Loyalty, Dissent and Betrayal: Modern Lithuania and East-Central European Imagination by Leonidas Donskis (review)

573 Ab Imperio, 3/2006 версией историографического введения к одной из этих докумен- тальных публикаций.6 В целом, рецензируемый сбор- ник служит подтверждением тому, что исследования гражданской войны в Сибири, несмотря на общие изменения в историогра- фии, активно продолжаются и что сибирские университеты по- прежнему являются ведущими центрами этих исследований. Тем не менее, несмотря на появление новых тем и направлений работ, в центре внимания которых на- ходится антибольшевистское движение, достижения новейшей историографии темы представля- ются пока довольно скромными. Так, в рецензируемом сборнике многие статьи так или иначе сводятся к попыткам заполнения “белых пятен”, бесконечным по своей природе и бесплодным с методологической точки зре- ния. Авторы, за исключением статьи Рынкова, мало соотносят региональные темы с общими проблемами в историографии гражданской войны. Также, рас- сматривая гражданскую войну в Сибири, авторы, к сожалению, практически не пытаются про- блематизировать региональный аспект. Было бы плодотворным исследовать, в чем заключались специфика и общие черты борьбы в Сибири, как имперская геогра- фия, возможно, обусловила фор- мы и исход гражданской войны. В связи с этим становится еще более очевидным неудачное отсутствие введения, которое могло бы при- дать этой работе действительно проблемный поворот. Если бы во введении были четко сформу- лированы тематика и направлен- ность материалов, это, возможно позволило бы авторам более ясно высказать свои идеи и проблемно выстроить статьи, что превратило бы это издание действительно в тематический сборник статей, а не в коллекцию разрозненных работ, обращенных к истории одного и того же периода и региона. 6 За советы без коммунистов. С. 4-29. Максим КИРЧАНОВ Leonidas Donskis, Loyalty, Dissent and Betrayal: Modern Lithuania and East-Central European Imagination (Amsterdam: “Rodopi ,” 2005). 164 pp. Bibliography, Index. ISBN: 90-420-1727-9. Литовский мыслитель Ричар- дас Гавелис писал, что в свое вре- мя исторические обстоятельства 574 Рецензии/Reviews просто вытолкнули Литву с ор- биты западной модели развития.1 Донатас Саука указывал на то, что эти события повлекли за собой раскол среди литовских интел- лектуалов,2 а Арвидас Шлегерис констатировал, что этот раскол не преодолен и по сей день.3 В этой ситуации серьезным объединя- ющим литовцев фактором как в эмиграции, так и в Литовской ССР оставался национализм. Именно поэтому актуальность изучения феномена литовского национализ- ма подчеркивается ныне многими литовскими и западными истори- ками.4 Как правило, в центре их работ – литовское национальное движение в XIX веке. Преодолеть этот хроноцентризм, вписав ли- товский национализм в централь- ноевропейский канон,5 пытается почти не известный русскоязыч- ным исследователям национализ- ма6 литовский историк Леонидас Донскис в книге “Лояльность, 1 R. Gavelis. Kultūrinė situacija: Vakarai ir Lietuva // Metmenys. 1993. Vol. 64. Pp. 80-81. 2 D. Sauka. Ideologija, kultūra ir absurdo karuselė // Metai. 1995. No 10. P. 123. 3 A. Šliogeris. Konservatoriaus is̆paz̆intys: 1988-1994 metų tekstai. Vilnius, 1995. Pp. 22-23. 4 D. Staliunas. “The Pole” in the Policy of the Russian Government: Semantics and the Praxis in the Mid-Nineteenth Century // Lithuanian Historical Studies. 2000. Vol. 5. Pp. 45-67; V. Merkys. Vincas Kudirka’s Concept of Lithuania // Ibid. Pp. 85-98; V. Sirutavičius. Vincas Kudirka’s Programme of Modernizing Society and Problems of Forming of National Intelligentsia // Ibid. Pp. 99-112; V. Žaltauskaitė. Catholicism and Nationalism in the Views of the Younger Generation of Lithuanian Clergy in the Late Nineteenth and Early Twentieth Centuries // Ibid. Pp. 113-130; Th. Weeks. Official Russia and Lithuanians, 1863–1905 // Ibid. Pp. 68-84; idem. Nation and State in Late Imperial Russia. Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863-1914. DeKalb, 1996; T. Snyder. The Reconstruction of Nations: Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus, 1569-1999. New Haven, 2003. 5 Если книга Лари Вульфа (L. Wolff. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment. Princeton, 1994; см. русский перевод: Л. Вульф. Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. Москва, 2003) дает представление о генерализированном образе Центральной Ев- ропы в целом, а исследование Марии Тодоровой (M. Todorova. Imaging the Balkans. New York, 1997) – его балканской составляющей, то рецензируемая монография представляет собой литовскую проекцию этого образа в центральноевропейском интерьере. 6 Предыдущие его исследования посвящены истории литовской философии и на- ционализму. См.: L. Donskis. The End of Ideology and Utopia. Moral Imagination and Cultural Criticism in the Twentieth Century. New York, 2000; idem. Forms of Hatred: The Troubled Imagination in Modern Philosophy and Literature.Amsterdam, 2003; idem. Identity and Freedom. Mapping Nationalism and Social Criticism in Twentieth-Century Lithuania. New York, 2002. 575 Ab Imperio, 3/2006 несогласие и измена. Современ- ная Литва и восточно-централь- ное европейское воображение”. Донскис анализирует развитие Литвы на центральноевропейской периферии и раскол литовского интеллектуального сообщества. Его исследование посвящено ли- беральным концепциям литовских мыслителей в ХХ веке. Триада, заявленная в названии, задает модель анализа. Литовская националистическая мысль в кни- ге представлена не как череда кон- цепций; она персонифицируется примерами и опытом Витаутаса Каволиса, Александраса Штро- маса, Томаса Венцловы, Юозоса Гирнюса, что придает книге био- графический характер. И если, по словам чешского философа К. Косика,7 Центральная Европа пре- вратилась в регион, где спорят о том, что значит быть европейцем, то обращение Донскиса к этой теме явилось попыткой ответить на вопрос, что значит быть литов- ским интеллектуалом в этой части Европы. Концепты литовского национа- лизма анализируются в контексте развития Литвы в ХХ веке и поиска ее места в центральноев- ропейском регионе, что делает книгу междисциплинарной, по- зволяя автору работать в жанрах политической и интеллектуальной истории одновременно. Приме- чательно, что англо-саксонская историография пережила свой интерес к Центральной Европе как региону несколько раньше, чем собственно литовская исто- риография. Однако это не делает книгу Донскиса запоздалым отве- том на исследования его западных коллег в данной области, так как общая направленность этих работ различна. Если предшественники Донскиса, скорее, предпочитали идеализировать историю региона, то подход литовского историка более академичен и взвешен.8 Литва, согласно Донскису, исторически развивалась как контактная зона: различные фак- торы, западные (европейские) и восточные (русские), оказывали свое влияние на динамику поли- тических настроений в Литве (Р. 12). Примечательно то, что рус- ский фактор не признается как однозначно негативный, а увле- ченность литовских интеллекту- алов идеями русских философов рассматривается как косвенное 7 См.: Венгры и Европа. Сборник эссе / Cост. В. Середа, Й. Горетич. Москва, 2002. С. 7. 8 См. например: M. Eksteins. Walking Since Daybreak: A Story of Eastern Europe and the Heart of Our Century. Toronto, 1999; I. Karafilly. Ashes and Miracles: A Polish Journey. Toronto, 1998; E. Hoffmann. Exit into History:AJourney Through New Eastern Europe. Toronto, 1993. 