована названием Р(ж)ечь Посполита, в западной традиции для ее обозначения использовался термин Литовско-Польский союз (созданный в 1569 году для защи- ты восточных границ тогдашней Польши от тогдашней Московии). Именно через призму влияния Литовско-Польского союза (Речи Посполитой) на современную гео- политику Снайдер рассматривает отношения поляков, литовцев, украинцев и белорусов в ХХ веке. Отсюда следует, что тематику книги можно определить двояко: через саморепрезентацию автора – “история Восточной Европы” (что на самом деле несколько широко для данной книги), либо через нарративные и дискурсив- ные политики текста, на которых я остановлюсь ниже. Книга получила широкий ре- зонанс и положительные отзывы в академических изданиях и * Редакция Ab Imperio обращает внимание читателей на то, что данная публикация является продолжением начатой на страницах журнала дискуссии, развернувшейся после публикации неоднозначной, но важной с точки зрения историографического вклада работы Тимоти Снайдера. См. ранее опубликованную рецензию Максима Кирчанова: Ab Imperio. 2004. № 4. С. 694-699. 438 Рецензии/Reviews Интернете,1 и это неудивительно, поскольку она посвящена стра- нам Восточной Европы, которые долгое время оставались “белым пятном” для широкой западной аудитории и были известны преи- мущественно как “составляющие элементы” Советского Союза. В этом контексте отрадно появление книги американского профессора, цель которой – познакомить запад- ную читающую публику с непро- стой, противоречивой и часто кро- вавой историей стран и регионов, являющихся самостоятельными и суверенными государствами уже более 15 лет. Монография написана на ши- роком историческом материале с привлечением большого коли- чества архивных документов. В книге Снайдера представлены многочисленные исторические факты, малоизвестные не только на Западе, но и в странах Вос- точной Европы, и в этом аспекте его работа позволяет не только иностранцам, но и нам самим, жителям Белоруссии, Украины, Литвы, а также России глубже разобраться со своей давней и недавней историей, а потому ис- следования подобного рода, несо- мненно, следует приветствовать. Среди других достоинств книги можно назвать ясность и живость изложения, четкую структуру глав и подглав, высокую информатив- ность, а также быструю смену исторических картинок и героев, обилие литературных и политиче- ских реминисценций, в результате чего фрагментами текст напо- минает авантюрно-исторический роман в духе Пикуля или Дюма с той разницей, что героями в данном случае выступают не ин- дивидуальности, а целые нации и города, в отдельных случаях – исторические фигуры. Мое на- блюдение вовсе не умаляет исто- рической фактографичности и научной скрупулезности автора, но подчеркивает его стремление к стилистической заниматель- ности. Кроме того, стремясь вы- глядеть научно непредвзятым, автор вводит в текст оппозици- оные точки зрения и старается освещать позиции разных сторон 1 Например, книга получила самые восторженные отзывы в американской прессе и была названа “свежей” и “стимулирующей” (см. рецензию Дж.-П. Химки:American Historical Review. 2004. Vol. 109. No. 1. P. 280); в русском Интернете отдельные рецензенты называют эту книгу “одной из лучших книг о Восточной Европе, вы- шедших за последнее время”, “книгой, которой не хватает в Кремле” (cм., напри- мер, рецензию Ярослава Шимова: http://snyder.litvin.org/simau.html, последний раз проверялась 26 сентября 2006 г.). Книга была отмечена несколькими премиями, в т.ч. премией Американской ассоциации украинистов, см.: http://www.yale.edu/ history/faculty/materials/snyder-reconstruction.html, последний раз проверялась 26 сентября 2006 г. 439 Ab Imperio, 4/2006 2 В Украине примером такой недавней дискуссии можно считать публикацию: С. Грачова. Вони жили серед нас? // Критика: Рецензiї. Есе. Огляди. 2005. № 4 (90). См.: http://krytyka.kiev.ua/articles/s5_4_2005.html (последний раз проверялась 29 сентября 2006 г.) и ее продолжение в работах: Я. Грицак. Що нам робити з на- шою ксенофобією? // Там же. См.: http://krytyka.kiev.ua/articles/s6_4_2005b.html (последний раз проверялась 29 сентября 2006 г. ); І. Химка. Антисемітизм, діялог, самопізнання // Критика: Критика: Рецензiї. Есе. Огляди. 2005. № 5 (91). См.: http:// krytyka.kiev.ua/articles/2005.html (последний раз проверялась 29 сентября 2006 г.). в социальных и национальных противоборствах. Очевидно, что появление кни- ги и активные дискуссии о ней не были совершенно случайны- ми – они активизировались на новой волне интереса Запада к постсоветским государствам и в контексте дебатов о политическом развитии в Украине и Белоруссии. Несомненно, что выбор будущего во многом зависит от того, как государство, нация и конкретные люди мыслят себе свое прошлое, какими событиями из прошлого маркируют современную иден- тичность и, таким образом, экс- траполируют прошлое в будущее. Отсюда следует, что “реконструк- ция прошлого” всегда есть часть “конструирования будущего”. Поэтому, прочитав эту