Трансфер или компаратив? Российская родословная нацизма

510 Рецензии/Reviews дела в блокадном Ленинграде. Иванов совершенно справедли- во отмечает, что “в обстановке тотальных ограничений практи- чески каждый шаг по малейшему улучшению жизни одних остро отражался на положении других” (C. 123), что приводило к таким балансирующим на грани закона и морали формам обеспечения, как спекуляция. Иванов достаточно аккуратно начинает разговор о милицейской преступности, заме- чая, что она особенно отмечалась населением. Его анализ и дальше остается сбалансированным: отдельные недочеты были, но власти с ними успешно боролись, хотя приводимые им самим факты и дела указывают на структурный кризис правоохранительных ор- ганов, также вызванный чрезвы- чайными условиями осажденного города. После прочтения рецензируе- мого сборника у читателя остается некоторое чувство неудовлетво- ренности: вероятно, оно порожда- ется непоследовательностью под- ходов авторов или же их страхом перед изображением негативных сторон блокады. По-прежнему оставаясь полем битвы разного рода идеологий, история блокады являет собой хороший пример того, сколько разных “объектив- ных” картин прошлого можно соз- дать в рамках исследования одного исторического эпизода. Игорь МАРТЫНЮК Трансфер или компаратив? Российская родословная нацизма Michael Kellogg, The Russian Roots of Nazism: White Émigrés and the Making of National Socialism, 1917–1945 (Cambridge: Cambridge University Press, 2005). хiii+327 pp. (=New Studies in European History). Bibliography, Index. ISBN: 0-52184512 -2 (hardback edition). Политическая конъюнктура заметно отражается на постсовет- ской отечественной историогра- фии крайне правых политических движений: отметим, что корпус исследовательских трудов заметно увеличился в середине 1990-х гг., когда разного рода экстремист- ские организации довольствова- лись статусом маргинальных на политической арене, и столь же заметно сократился в начале ново- го столетия, когда деятельность этих организаций стала более мас- штабной. Эта тенденция несколь- ко парадоксально реплицируется в содержательной концептуальной части исследований: если работы 1990-х гг. описывали “русский фашизм = черносотенство” как типично экстремистское явле- ние, история и общая эволюция которого едва ли внесла черты уникальности в европейскую историю, то на рубеже столетий 511 Ab Imperio, 3/2006 проявляется иной крен – феномен русской вариации фашизма “обо- сабливается”, указываются его философские и организационные истоки, связанные преимуще- ственно со спецификой контекста эмиграции.1 В этой связи особен- но интересно взглянуть на то, как эта историографическая ситуация просматривается в свете дебатов о нацизме, ведь мнения немецких историков сходным образом поля- ризуются вокруг концепта “особо- го пути”, Sonderweg, в культурной и социальной истории Германии.2 В этом отношении книга Майкла Келлога, “Русские корни нацизма: белая эмиграция и возникновение национал-социализма”, могла бы представлять двойную ценность, позволив а) сделать компара- тивный срез историографии; б) внести новые аргументы, позво- ляющие выстроить дискуссию на новом, компаративном, поле со вполне сопоставимыми предме- тами сравнения. Впрочем, именно академического читателя здесь и ждет разочарование...3 Да, Келлог вступает в дискус- сию, заявляя о необоснованности концепции “особого пути” и спор- ности приписывания Германии исключительной вины за Холо- кост. Однако основной аргумент, стыкующий, по его мнению, противоположные мнения “за” и “против”, выглядит в рецензи- руемой работе довольно просто: нацизм являлся результатом “син- теза радикально-правых немецких и русских движений и идей”, результатом тесного сотрудниче- ства и резонанса в лавировании русских белоэмигрантов, жажду- щих монархического реванша над большевизмом, и правых консер- вативных политиков Веймарской Германии, стремящихся сбросить “иго” Антанты и Версальского договора (Pp. 5-9). Как видно из текста глав, наиболее полное по- нимание обе группы находили в антисемитской риторике, чей тон задавали именно выходцы из раз- валившейся в 1917 г. Российской империи. Келлог, увы, не пред- лагает никаких концепций, огра- ничиваясь воссозданием нюансов истории главной организации нацистов и белоэмигрантов – “Ауфбау” (Aufbau, в переводе с 1 См., например: А. Окороков. Фашизм и русская эмиграция (1920–1945). Москва, 2002. 