576 Рецензии/Reviews доказательство их европейско- сти.9 Донскис указывает на то, что переориентация интереса с русской философии на западную произошла в Литве в межвоенный период, так как литовские интел- лектуалы активно строили свою новую идентичность, а Советский Союз был для них неприемлемым образцом (Р. 24).10 Донскис пытается взглянуть на литовский национализм, предла- гая отказаться от его упрощенного понимания в этническом ключе.11 Национализм в Литве предстает не как экстремистская полити- ческая идеология, а как один из атрибутов гражданского обще- ства, так как национальная идея была проявлением либеральных настроений (особенно четко эта черта проявилась в советский период). Донскис призывает об- ратиться к изучению опыта литов- ского национализма в диаспоре,12 который демонстрирует удачное сочетание национальной идеи с идеей политического освобожде- ния, то есть национальных ценно- стей с гражданскими и либераль- ными (Рр. 7, 33). Попутно отметим, что выход в свет книги Донскиса также свидетельствует и о том, что в 1990-е годы центр балтийских исследований из диаспор пере- местился в страны Балтии, а сами 9 В данном случае национальный сентимент в литовской историографии выглядит более умеренным по сравнению с латышской историографией, где антирусские нарративы более заметны, особенно в научно-популярной литературе и исследова- ниях по истории международных отношений. См. для сравнения: Russian Foreign and Domestic Policies: in Harmony or at Odds? (Krievijas вrpolitika un iekрpolitika: saskaтв vai pretrunв?). Konferences materiвli / Red.A. Lejiтр. Rоga, 2003; Iekšpolitiskā situācija Krievijā. Darba grupas ziņojums. Rīga, 2001. 10 Стремление вписать свою историю в центральноевропейский контекст характерно не только для литовской историографии на постсоветском пространстве. Напри- мер, украинские интеллектуалы предпринимают в этом направлении активные усилия, публикуя как собственные исследования, так и переводы. См. например: А. Лієм. Зауваги щодо центральноєвропейської ідентичності // Ї. Незалежний культурологічний часопис. 1997. Т. 7. С. 4-9; Е. Морін. Європа – мета-національна провінція? // Там же. С. 9-23; С. Вятр. Політична культура у Середній Европі // Там же. С. 31-38. 11 Элементы подобного фрагментарного отношения к истории литовского национа- лизма заметны, в частности, у Тимоти Снайдера. См.: T. Snyder. The Reconstruction of Nations: Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus, 1569-1999. New Haven, 2003. 12 Интерес к диаспорной проблематике характерен для большинства историографий в постсоветской Центральной и Восточной Европе. См., например, проявления такого интереса в белорусской историографии: Беларусь паміж Усходам і Захадам. Праблемы міжнацыянальнага, межрэлігійнага і міжкультурнага ўзаемадзеяння, дыялогу і сінтэзу. Мінск, 1997; Беларуская дыяспара як пасрэдніца ў дыялогу цывілізацый. Мінск, 2001. 577 Ab Imperio, 3/2006 местные историки смогли твор- чески осмыслить опыт диаспоры. Думается, уместна некоторая параллель между работой Дон- скиса и уже ставшей классической книгой Э. Саида “Ориентализм”:13 если Саид показывает, как ев- ропейцы воображали Восток, то Донскис сам “воображает”, конструирует, суммирует литов- ские нарративы о Центральной Европе. Литовский дискурс вос- приятия Центральной Европы формировался на стыке польского и русского влияния. Обращение автора к центральноевропейской интеллектуальной традиции со- вершенно естественно,14 так как он позиционирует себя и своих предшественников как носителей центральноевропейского типа ин- теллектуального мышления. Дон- скис указывает, что особая роль в литовской истории принадлежала Польше, демонстрировавшей путь сохранения идентичности и поли- тической культуры европейского типа в советском блоке. Польские интеллектуалы были образцом свободомыслия для литовских. Донскис показывает, что если межвоенные литовские мыслители были учениками русских филосо- фов, то современные – польских (Р. 26). Он придерживается мнения, что литовские советские интел- лектуалы и литовские интеллек- туалы в изгнании имели больше возможностей для контактов, чем интеллектуалы в других союзных республиках (Р. 12). Однако далее он идет вслед за установившейся литературной традицией и свя- зывает активизацию контактов с Западом с событиями второй половины 1980-х годов (Р. 25), игнорируя более ранние проявле- ния этой тенденции. Анализируя отношения между этими двумя группами на современном этапе, автор констатирует, что они не по- влияли существенно на характер литовской общественной мысли (Р. 31). В данном случае стано- вится очевидной одна из особен- ностей современной литовской историографии, которая отличает ее, например, от украинской: для литовских историков в меньшей степени характерно обращение к диаспорной историографии.15 13 E. Said. Orientalism. New York, 1979. 