работу, современный украинец, белорус или россиянин может выяснить для себя, каким видят на Западе будущее его страны и нации, и это существенный аргумент в пользу того, чтобы Снайдера читать и переводить. В этом плане книгу можно рассматривать как аналог “зеркала”, отражения “я” (“моей национальной истории”) в вос- приятии “Другого” (Запада). Ины- ми словами, каков образ Украины, Польши, Литвы, Белоруссии в академическом и политологиче- ском сознании Запада? С другой стороны, данная монография легко вписывается в рамки тех академических и по- литических дискуссий (“битв за историю”), которые развернулись и в Украине, и в России по пово- ду национальной идентичности, коммемораций, ее составляющих, ответственности за взаимные обиды в прошлом, а также вины славянского населения, связанной с участием в Холокосте. Приме- ром такой недавней полемики на украинском материале можно счи- тать публикации в “Критике”, по- священные западно-украинским политикам “забывания” о Холо- косте, в противовес нагнетанию русофобского дискурса и под- черкиванию зверств НКВД перед началом Второй мировой войны.2 Подноготная политики “двойных стандартов” и попыток отрицания Холокоста украинскими “истори- ками” были проанализированы в 440 Рецензии/Reviews статье Дж.-П. Химки,3 участника дискуссии, спровоцированной недавними публикациями Карла Берxоффа и Марко Царынныка об участии ОУН-УПА в польских и еврейских погромах и коллабо- рационизме украинских нацио- налистов.4 В данном контексте книга Снайдера интересна тем, что в подчеркнуто неэмоциональной манере анализирует события, ко- торые болезненны для историков восточноевропейских наций, по- скольку эти “события” не вписы- ваются в идеальный образ нации (например, Снайдер подробно останавливается на участии ли- товцев и украинцев в Холокосте, уничтожении оуновскими фор- мированиями поляков на Волыни в 1943 году и пр.). Несомненно, национальное примирение и консолидация нации невозможны без снятия завесы молчания по от- ношению к периодам и событиям, которые могут оказаться не только “славным прошлым”, но и “позо- ром”, требующим национального покаяния. В качестве предмета своего исследования Снайдер заявляет следующие проблемы: “исто- ки современных национальных идей” (на указанных территори- ях), “причины этнических чисток” и “условия национального при- мирения” (P. 3) – и пытается по- казать, какими сложными путями шло культурное, демографическое и политическое развитие террито- рий, которые в ХVI веке объеди- нила Речь Посполита; в какой сте- пени земли, называемые сейчас “польскими”, “украинскими” или “литовскими”, являются этниче- ски населенными этими народа- ми; как эти земли искусственным путем (путем “этнических чи- сток”) в ХХ веке превращали в эт- нически однородные. Фактически история, которую реконструирует Снайдер, – это “история границ”, история установления и движения (“moving”) этнополитических и культурно-языковых маркировок территорий, возникших в резуль- тате политических или военных акций. Исходя из материала и подхода автора можно сказать, что жанр книги лежит на пересечении “политической истории”, “ис- следований геноцида” (genocide 3 См. J.-P. Himka. War Criminality: A Blank Spot in the Collective Memory of the Ukrainian Diaspora // Spaces of Identity. 2005. Vol. 9. Pp. 9-24. См. также Интернет- версию: http://www.univie.ac.at/spacesofidentity/_Vol_5_1/_HTML/Himka.html (по- следний раз проверялась 29 сентября 2006 г.) 4 К. Berkhoff, M. Carynnyk. The Organization of Ukrainian Nationalists and ItsAttitude towards Germans and Jews: Jaroslav Stets’ko’s 1941 Zhyttiepys // Harvard Ukrainian Studies. 1999. Vol. XXIII. No. 3-4. Pp. 149-184. 441 Ab Imperio, 4/2006 studies),5 “советологии” и теорий “национальной мифологии”. Под теорией “национальных мифоло- гий” я имею в виду методологию Бенедикта Андерсона, влияние которой прослеживается в книге Снайдера. Критерии, которые он выбирает для описания наций: “этнический состав” террито- рии, изменения государствен- ных границ и символы памяти – являются непрямой отсылкой к известной книге Андерсона “Во- ображаемые сообщества”, где доказывается искусственный (и даже принудительный) характер формирования государством на- ционального чувства, необходи- мого для консолидации народа.6 В постсоветской академии подход и критерии Андерсона были ис- пользованы В.Тишковым,7 кото- рый показал, как формировались (“сверху”) национальности в со- ветский период. Однако различие в подходах Андерсона и Снайдера проявляется в том, что Андерсон подчеркивает искусственный и наглядный (политический) отбор данных критериев (карта и др.), их символический и знаковый характер, в то время как Снайдер репрезентирует эти критерии в качестве “объективных” и исто- рических характеристик. Другой особенностью под- хода Снайдера является тот факт, что, выделяя этнические чистки в качестве специальной задачи своего исследования, он пытается обосновать мысль, что именно они (“ethnic cleansing”)8 оказались едва ли не главным фактором фор- мирования украинской, литовской и польской наций в ХХ веке. В этом можно увидеть применение методологии genocide studies к восточнославянскому материалу. 