2 Самый свежий пример, см.: Roger Griffin, Werner Loh and Andreas Umland (Eds.). Fascism Past and Present, West and East:An International Debate on Concepts and Cases in the Comparative Study of the Extreme Right. Hannover, 2006. 3 Отметим, что скорое появление русского перевода работы Келлога представля- ется, вероятно, проблематичным: и политическая, и академическая конъюнктура нивелируют его ценность, автор может рассчитывать, скорее, на чисто коммер- ческий успех. 512 Рецензии/Reviews немецкого “Реконструкция”), про- существовавшей всего три года, с 1920-го по 1923-й. С точки зрения оценки мастер- ства историка, огромное разо- чарование вызывает отсутствие тщательной проработки истори- ографии во введении. Совершенно непростительным представляется то, что автор игнорирует ряд клю- чевых работ, т.к. некоторые аспек- ты его темы были уже озвучены, например, в первом классическом труде по истории эмигрантского фашизма Дж. Стефана.4 Именно в этой работе была намечена исто- рия самой “Ауфбау” и прорисова- ны пунктиром биографии многих главных персонажей книги Кел- лога (до сих пор малоизвестных), таких как, к примеру, М. Шейбнер- Рихтер. В списке использованной литературы отсутствует масса опубликованных к 2005 г. работ (если не сказать, что практиче- ски весь корпус новых трудов по истории русского эмигрантского фашизма и русского позднеимпер- ского национализма), что можно, вероятно, объяснить лишь тем, что Келлог сфокусировался на начале 1920-х гг., а не на 1930-х, когда в Китае, США и Европе по- явились нацистские и фашистские организации эмигрантов. Не мень- шее удивление вызывает крайне скудная подборка литературы о русской эмиграции в Германии, ограниченная трудами К. Шлёгеля и Р. Вильямса (социально-культур- ный контекст эмиграции во введе- нии вообще отсутствует как часть исследовательской проблемы). Эту лакуну мы попытаемся ин- терпретировать в ходе обсуждения двух первых глав книги. Отметим пока, что Келлог предпочитает вы- страивать свой нарратив преиму- щественно на основе первичных источников, которым он, похоже, всецело доверяет. С одной стороны, количество переработанных им коллекций и список архивов (Келлог имел до- ступ к материалам в федеральных российских архивах, и что очень важно – также к материалам не- мецким, как в центральных, так и в региональных архивах, в Баварии) просто шокирует чи- тателя: такой скрупулезной, без преувеличения – титанической, а подчас и потрясающе фили- гранной работы с множеством источников нельзя не оценить. С другой стороны, проблема критического отношения к ним попросту не замечается Келлогом. Источниковую основу работы составляют не только материалы министерств и государственных структур Германии, которые вели наблюдение за деятельностью как эмигрантских организаций в Бер4 John Stephan. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925–1945. London, 1978. 513 Ab Imperio, 3/2006 лине и Мюнхене, так и праворади- кальных национал-социалистских объединений, но большей частью материалы французской разведки и польской контрразведки (2-й отдел Генштаба), вывезенные с оккупированных территорий нем- цами, а позже захваченные в 1945 г. в качестве трофеев советской армией. Cложно судить, насколько в игре немецкой и французской агентуры и контрразведок данные об “Ауфбау” могли бы выглядеть достоверными. Отмечу лишь, что польские документы 2-го отдела необходимо обрабаты- вать с большой тщательностью, поскольку многие из них содер- жали заведомо ложные данные, поставляемые, кстати, в виде де- зинформации двойными агентами ГПУ.5 Келлог здесь абсолютно не учитывает то, что органы со- ветской безопасности начиная с 1921 г. вели активную игру на территориях белоэмигрантского противника, не только фальсифи- цируя документы, но и имитируя деятельность подставных “монар- хических” структур. Вернемся к содержанию глав книги. Только в первой из них, “Правый лагерь в Российской им- перии и кайзеровской Германии”, выдерживается сравнительная перспектива. Келлог в общих чертах реконструирует исто- рию русского черносотенства к 1917 г., организаций А. Дубро- вина, В. Пуришкевича, а также упоминает об антисемитской идеологической среде, подпиты- вавшей их. Реконструкция осно- вывается преимущественно на вторичной литературе (две книги). Совершенно нелепым представ- ляется причисление философа В. Соловьева к поборникам теории сионистского заговора: Келлог не удосужился изучить хоть что- нибудь по данному вопросу (кро- ме одной