14 Донскис, например, обращается к работам таких авторов, как Л. Колаковски (L. Kolakowski. Freedom, Fane, Lying and Betrayal. Boulder, 1999), М. Кундера (M. Kundera. Immortality. New York, 1991), Ч. Милош (Cz. Milosz. The Captive Mind. New York, 1990). 15 Например, Донскис ссылается на уже ставшие классическими труды Р. Брубей- кера (R. Brubaker. Citizenship and Nationhood in France and Germany. London, 1992; idem. Nationalism Reframed: Nationhood and National Question in Modern Europe. Cambridge, 1999), Э. Геллнера (E. Gellner. Nations and Nationalism. Ithaca, 1994), 578 Рецензии/Reviews Донскис пытается выяснить роль нескольких интеллектуалов в рассматриваемых процессах. Воз- можно, эта часть книги будет осо- бенно интересна тем читателям, которым недоступна литература по этой теме на литовском языке. Благодаря Донскису мы узнаем, что мировоззрение В. Каволиса формировалось под влиянием его оппозиционности идиллическим представлением о Литве эмигран- тов старшего поколения. Поэтому Каволис сложился как модернист, а как исследователь состоялся в Америке (Рр. 35-40). А. Штромас родился в Литве, но, в отличие от Каволиса, его идентичность была более сложной, он говорил и по- литовски, и по-русски. Если Каво- лис – эмигрант по убеждению, то Штромас – эмигрант вынужден- ный (в 1973 году он был выслан из СССР). В круг его общения входили литовские и русские дис- сиденты. Донскис акцентирует внимание и на вере Штромаса в скорый крах СССР в 1970-е годы, когда советский режим казался незыблемым (Рр. 41-45). Донскис признает Т. Венцлову “самым влиятельным литовским социальным и культурным крити- ком ХХ века”. На фоне Штромаса и Каволиса место Венцловы явно маргинальное: если первые – на- ционалисты, то он, скорее, “один из основателей литовского космо- политизма и интернационализма”, хотя в интеллектуальном смысле это – вполне центральноевропей- ская фигура по своему масштабу (Рр. 47-55). Анализируя взгляды Каволи- са,16 Донскис указывает на то, что его следует признать крупнейшим теоретиком цивилизации в Литве. Отличительная черта цивили- зационной теории Каволиса со- стояла в попытке связать понятия цивилизации и идентичности, не игнорируя при этом и литовскую уникальность. Литва в теории Каволиса играла роль своеобраз- ного связующего звена между локальной литовской специфи- кой и общей центральноевро- пейской перспективой. Особое внимание Донскис акцентирует на восприятии Советского Союза самим Каволисом. Исследователь довольно смело предполагает, что в глазах Каволиса СССР представал как неудавшийся Э. Хоффера (E. Hoffer. True Believer. NewYork, 1963); это свидетельствует о том, что современная литовская историография развивается на западном методологическом базисе и не склонна к идеализации опыта диаспорных историков. 16 На западе книги и статьи Каволиса неоднократно переиздавались. В данном случае упомянем лишь одну его книгу, на которой строится восприятие философа Донскисом – “Анализ цивилизаций как социология культуры”. См.: V. Kavolis. Civilization Analysis as Sociology of Culture. Lewiston, 1995. 