5 Изучение геноцида – пока малоизвестное исследовательское направление в пост- советских странах, в западной же историографии уже давно изучаются массовые планомерные акции по физическому уничтожению этноса в истории ХХ века или отдельных представителей социальных, культурных, религиозных групп; отсчет “столетия геноцида” принято вести с уничтожения армян в Турции 1914–1916 гг.; наиболее масштабной и трагической формой геноцида является еврейский Хо- локост (см., например: S. Totten, W. Parsons, I. Charny (Eds.). Century of Genocide. New York, 2004). 6 B. Anderson. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London, 1983. 7 В. Тишков. Реквием по этносу. Москва, 2004. 8 Например, Норман Неймарк дает следующее определение “этнических чисток”: перемещение, обычно насильственное, людей с территории их конкретного прожи- вания с целью “очищения” территории от этнических, религиозных, национальных “чужих”, обычно путем депортации, однако без применения грубых унижений, насилий или репрессий; в отличие от геноцида, целью этнических чисток не явля- ется уничтожение народа или групп населения (N. Naimark. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-century Europe. Cambridge, MA, 2002. Pp. 3-14). 442 Рецензии/Reviews Снайдер делает акцент на том, что именно предвоенные и после- военные этнические чистки (фак- тически “этноцид”) на территории Польши и Галиции, а также Литвы позволяют говорить современным политикам о принадлежности той или иной территории к определен- ному этносу. В силу поставленных задач Снайдер уделяет немало страниц описанию беспощадной жестокости, имевшей место в ходе этих чисток (а также в ходе этни- ческих карательных операций во время Второй мировой войны) на территории Галиции, Волыни, Польши и Литвы. В структурном плане моно- графия Снайдера состоит их трех глав, каждая из которых посвяще- на истории одной из наций из чис- ла упомянутых в заглавии книги. Первая глава, получившая название “Оспариваемое Ли- товско-Белорусское Отечество”, репрезентирует литовскую и белорусскую историю, которая, согласно концепции автора, долж- на пониматься как неразрывное целое. Однако любопытно, что само слово “Белоруссия” от- сутствует даже в подзаголовках первой главы, а посвящена эта глава преимущественно истории польско-литовских земель начи- ная с 1385 года. Автор подробно останавливается на религиозной толерантности, традиционной, по его мнению, для этих земель, а также на культурных достижени- ях Великого княжества Литовско- го, известных в Московии еще до образования Российской империи. Снайдер неоднократно подчерки- вает сложный полиэтнический, полиязыковой и поликультурный характер Великого княжества Ли- товского, ставшего впоследствии частью Речи Посполитой и сохра- нившего свою поликультурную специфику вплоть до ХХ века. Новизной подхода можно считать то, что каждый модерный этнос того периода он стремится соотне- сти с определенным социальным и языковым статусом и сообщает, что в результате захватов Екатери- ной II городов Полоцка (1772 г.), Минска (1774 г.) и Вильнюса (1795 г.) в состав Российской им- перии вошли дворянские элиты, говорящие по-польски, крестьяне, которые большей частью говорили на языке, который сейчас назы- вается белорусским, и горожане, преобладающей частью которых были евреи, говорящие на идиш (в результате чего, попутно замечает Снайдер, Российская империя получила наибольшую часть ев- ропейского еврейства) (Pp. 25-27). Вторая глава книги посвящена Украине, точнее этнополитиче- ской истории двух ее регионов, находящихся на западе совре- менной территории украинского государства, – Волыни и Галиции. Именно с этой главой связано 443 Ab Imperio, 4/2006 основное разочарование от книги и ощущение некоторого автор- ского “лукавства”. История, как известно, во многом конструиру- ется вниманием к тому или иному предмету со стороны историка, который проявляет собственную субъективность в отборе фактов, героев и документов. В книге Снайдера, декларирующей “ре- конструкцию наций”, вся укра- инская нация и вся украинская история почему-то оказываются редуцированными до двух запад- ных областей (?!), интерес автора к которым обусловлен тем, что не- когда они составляли территорию Литовско-Польского союза… В какой степени допустимо преподносить историю Галиции (составляющей приблизительно одну седьмую современной укра- инской территории) как историю всей Украины, для меня остается загадкой. Очевидно, сведение очень разноплановых по культуре, истории, языковой и религиозной ситуации регионов Украины – Крыма, Слободской Украины, Южной Украины (Оде сса, Херсон, Николаев), Буковины и Центральной Украины (Киев, Чер- кассы) – исключительно к истории Галиции и частично Волыни, а также презентация этих регионов в качестве “образцовой” украин- скости могут отражать определен- ную политическую конъюнктуру на Западе. Возможно, это