статьи), сбросив со счета утвердившееся в историографии суждение о Соловьеве как о ли- берале-юдофиле – мистике, стро- ившем теократические теории на основе Ветхого Завета и каббалы. Ничего читатель не найдет и о связи русского национализма и антисемитской риторики его думских вождей, или о роли этой риторики в проектах имперского строительства, или же хотя бы нескольких ссылок на литерату- ру. Келлогу гораздо интереснее продемонстрировать сходство мышления völkisch идеологов и черносотенных публицистов на 5 Автор данной рецензии убедился в этом, работая с тем же архивным фондом, что и Келлог в Российском государственном военном архиве (РГВА) в Москве. По всей видимости, один такой эпизод остался не замеченным Келлогом в шестой главе, где упоминается о контактах связника “Ауфбау” с якобы “националистическими организациями” внутри СССР (Pp. 185-186). 514 Рецензии/Reviews уровне синтаксиса и риторики, и это, безусловно, ему удается. За скобками при этом остается вопрос о том, исчерпывалась ли антисемитизмом правонациональ- ная идеология как в России, так и в Германии. Поэтому отлично написанным, но все же крайне однобоким представляется в работе Келлога очерк истории völkisch идей и общественных организаций, где фигурируют цитаты из трудов А. Шопенга- уэра и Р. Вагнера, которые под- тверждают то, что, в сущности, и не требует подтверждения (т.е. юдофобство). Келлог упоминает несколько обществ, которые спон- сировали антисемитские издания, и фокусируется именно на этом, оставляя в стороне культурный плюралистичный контекст Вейма- ра и то, что народническая идео- логия (даже в кристаллизованном академическом виде) имела мало общего с расовыми нацистскими идеологемами.6 Уже отмеченный ранее недостаток работы с лите- ратурой проявляется здесь вновь, отметим только, что Келлог, ка- саясь истории народнических обществ кайзеровского периода, даже не ссылается на классику англосаксонской историографии, например на известную книгу Р. Чикеринга о Пангерманской лиге (Alldeutscher Verband) или монографии В. Смита.7 Главным представляется все же другое, а именно то, что в этой главе так и не было определено отношение автора к феномену русского фа- шизма и сопутствующим дебатам. А существовал ли в действитель- ности этот феномен, а если да, то какова его генеалогия?8 И был ли он, наконец, подчеркнуто национален – и в каком смысле (русский, российский)? Вероятно, Келлог посчитал, что в первом случае верен ответ “нет” (а второй вопрос просто не заметил). По- этому речь в книге идет, по сути, именно о некоем обобщенном постреволюционном культурном трансфере (сводящегося в интер- претации автора к антисемитизму) как предпосылке возникновения национал-социализма, к которому дореволюционныечерносотенные 6 См. например: David Murphy. The Heroic Earth: Geopolitical Thought in Weimar Germany, 1918–1933. Kent, 1997. 7 Roger Chickering.We MenWho Feel Most German:ACultural Study of the Pan-German League, 1886–1914. London, 1984; Woodruff Smith. The Ideological Origins of Nazi Imperialism. New York, 1986; idem. Politics and the Science of Culture in Germany, 1840–1920. New York, 1991. 8 Судя по библиографии, Келлог знаком с работами Ханса Роггера, однако вовсе не упоминает его полемической статьи, не потерявшей значение, несмотря на давность: H. Rogger. Was There a Russian Fascism? The Union of Russian People // Journal of Modern History. 1964. Vol. 36. Pp. 398-415. 515 Ab Imperio, 3/2006 союзы не имели прямого отно- шения. Неясно, правда, зачем, сравнивая немецкие völkisch орга- низации и Союз русского народа Дубровина, Келлог пишет о том, что российские черносотенцы имели гораздо большее влияние, аудиторию, сплоченность и по- литические возможности, чем их немецкие единомышленники, и более того, “впервые в истории Европы являли собой полити- ческую группу, предложившую физическое уничтожение евреев” (Р. 39). Таким образом, у работы и ее главного тезиса, озвученного во введении, фактически выбивается компаративная основа. Вторая глава раскрывает за- вязку исторического сюжета, лежащего в основе книги. Келлог повествует о периоде Гетманата Павла Скоропадского (вторая по- ловина 1918 г.), когда герои книги, многие из которых состояли в черных сотнях, (как, например, лейтенант П. Шкабельский-Борк или полковник П. Бермондт-Ава- лов), оказываются вовлеченными в сотрудничество с германскими оккупационными властями на Украине. Именно здесь и офор- мились взаимовыгодные контакты немецких правых и белоэмигран- тов. Большая часть главы пове- ствует об истории появления в России фальшивки, известной как “Протоколы сионских мудрецов”, перевозе ее в багаже Шкабель- ского-Борка в Германию в самом конце 1918 г. после отступления немцев (Келлог это доподлинно установил по документам геста- по, оказавшимся в российском архиве), переводе на немецкий, полной публикации в Мюнхене, а также фрагментами в нацистcком листке Völkischer Beobachter, в результате чего, как не трудно догадаться, с фальшивкой озна- комились А. Розенберг (он также является одним из героев книги) и А. Гитлер. Повествование в книге Келлога строится именно таким причинно-следственным образом, и временами кажется, что главная забота автора состоит в том, чтобы продемонстрировать докумен- тально эмигрантские “влияния”, вывести из них и дальнейшую ра- дикализацию нацизма в 1930-х гг., и розенберговский антисемитизм, и военную стратегию Drang nach Osten c отчленением Украины от России, и даже Endlösung (ре- шение об уничтожении евреев). Восстанавливая по архивным документам деятельность около десятка лиц, связанных между со- бою, Келлог не замечает, как под- дается порочной, на мой взгляд, логике создания текста: его герои конспирируются, вынашивают планы, делают путчи и сходятся только потому, что они должны это делать, как герои неких са- модостаточных оккультных об- ществ. (Вероятно, это же объясня- 516 Рецензии/Reviews ет скудость цитируемых автором книги вторичных источников). Лишь в некоторых моментах Кел- лог позволяет себе остановиться и “очеловечить” своих персонажей, используя материалы интервью дочери одного из бывших членов “Ауфбау”, О. фон Курселя. В третьей главе Келлог де- тализирует продолжение “взаи- модействия” белых эмигрантов и консервативного немецкого истеблишмента. В центре по- вествования два исторических события – т.н. латвийская интер- венция 1919 г. (инспирируемое немецкой стороной противо- стояние большевикам “Западной добровольческой армии” под ру- ководством Бермондт-Авалова на северном фронте), а также “путч Каппа” в Берлине. На арене по- является главная целевая группа выходцев из аристократических семей прибалтийских немцев, эмигрировавших из России после большевистской революции – А. Розенберг, М. Шейбнер-Рихтер, А. Шикеданц, О. фон Курсель, некогда выпускники Рижского политехнического института. Все они были так или иначе замешаны в обеих упомянутых авантюрах генерала Эриха фон Людендорфа и главы праворадикальной Партии Отечества Вольфганга Каппа. В четвертой главе Келлог под- робно останавливается на пре- дыстории создания “Ауфбау” и перенесения центра сотрудниче- ства немецких правых и монархи- стов-белоэмигрантов из Берлина в Мюнхен. Ключевыми фигурами (своеобразными медиаторами между двумя сторонами) в полу- конспиративной деятельности консервативных кругов выступа- ют Шейбнер-Рихтер и Розенберг. По мнению Келлога, в этот период (1920–1922) политика несколько уступает экономической мотива- ции: участники многочисленных переговоров неоднократно об- суждают сферы влияния (раздел Польши, отъединение Украины от России, создание независимых Балтийских государств) поcле возможного (в результате совмест- ных усилий конспираторов) паде- ния большевистского режима, а немецкие промышленники охотно финансируют такие проекты в счет будущих дивидендов. Один из проектов – поездку делегации Шейбнера-Рихтера в Венгрию и далее во врангелевский Крым – Келлог подробно описывает, первым в историографии. Ис- пользуя документы французской разведки, Келлог повествует о начальных этапах создания “Ауф- бау” и выявляет источники ее финансирования, среди которых заметно выделялись суммы, по- лученные из рук великого князя Кирилла Романова, одного из претендентов на российский трон. Если верить документам, оказав- 517 Ab Imperio, 3/2006 шимся в распоряжении Келлога, немалая часть этих финансовых вливаний оседала в казне НСДАП, ряд членов которой состоял одно- временно (и вполне осознанно) и в “Ауфбау” (Pp. 125-128, 131133 и особенно Рр. 138, 203). Таким образом, и гитлеровская национал-социалистская партия, и промонархическая “Ауфбау” черпали финансы из одних и тех же источников. Пятая глава обращается к иде- ологической мотивации сотруд- ничества (она преимущественно сводилась к борьбе с “еврейским доминированием” в мире, след- ствием которого были якобы и Версальскийдоговор,иреволюция 1917 г.), а также истории