579 Ab Imperio, 3/2006 модернизационный проект, так как правящая элита оказалась не в состоянии приспособить политические структуры и ме- тоды управления к местным идентичностям, в том числе – и к литовской (Рр. 58-61). Уже отмечалось выше, что, согласно Донскису, особенно- сти литовского националисти- ческого проекта определялись преимущественно периферий- ным положением как самой государственности Литвы, так и ее культуры на границе между Востоком и Западом Европы. Такое приграничное положение уготовило литовскому национа- лизму особое место среди других национализмов в Центральной Европе. В этой связи мировоз- зрение Каволиса интерпретиру- ется как содержащее типичный “центрально- и восточноевропей- ский дискурс идентичности”, в рамках которого первостепенное внимание уделялось культурной идентичности как фундаменту национализма. Донскис высказы- вает мнение, что именно Каволис был родоначальником нового ли- берального течения в литовском национализме, оппозиционного почвенническому течению. По- этому литовский национализм осознается как модернизацион- ный проект, объединенный с дру- гими местными национализмами тенденциями политического обновления, но отличный от них готовностью к диалогу с другими сообществами. Если Каволис рассматривается как фигура самодостаточная, то Штромас и Венцлова анализиру- ются Донскисом в сравнении, т.е. как авторы, чьи идеи во многом противоположны. При этом Дон- скис нередко анализирует эти идеи в сравнении со взглядами Каволиса. Если для Каволиса коммунизм – неудачная форма модернизации, то для Штромаса17 советский режим – искусствен- ный строй, который не имел ни внутренних истоков, ни подлинно широкой поддержки. В этой связи Донскис уделяет особое внимание связям Штромаса с русскими диссидентами, стремясь показать различие двух движений – литов- ского и диссидентского движения в СССР. Как и в случае с Каво- лисом, национализм Штромаса вписывается автором в европей- ский канон: литовское движение осознается как составная часть национального антисоветского протеста и освободительного движения (Рр. 78-84). Донскис 17 Восприятие Донскисом Штромаса строится главным образом на анализе его книги “Политические изменения и социальное развитие: случай Советского Союза”. См.: A. Shtromas. Political Change and Social Development. The Case of the Soviet Union. Frankfurt am Main, 1981. 580 Рецензии/Reviews признает, что Венцлова,18 будучи полонофилом и русофилом, вы- глядел маргинально в глазах своих современников. Его либеральные взгляды едва совмещались с наци- онализмом. Однако оппозицион- ность режиму и приверженность литовской культуре, по мнению Донскиса, все же позволяют рас- сматривать Венцлову как нацио- налиста. Если Каволис и Штромас основное внимание обращали на политические аспекты, то Вен- цлова – на культурные и языковые (Рр. 85-88). Особое внимание уделено в монографии и Гирнюсу, который наряду с А. Мацейной и С. Шал- каускисом воспринимается совре- менниками как один из крупней- ших литовских интеллектуалов. Донскис отмечает, что мировоз- зрение Гирнюса формировалось в тех условиях, когда литовские интеллигенты колебались между правыми и левыми идеями (Рр. 97, 102). Если Венцлова, Штромас и Каволис – публицисты и авторы- исследователи, то Гирнюс – на- ционалист в политическом отношении. Поэтому Донскис указывает, что его работы не- редко не содержали глубокого анализа, а заключения носили идеалистический характер. Дон- скис пытается избежать выводов об интеллектуальном наследии Гирнюса, дабы не задеть чувства тех интеллектуалов, для которых литовская идея важна. Однако не- которые наблюдения Донскис все же высказывает: он предполагает, что если Каволис и Штромас ана- лизировали процессы, то Гирнюс больше оперировал идеологе- мами и эмоциональными оппо- зициями “русские – литовцы” и “литовцы – немцы”. Обращаясь к восприятию наследия анализируемых мыс- лителей в современной Литве, Донскис высказывает мнение, что если в эмиграции Каволис, Штромас и Венцлова были марги- налами, а Гирнюс – признанным литовским националистом, то среди современных литовских историков сложилось обратное мнение. Они с большей готовно- стью обращаются к идеям трех первых, нежели к работам Гирню- са. Их идеи, согласно Донскису, выглядят “типично центральноев- ропейскими”, так как соотносятся с идеями других интеллектуалов этого региона. В связи с этим Дон- скис указывает на Ч. Милоша, у которого литовские интеллектуа- лы заимствовали диалектический концепт культурной открытости, подразумевающий сохранение культурной и национальной иден- тичности. Подводя итог своим рассуждениям, Донскис указы18 Из работ Т. Венцловы см.: T. Venclova. Forms of Hope. Essays. New York, 1999. 