подго- тавливает базу для установления “новых” культурных иерархий? Не является ли описание одного или двух регионов страны под громким лозунгом “реконструк- ции нации” способом создания нового “культурного” мифа, в котором одни “региональные истории” и идентичности должны получить привилегии над другими и “подмять” под себя культурную память и идентичность остальных территорий страны? В этом аспекте вызывает не- которое сомнение и главный тезис автора, идея, ради которой, надо полагать, и написана эта книга. Она состоит в исследовании и на- хождении того культурного “пер- воисточника”, который определил современную культуру Украины, Литвы и Белоруссии. В качестве такого первоисточника Снайдер называет культуру Речи Посполи- той, выдвигая ее как противовес культуре Киевской Руси. Он, в частности, утверждает, что вос- точнославянские нации – русские, украинцы и белорусы – вовсе не являются наследниками общей и единой для них всех культуры средневекового государства Киев- ская Русь. Миф о Киевской Руси как едином культурном простран- стве (объединяющем восточнос- лавянские нации многие столетия вплоть до настоящего момента) был создан советской властью и тиражировался в советских учеб- 444 Рецензии/Reviews никах истории. При этом пятисот- летняя польская экспансия на вос- ток и влияние Речи Посполитой на Украину, Литву и Белоруссию сознательно преуменьшались. По Снайдеру, Речь Посполита стала источником формирования не единственно польской, но также и белорусской и украинской на- ций, в то время как источником формирования русской нацио- нальной идентификации была Московия. Впрочем, еще в первой главе Снайдер выдвигает идею, что не Киев, а именно Литва рас- сматривалась многими русскими дворянами ХIХ века как “мать городов русских” и именно ли- товские земли маркировались как истинные северо-русские земли, из которых произошла Россия (Pp. 49-51); не только для Волыни и Подолии родным языком оставал- ся польский вплоть до ХХ века, но и Киев был польским городом по культуре и в течение двух сто- летий представлял загадку для московитов (Pp. 120-121). Снайдер подчеркивает, что история Речи Посполитой пред- ставляла собой пример, который очень хотелось забыть коммуни- стической власти, так как в этом первом домодерном государстве (в отличие от средневековых) со- хранялись конституциональные традиции, репрезентативность власти и институций, кооперация поляков с восточными славянами, политическая толерантность по отношению ко всем национально- стям (P. 210). В период советской власти углубление в историю первого модерного государства Европы таило в себе опасность того, что многолетний истори- ческий миф о том, что Украина (так же как и Россия) является на- следницей и продолжательницей культуры Киевской Руси, может быть оспорен. А это означало, что оспорена может быть и вся совет- ская и постсоветская концепция единства украинской, белорусской и русской наций, их общих интере- сов в прошлом и, соответственно, совместного пути в будущее. Так, Снайдер проблематизиру- ет идею стабильности современ- ных восточнославянских наций, противопоставляя средневековой Руси образ Речи Посполитой, которая, по его мнению, оказала гораздо более глубокое влияние на формирование, в частности, украинской культуры, чем при- соединение восточных областей к Московии и “этнические чистки”, проведенные тоталитарными ре- жимами в ХХ веке. Однако именно эти утвержде- ния автора вызывают некоторое недоверие у человека, мало- мальски знакомого с историей Украины и Восточной Европы. Во-первых, в оценке Брестско-Ли- товской унии существуют значи- тельные расхождения в польской 445 Ab Imperio, 4/2006 и украинской историографии: если для Польши и Литвы Речь Посполита являет ностальгиче- ский образ “великого героиче- ского прошлого”, то в украинском национальном сознании это был период потери национальной независимости, полонизации и католизации, когда ни о какой религиозной толерантности по от- ношению к украинскому населе- нию речи не велось. Фактически сам Снайдер опровергает свои же рассуждения о “всеобщей то- лерантности” в государстве Речь Посполита, когда пишет о том, что она была государством “для дворян”, в котором украинские православные крестьяне все более впадали в нищету, и – Снайдер ци- тирует раннемодерного летописца Натана из Ганновера – “положе- ние украинских православных крестьян напоминало положение ветхозаветных евреев в египет- ском плену”… (P. 124). Именно по использованию ситуативных эпитетов можно определить, на чьей стороне ле- жат симпатии автора монографии, несмотря на подчеркиваемую им “объективность”. Снайдер пишет, что подобно тому, как итальянский Ренессанс оказал сильное и сти- мулирующее влияние на Польшу в ХIII–ХIV веках, так блестящая польская культура оказала чрез- вычайно яркое и вдохновляющее влияние на украинскую знать ХV– ХVI веков: украинские женщины перенимали польские манеры, дети воспитывались в польском духе. Большинство украинских дворян украинского происхожде- ния принимало польский образ жизни, и спустя многие годы поляки продолжали выступать в украинском сознании в несколь- ких ипостасях – как модель “для подражания”, как законодатели моды и культуры и одновременно как основные соперники (P. 125). Однако, несмотря на то, что Польша в значительной степени “оплодотворила” украинскую культуру, украинские магнаты ста- новились “все более польскими” и “украинская знать достигла новых вершин” в развитии “польской высокой культуры”, в тени этой культуры “таились мятежники” (P. 112). В образе “мятежника” в нарративе Снайдера выступает Богдан Хмельницкий, который возглавил атаку против Литовско- Польской унии и заключил союз с Московией. Очевидно, что если в дискурсе современной Польши Речь Посполита – это период расцвета польской государствен- ности, то в традиционном украин- ском сознании это период борьбы за национальную и религиозную независимость. Поэтому и анти- польские выступления в Украине 1648 года в полонофильской тер- минологии будут маркироваться как “мятеж” и “бунт”, в то время 446 Рецензии/Reviews как в украинской историографии продолжают сохранять статус “освободительного движения”. Из этого следует логический вопрос: правомерно ли рассматривать в качестве единого источника модерных наций государство из далекого прошлого, статус которого имеет принципиально разную эмоциональную окраску в культурно-национальном со- знании и политическом дискурсе разных стран? Второй удивительный момент связан с тем, что Снайдер прак- тически не рассматривает исто- рические трансформации других украинских регионов с точки зрения их вклада в современное нациестроительство и, таким образом, провоцирует вопрос о политкорректности: почему галицкая культура и пребывание Галиции под польским протек- торатом должны приниматься за образец украинских демократи- ческих традиций, в то время как традиции казацкой вольницы на Слобожанщине и Юге Украины полностью игнорируются? По- чему специфическая галицкая идентичность, сформированная столь противоречивыми влияния- ми – из Варшавы, Вены и Крако- ва, – рассматривается как “чисто” украинская? И почему, противо- поставляя далекой Киевской Руси “пятисотлетнее” влияние Польши на Украину (а фактически, на Га- лицию), автор практически не рас- сматривает “четырехсотлетнее” влияние России на юг, восток и центр Украины, которое хроноло- гически происходило в одно время с польским? Нет сомнений, это были два соперничающих влия- ния, которые в разное время пре- обладали на территории Украины, каждое из которых имело свои плюсы и минусы и вызывало со- противление со стороны украин- цев, стремящихся к собственной государственности. Однако, на- зывая только один источник вли- яния (Польско-Литовскую унию) в качестве наиболее значимого вклада в украинскую идентифика- цию, автор вызывает подозрения в некотором “двоемыслии” и натяж- ках, так как оставляет “за бортом” всю сложную и не менее противо- речивую историю Юго-Восточной Украины, которая также является частью современной украинской идентичности и культуры! Поэтому неизбежно актуали- зируется вопрос о методологии: какова метацель данной книги? Если она состоит в том, чтобы рассказать о том, какими путями шло развитие различных регионов и этносов после распада унии, то, очевидно, эта задача автором с блеском выполнена. Если задача была при помощи обращения к давней истории утвердить некие новые геополитологические кон- цепции и ориентиры касательно 447 Ab Imperio, 4/2006 восточноевропейских государств, то здесь “исторический” подход оказывается “криптосоветологи- ческим” и может вызывать раз- нообразные реакции. Именно в силу контраста добротного факти- ческого материала и нарративных политик, пронизывающих этот текст, складывается противоречи- вое впечатление от книги.9 Впрочем, остановимся и на других аспектах работы Снай- дера. Историю формирования современной украинской нации он начинает с того момента, когда восточнославянские земли, кото- рые сейчас называют Украиной, перешли под Литовский домини- он, а затем были разделены между Польшей и Литвой (1569 г.). Снайдер пишет, что подобно тому, как история средневековой Руси началась с крещения князя Вла- димира в 988 году, так и история раннемодерной украинской нации началась с ее связи с Варшавой и приобщения украинской знати к духовной культуре католицизма (P. 106). Далее в книге прописывает- ся концепция социального рас- слоения украинского общества в зависимости от религиозной принадлежности населения: по- ляки и украинская знать приняли римско-католическое вероиспове- дание, в то время как украинские крестьяне связывали себя с право- славием. Униатская церковь была представлена в раннемодерной Украине как религия меньшин- ства и занимала нишу между украинской элитой и дворянами. Когда в модерный период наибо- лее популярная религия и общий язык стали платформой для фор- мирования единой националь- ности, в Польше в этом качестве выступили римско-католическая церковь и польский язык. В Укра- ине ситуация была более сложной: когда православная церковь была