попыток членов “Ауфбау” развернуть еди- ный антибольшевистский правый фронт в промонархической эми- грантской среде. Первое (опре- деление общего идеологического фундамента), как считает Келлог, было плодотворным предприяти- ем, в то время как подключение к конспираторскому ядру других структур на организационном уровне привело только к усилению вражды между правыми эмигрант- скими фракциями. Несмотря на то, что именно Шейбнер-Рихтер и его детище (“Ауфбау”) стояли за кулисами съезда монархических организаций в баварском Бад Рай- хенхалле в 1921 г., сплоченности и взаимопонимания между ними (главным образом, между “Ауф- бау” и Высшим Монархическим Советом Н. Маркова) не было – не только из-за споров о наследнике престола, но и из-за разницы геополитических (sic) интересов группировок. Поэтому с гораздо большим успехом Шейбнеру- Рихтеру и Розенбергу удалось убедить Гитлера в необходимо- сти совместной борьбы правых немецких и русских патриотов на трех направлениях: с “еврей- ским” большевизмом, Антантой и Веймарской республикой – такая идея, по крайней мере, четко про- слеживается в риторике Гитлера- оратора в 1921–1922 гг. Шестая глава объединяет со- вершенно разные темы: Келлог восстанавливает, с одной стороны, историю участия членов “Ауфбау” и правых баварских группировок в террористической деятельности (неудачное покушение на П. Ми- люкова и удачное – на министра иностранных дел Веймарской республики В. Ратенау), а с другой стороны – подробно останавлива- ется на том, каким образом кон- спираторы развивали стратегию военного наступления и вообра- жали европейское пространство после поражения большевизма. Келлог неоднократно подчер- кивает, что проекты “Ауфбау” сформировали основу видения Гитлером “восточного вопроса” перед тем, как его представления 518 Рецензии/Reviews о “жизненном пространстве” не- сколько радикализовались в конце 1930-х гг. (Pp. 167, 183, 192). В общих чертах в этой схеме, как считает Келлог, существенное значение отводилось двум элемен- там: реставрации Габсбургской монархии, включающей Венгрию и Австрию, а также созданию трех блоков государств – балтийского, сибирского и юго-восточного; последний из них представлял бы собой так называемую Лигу чер- номорских государств, ключевую роль в которой должна играть не- зависимая Украина (Рр. 183-184). Благодаря автору читатель получает возможность узнать о ранее совершенно неизвест- ных исторических персонажах. Особый интерес представляет полумифический полковник Иван Полтавец-Остраница, эксперт “Ауфбау” по украинскому вопро- су, эмигрировавший из Украины после падения режима Скоро- падского зимой 1918 года. О его деятельности можно судить лишь на основе немногочисленных архивных документов, поэтому Келлог очень скуп на упомина- ние биографических данных. Впрочем, совершенно ясно, что именно Полтавец-Остраница придавал осязаемые черты пока еще очень туманным в 1920- х гг. национал-социалистским проектам Ostpolitik, он же воз- главлял Ukrainische Nationale Kosakenvereinigung, действо- вавшую под эгидой “Ауфбау” и субсидируемую НСДАП, он же активно сотрудничал с уже рейхскомиссаром Розенбергом и Гитлером (будучи в хороших лич- ных отношениях с обоими) при разработке украинской политики Третьего рейха в начале 1940-х гг., завершив свою карьеру в одном из департаментов СС перед самым концом Второй мировой. Келлог посвящает отдельную, седьмую, главу кульминации сотрудничества “Ауфбау” и на- цистов, а именно одному един- ственному эпизоду, известному в истории как мюнхенский путч Гитлера-Людендорфа в ноябре 1923 г., стоивший жизни ключевой фигуре-медиатору – Шейбнеру- Рихтеру. Участие в выступлении против республиканцев, пораже- ние и потеря лидера положили фактический конец истории “Ауф- бау”. Столь четкий историко-хро- нологический раздел вынудил бы Келлога писать в последующих главах уже об истории парламент- ского прихода нацистов к власти без пространных намеков об уча- стии и организационном вкладе белоэмигрантов. Вероятно, этим объясняется ретроспективная ло- гика повествования в следующей главе, где Келлог исследует де- тально элементы антисемитского мировоззрения, принесенного из революционной России и усвоен- 519 Ab Imperio, 3/2006 ного как гитлеровскими наставни- ками (Д. Экартом, в частности), так и самим фюрером. Для этого Келлог выделяет несколько со- звучных предметов антисемитской риторики в печатных органах и ра- ботах членов “Ауфбау”, НСДАП, а также