581 Ab Imperio, 3/2006 вает на то, что “для Литвы в ХХI веке модель идентичности Мило- ша важна, в то время как модель Гирнюса – нет” (Рр. 100-103, 118). Интересны в работе и мо- менты, связанные с анализом литовско-русских контактов. Вы- бор работ русских мыслителей, к которым Донскис обратился, свидетельствует, что он проана- лизировал направления русской мысли в ХХ веке крайне одно- сторонне.19 Отстраняясь от поли- тической полемики, Донскис по- казывает, что русские и литовские интеллектуалы нередко находили общий язык. Анализ творческого диалога, например, Венцловы и И. Бродского (Р. 84.), может быть признан в качестве одной из наи- более интересных сторон рецен- зируемой монографии. Попытка найти литовское место в Центральной Европе органично сочетается с констру- ированием особого образа Литвы. Литовское “изобретение” Цен- тральной Европы, таким образом, неразрывно связано и с “(само) изобретением” Литвы. В данном случае уместно вспомнить Л. Вульфа,20 который в своей клас- сической книге кратко коснулся проблемы сопротивления вос- точных интеллектуалов навязы- ваемой им географии. Донскис в чем-то развивает идеи Вульфа, анализируя то, каким образом литовские интеллигенты в ХХ веке попытались вырваться за рамки навязанной им географии и самостоятельно вписать себя посредством артикуляции на- ционализма в ментальную карту Центральной Европы. При всей разноплановости книг Вульфа и Донскиса между ними очевидна определенная преемственность. Критики Вульфа указывали на то, что, пытаясь создать книгу о Восточной Европе, он написал исследование… о Западной Ев- ропе.21 Донскис, учтя это, смог написать книгу именно о Литве в Центральной Европе. В целом отметим, что книга Донскиса представляет собой удачный опыт сочетания истории национализма и истории обще- ственной мысли. Скорее всего, Донскис пытается донести до читателя в Центральной Европе, который имеет представление только о крайностях национализ- ма (вспомним хотя бы национали- стические противоречия и после19 Он, например, обращается к работам таких русских авторов, как Н. Бердяев (N. Berdyaev. The Origin of Russian Communism. Ann Arbor, 1962) и Е. Замятин (E. Zamyatin. We. New York, 1999). 20 Л. Вульф. Изобретая Восточную Европу. С. 516-521. 21 См., например, предисловие А. Миллера к русскому изданию книги. Там же. С. 5-11. 582 Рецензии/Reviews довавшие за ними войны на Бал- канах), что данное явление имеет и другие ипостаси. Либеральная версия национализма обладает значительным интеграционным потенциалом, способным мобили- зовать общество и направить его энергию в русло строительства гражданского общества при со- хранении национальной идентич- ности. К числу сильных сторон ис- следования относится сравни- тельный анализ. Удачно оно и с точки зрения создания нарратива литовского национализма, по- скольку расширяет представление о последнем и пересматривает стереотипное восприятие его как идеологии преимущественно правой ориентации. Работа должна быть отмечена и как попытка написания интел- лектуальной истории Литвы, ведь в распоряжении исследователей не так уж много воссозданных биографий литовских национа- листов-мыслителей. При этом было бы небезынтересно проана- лизировать и концепты литовских советских интеллектуалов, не ограничиваясь исключительно эмиграцией, четче прописать параллели с интеллектуальными проявлениями национализма в других странах Центральной Европы, да и в России тоже. Впрочем, это мало сказывается на достоинствах рецензируемой работы: она остается интересным научным исследованием, которое, возможно, станет началом изуче- ния либерального национализма в контексте интеллектуальной истории Центральной Европы. ...