легализована, она превратилась в церковь меньшинства, а в качестве единой платформы консолида- ции украинской нации, согласно Снайдеру, выступила униатская церковь, трансформировавшись из польскоговорящей в украино- говорящую (Pp. 110-111). Если комментировать данные тезисы автора, то очевидно, что они со- относятся с действительностью западноукраинских территорий, а под “консолидируемой нацией” автором книги снова-таки пони9 Для заострения полемики относительно адекватности методологии и границ ее применения я могла бы привести параллель с империей Македонского: в какой степени фундаментом “конструирования” модерных наций может выступать госу- дарство, которое давно исчезло с карты Европы? Насколько адекватным является анализ этнополитических ситуаций в современных Греции, Иране, Ираке, Сирии и Египте с точки зрения того, что некогда они все были завоеваны Александром Македонским? 448 Рецензии/Reviews мается преимущественно насе- ление Галиции, так как на восточ- ноукраинских землях униатская церковь поддержки не имела и объединяющим центром высту- пать не могла. Анализируя восстания ХVII века, Снайдер доказывает, что украинские казаки имели боль- ше общего с польской шляхтой (с которой они были связаны предыдущим развитием), чем с московитами. Например, сам Хмельницкий, удостоившийся в украинской истории статуса “ге- роя”, принадлежал к польскому дворянству в той же степени, что и его закоренелый враг, польский помещик Вишневецкий. Хмель- ницкий учился у иезуитов и в совершенстве владел латынью (как все польское дворянство того времени), а в быту казаки исполь- зовали польский язык и местное просторечие (которое позже легло в основу современного укра- инского языка); с московитами Хмельницкий переписывался на латыни, а в торговых сделках с ними казаки использовали пере- водчиков (Р. 116). В то же время, согласно автору книги, и Вишне- вецкий был наследником знатного православного клана и одним из величайших казаков всех времен. Поэтому Снайдер предлагает рас- сматривать борьбу казаков против средневековой Польши не как украино-польскую проблему, а как внутриукраинскую проблему, борьбу двух (нескольких) украин- ских кланов (лидеров) за передел Украины, в результате которого образовались современные Поль- ша, Украина и Россия. Снайдер цитирует Шевченко: “Казаки на- казали шляхту за то, что шляхта плохо управляла ими” (P. 117). Переходя к истории Украины ХХ века, Снайдер сосредото- чивает основное внимание на этнических чистках в Западной Украине и действия ОУН–УПА, посвящая этой теме значительную часть своей монографии – почти две главы (более 17 разделов). Он показывает, что источником украинского национализма стали земли, аннексированные Польшей после 1920 года. Хотя наиболее катастрофические события (и, от- метим, ключевые для националь- ной памяти) происходили именно в восточной части Украины10 (искусственный голод 1932–1933 гг., репрессии против украин- ской интеллигенции, разрушение украинской церкви и украинской культуры), тем не менее, об этом было мало известно за рубежом, и украинские националисты счи- тали Польшу (а не СССР) своим главным врагом. Если обратиться к реалиям первой половины ХХ века, пишет Снайдер, то выяснится, что укра10 Этот очень интересный аспект, увы, оказался вне поля внимания в работе Снайдера. 449 Ab Imperio, 4/2006 инский национализм в его совре- менном значении был рожден не во Львове, как принято считать. ОУН была учреждена в Вене как нелегальная конспиративная ор- ганизация, целью деятельности которой было создание новой Украины, присоединившей бы все украинские земли (понимаемые очень широко), на которых будут жить только этнические украин- цы (понимаемые очень узко) (P. 143). Снайдер подчеркивает, что, помимо ОУН, в Западной Укра- ине перед войной существовали и другие партии, которые были привлекательны для украинцев того времени: Коммунистическая партия была запрещена, однако существовала “Украинская рабо- че-крестьянская партия”, которую он называет “криптокоммунисти- ческой”. Между коммунизмом и национализмом лавировала и Украинская национально-демо- кратическая организация, акти- висты которой поддерживали советскую Украину, рассматривая ее как этап в создании украинской государственности. Снайдер от- мечает, что в 1920 – 1930-е годы для многих западных украинцев были гораздо более привлекатель- ны социализм и аграрная партия, чем всеобъемлющий национализм ОУН. Львов оставался центром украинского национализма, но главными языками горожан были польский и идиш, поэтому у мно- гих даже этнических украинцев существовал страх перед отсут- ствием этнической толерантно- сти, проявляемой ОУН. Далее Снайдер переходит к описанию национальных политик фашистского оккупационного режима на территории Волыни и Галиции, выясняя, какую роль сыграл национализм ОУН в по- следующих этнических чистках на территории Западной Украины и в создании напряжения между Польшей и Западной Украиной. После раздела Польши поляки не могли простить украинским крестьянам, что те встречали Вермахт