гитлеровских речах. Он демонстрирует, как частью на- цистского Weltanschauung стано- вятся типичные пропагандистские темы: еврейского социального и культурного доминирования, смычки буржуазного капитала и еврейства, “угрозы еврейского большевизма”, подсчет количе- ства евреев среди большевист- ских комиссаров, а также эсха- тологические сюжеты, в которых переплетаются квазирелигиозные христианские идеологемы и юдо- фобия. Действительно, Келлог в ряде случаев убедителен, пока- зывая, что Гитлер многое черпал в личных беседах с идеологами “Ауфбау”, полковником Ф. Вин- бергом и фактическим редактором Völkischer Beobachter Розенбер- гом. Неясно, правда, насколько такая форма трансфера была дей- ствительно диалогичной. В одном из случаев Келлог (ссылаясь на культ Достоевского в Германии) вынужден вновь вспомнить где-то на полях о компаративном начале собственной монографии (как и в Главе 7, где он пишет о том, как большевизм повлиял на стратегию поведения членов “Ауфбау” в ходе путча Людендорфа). К сожале- нию, компаративного подхода осо- бенно не хватает в последней главе книги, “Национал-социалистское наследие “Ауфбау”. Келлог обхо- дит молчанием историю расцвета оригинальных правых немонар- хических русских (и фашистских, и нацистских) организаций в эмиграции в конце 1920-х гг. (за исключением РОНД) и уводит чи- тателя в тонкости выяснения, кто же конкретно был ответственным за Endlösung (коль скоро, несмотря на традиции импортного прибал- тийского и домашнего германского культурного антисемитизма, ни Винберг, ни Шейбнер-Рихтер о физическом уничтожении евреев не заикались). В заключении автор “Русских корней нацизма” вновь возвраща- ется к тезису, который может по- служить аргументом в дискуссии об “особом пути”. Он указывает на необходимость пересмотра концепции Холокоста как события sui generis, предопределенного уникальным ходом немецкой истории. При этом Келлог огра- ничивается ссылкой на феномен “кросс-культурного взаимодей- ствия”, так толком и не прописан- ный в его книге и, увы, полностью заслоненный событийной канвой.9 9 Для сравнения укажем на работу Карла Шлёгеля, специалиста по русской меж- военной эмиграции в Германии, см.: Karl Schlögel. Berlin, Ostbahnhof Europas: 520 Рецензии/Reviews Таким образом, академический читатель остается, по сути, ни с чем после такого увлекатель- ного чтения, поскольку далее в заключительной части Келлог уже в который раз (это, отме- тим, делалось им неоднократно: фрагментарно в начале и конце каждой главы, а также кратко во введении) пересказывает всю историю “Ауфбау” с самого на- чала. Возможно, такое противо- речивое мнение сглаживается, как только внимание читателя переключается на дополнения к книге и внушительный перечень архивов и архивных коллекций, которые проработал автор. Одна- ко едва ли стоит полагать, что в этой ее части все еще скрывается какая-то доля оставшихся не оз- вученными аргументов. Russen und Deutsche in ihrem Jahrhundert. Berlin, 1998; в русском переводе: Карл Шлёгель. Берлин, Восточный вокзал: Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1918–1945). Москва, 2004. Эпизоды взаимодействия немецких и белоэмигрантских (а также советских) интеллектуалов и политиков рассма- триваются в книге Шлёгеля в более широкой культурно-антропологической перспективе. В частности, одна из глав книги посвящена политическим про- ектам “рекультивации и рецивилизации континента”, рождавшимся в берлин- ских салонных дискуссиях представителей левых сил (Карл Шлёгель. Берлин, Восточный вокзал. С. 369). Артем СМИРНОВ Daniele Conversi (Ed.), Ethnonationalism in the Contemporary World: Walker Connor and the Study of Nationalism (London: Routledge, 2004). 302 pp. ISBN: 0-415-26373-7 (paperback edition). Первоначально задуманный как Festschrift к 75-летию Уокера Коннора (Walker Connor), профес- сора Миддлберийского колледжа (штат Вермонт, США), сборник статей под названием “Этнона- ционализм в современном мире” все же не стал просто ритуальным признанием заслуг выдающегося ученого, которому в этом году исполняется 80 лет. Не так давно другой крупный исследователь национализма Бенедикт Андер- сон признался, что сейчас, спустя четверть века после выхода его “Воображаемых сообществ”, он относится к своей книге как к до- чери, которая выросла и сбежала с водителем автобуса: он продол- жает время от времени видеться с ней, но у нее теперь своя жизнь, свои заботы и даже свои дети; на ...