с хлебом-солью в сен- тябре 1939 года, а украинские профессионалы пошли на службу к нацистам в качестве журнали- стов, профессоров, чиновников. Коллаборационизм западноукра- инских элит может быть объяснен двояко: с одной стороны, после шести столетий управления Га- лицией из Кракова, Варшавы и Вены управление из Москвы было чем-то “новым” и “странным”, и галичане отказывались призна- вать русских как главную нацию, а русский язык – как язык власти и культуры (P. 203). С другой стороны, репрессии НКВД в За- падной Украине привели к тому, что многие, не только украинцы, но и евреи, сходились во мнении, что немецкий режим не будет хуже советского. Однако полякам, 450 Рецензии/Reviews первыми испытавшими на себе Освенцим (1939 г.) и нацистский оккупационный порядок, таких объяснений было недостаточно. После вступления фашистов на территорию Украины в 1941 году украинцы быстро лишились иллюзий по поводу немецкой благосклонности к ним и создания независимого украинского госу- дарства, однако их стигматизация как предателей, которые прислу- живали наци в эсэсовской форме, в глазах поляков уже произошла (Рp. 155-156). Это и привело к озлоблению: в местечке Хельм и его окрестностях поляки уничто- жили более трехсот украинских националистов, вменяя им в вину сотрудничество с нацистами. Так начала закручиваться спираль эт- ноцида, и каждая новая кровавая акция провоцировала ответную с противоположной стороны, каж- дая сторона считала себя постра- давшей в большей степени, чем другая, и требовала моральных и иных компенсаций (P. 175). Снайдер пишет, что послед- ствия войны оказались особенно трагическими для западноукра- инского общества, социальная и политическая структура которо- го была полностью разрушена. Наибольшим изменением в на- циональном составе волынского общества, произошедшим в годы войны, было уничтожение 98,5 процентов волынских евреев, в котором принимала активное участие украинская полиция, особенно молодежь, до этого уже инфицированная антисемитиз- мом. Подробно останавливаясь на теме Второй мировой войны, Снайдер показывает, что коллабо- рационизм местного населения и участие в Холокосте существова- ли не только в Украине. Польша и Литва, которые перед войной раз- вивались как националистические государства, пренебрегающие интересами национальных мень- шинств, фактически уже перешли к государственному антисемитиз- му в конце 1930-х годов, даже ра- нее, чем тоталитарный Советский Союз и нацистская Германия. Весной 1943 г. молодые укра- инцы, перешедшие из немецкой полиции в партизаны УПА, про- должали делать то, чему их научи- ли во время Холокоста, – убивать. Если ранее они применяли соб- ственные навыки по отношению к евреям по приказу немецкой полиции, то теперь они исполь- зовали их уже самостоятельно по отношению к полякам Волыни. В целом, если до войны поляки составляли около 16 процентов населения Волыни, их количество уменьшилось до 8 процентов в 1943 году в результате действий украинских националистов. В течение всего 1943 года форми- рования ОУН цинично преследо- вали жителей польских деревень, 451 Ab Imperio, 4/2006 уничтожая их самым жестоким и кровавым способом: поджигали дома, использовали вилы и косы, чтобы дорезать тех, кто искал убежища в церквях и лесах, и часто намечали свои акции на католические праздники. Наряду с поляками, оуновцы уничтожали и тех евреев, которые выжили по- сле Холокоста на Волыни в 1942 году. Несмотря на то, что ОУН декларировала этнические чистки по отношению к “чужакам”, жерт- вами националистов становились украинцы в той же степени, что и поляки, часто жертвы выбирались по личным соображениям. Это в значительной степени относится к ситуации, связанной с конкурен- цией между двумя ветвями внутри ОУН, которые уничтожали друг друга уже после ухода нацистов. Героизация украинских на- ционалистов, замечает Снайдер, началась уже после войны и была связана с этническими чистками в Польше и массовыми убий- ствами украинцев польскими коммунистами и Армией край- овой. Советский Союз не был привлекателен для украинцев в Польше, однако опасность быть убитыми, исходящая от польских коммунистов, так же как и от польских националистов, делала пребывание украинцев в Польше нестерпимым. Подобно полякам в советской Украине, украинцы и лемки в Польше в начале 1945 года столкнулись с гневом на- ционалистов, с одной стороны, и коммунистической политикой го- могенизации в Польше, с другой. В первые 8 месяцев 1945 года 208 тысяч жителей украинского про- исхождения насильственно или добровольно покинули Польшу. Парадокс заключался в том, что поляки, которых “вычищали” с Волыни, часто говорили по- польски хуже, чем украинцы, терроризировавшие их, в то время как депортированные с Польши украинцы часто своим родным языком считали польский. Между тем, при встрече люди всегда зна- ли, кто есть кто. Депортация украинцев из Польши проводилась частями Советской армии, в которую часто входили польские офицеры из Во- лыни, и они еще хорошо помнили уничтожение поляков в 1943 году. Однако именно этот кровавый во всех отношениях период стал ис- точником “глорификации” ОУН- УПА в галицийской региональ- ной исторической мифологии. Подобно тому, как украинцы, депортированные из Польши, помнили варварскую резню поль- ских националистов, так и поляки, выехавшие из Волыни и Галиции в Польшу, помнили жестокую бойню, устроенную в 1943 году в Волыни и в 1944 в Галиции укра- инскими националистами. Если для галицийских украинцев ОУН- 452 Рецензии/Reviews УПА стало частью их националь- ной идентичности, то выжившие поляки даже спустя десятилетия вспоминают оуновцев как самую страшную банду убийц, садистов и мародеров (P. 204). Снайдер подробно останав- ливается на том, что истории украинцев и поляков об одних и тех же событиях совпадают по форме, так как обе стороны гово- рят о разрушенных жизнях и при- нудительном выселении, но в то же время противоречат в оценке одних и тех же событий, опре- делении героев и жертв. Исто- рическая память сторон остается конфликтующей и болезненной, поскольку каждая считает другую сторону ответственной за начало (или возобновление) кровавого цикла. В качестве печального окончания этой истории Снайдер замечает, что по прибытии в Со- ветский Союз часто и те, и другие (и украинцы, и поляки) немедлен- но высылались в лагеря. Память о прошлом объединении поляков и западных украинцев у многих воз- обновлялась в Сибири, в ГУЛАГе, когда каждый приглашал своего соседа на рождественский обед… Учитывая, что в советской ака- демической науке “национально- му сознанию” отказывали в праве на существование, а слово “на- ционализм” использовалось как идеологический маркер, интерес к данной монографии в постсо- ветском обществе активизиро- ван жаждой самопознания: “кто мы?”, “какова наша национальная история?” и, в конце концов, что является основой и “скрепляю- щим” элементом нации. Многие события в истории Украины, Белоруссии, России до сих вызы- вают горячие дискуссии, поэтому для постсоветской читающей пу- блики мнение с “другой стороны” может оказаться важным и даже “целительным”. История, как из- вестно, существует на нескольких уровнях: на уровне школьных учебников, где имеет очень мало общего с историческими фактами и используется для воспитания “патриотизма” в новом поколе- нии; история массового сознания (очень близкая к “исторической мифологии”); история, которая существует в архивах, докумен- тах и исторических журналах. Эти уровни могут пересекаться, и тогда история, которую препо- дают в школах, превращается в “героико-патриотический эпос”, а историки, сидящие в кабинетах, выполняют “государственный заказ”. Поскольку политики па- мяти в сегодняшних Украине, Белоруссии и России продолжают колебаться между коммунисти- ческой и националистической (шовинистической?) историей (P. 210), главный позитивный потен- циал данной книги мне видится в том, что она в полной мере от- 453 Ab Imperio, 4/2006 кровенно и подробно показывает, какие ужасы испытали общества, стремящиеся к моноэтничности; как работает машина геноцида и насколько она беспощадна по отношению к простым людям, разъединенным средневековой мифологемой “крови” (М. Фуко) и “языка” (Р. Барт). Этноцид обычно трудно оста- новить, когда колесо уже начало раскручиваться, поэтому един- ственный путь предотвращения взаимоуничтожений – это созда- ние в обществе атмосферы, пре- пятствующей распространению расистских, националистских, антисемитских взглядов, способ- ных занять место государствен- ной идеологии. Так, история ХХ века убеждает, что в ситуации восточных славян тезис “одна нация – одно государство – один язык – одна религия” приводит к совершенно непредсказуемым, кровавым и тяжелейшим послед- ствиям для народов, населяющих эти территории. Поэтому очевид- но, что только вариант мульти- культурного общества, в котором национальность определяется не по “крови”, не по “языку”, не по “религии”, не по этничности и не по месту проживания, а по гражданству и участию в развитии (много)национальной культуры, является наиболее приемлемым для сохранения мира и согласия в постсоветских государствах. Елена НОСЕНКО Nicholas V. Riasanovsky, Russian Identities: A Historical Survey (Oxford and NewYork: Oxford University Press, 2005). 278 pp. Index. ISBN: 0-19-516550-1. Имя и работы русско-амери- канского историка Николая Ва- лентиновича Рязановского (род. в 1923 г.) хорошо знакомы всем, кто занимается проблемами рос- сийской истории, русской и запад- ноевропейской интеллектуальной культуры. Его отец – Валентин Александрович Рязановский (1884 – 1968), известный историк и правовед, чьи труды по средне- вековому монгольскому праву считаются классическими,1 а мать – Антонина Федоровна Пол1 О жизни В. А. Рязановского, а также список его основных работ см.: Русские писатели эмиграции: Биографические сведения и библиография их книг по бого- словию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре: 1921-1972 / Сост. Н. М. Зернов. Boston, 1973; Русский Харбин / Сост. и коммент. Е. П. Таскиной. Москва, 1998. С. 249. ...