In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

500 Рецензии/Reviews городе и на Ленинградском и Волховском фронтах, таблицей, воспроизводящей размер выдачи хлеба различным категориям на- селения Ленинграда в период с 18 июля 1941 по 22 марта 1942 г. (составлена Бидлаком), и двумя картами (картой окрестностей Ленинграда с обозначением линии фронта, установившейся 21 сентя- бря 1941 г., и картой Ленинграда с указанием основных объектов, упоминающихся в дневниках и воспоминаниях). Перед всяким историком во- йны и блокады, работающим не с официальными источниками, но с личными документами и воспоминаниями и при этом ин- тересующимся не только фактами, но и интерпретацией самих свиде- телей и участников этих событий, их оценками, ретроспективной репрезентацией событий и своей собственной судьбы, неизбежно встает проблема: имеем ли мы моральное право брать на себя смелость анализировать сознание авторов воспоминаний (а значит, и высказывать суждения, говорить о “стратегиях”, “умолчаниях” и “травме”, показывать ограничен- ность понимания истории или даже записывать кого-либо в “жертвы” вопреки ясно выражен- ной воле самих респондентов). Многие безусловно интересные и концептуально гораздо более изощренные исследования по- следних лет в этой области вы- зывают неоднозначную реакцию именно своим менторским то- ном, нарративными стратегиями исследователя, использующего свою возможность как автора книги сказать последнее слово и расставить акценты по своему усмотрению. Книга Симмонс и Перлиной благодаря своей тео- ретической безыскусности почти ничего не диктует и не предписы- вает/приписывает авторам днев- ников и воспоминаний, и потому можно считать, что свою задачу отдать долг памяти жительницам блокадного Ленинграда эта книга выполняет очень достойно. Марианна МУРАВЬЕВА НЕСТОР: Ежеквартальный журнал истории и культуры Рос- сии и Восточной Европы. № 8: О блокаде Ленинграда в России и за рубежом. Источники, исследова- ния, историография / Главный ред. И. В. Лукоянов, ред. номера А. Р. Дзенискевич. Санкт-Петербург: Нестор-История, 2005. 218 с. ISSN: 1726-7870. Трудно рецензировать рабо- ты о блокаде. Многие факторы 501 Ab Imperio, 3/2006 влияют на подход рецензента, и не последними из них являются отдаленность и политическая ангажированность события. Бло- када Ленинграда остается своего рода “святой” темой российской и ленинградской/петербургской историографии. Однако изучение ее с самого начала являлось полем боя разного рода идеологиче- ских, политических и моральных оценок того, что происходило в Ленинграде в 1941–1945 годах. Поэтому вопрос объективности, один из краеугольных вопросов исторического познания, стоит здесь особенно остро. Другой во- прос – новизны – также требует своего внимания. В рецензируе- мом издании редактор вместе с коллективом авторов очень часто говорит об этих двух моментах. А. Р. Дзенискевич, крупнейший в стране специалист по истории блокадного Ленинграда, в кратком введении отмечает необходимость расширения привычного круга вопросов блокадной проблема- тики. С его точки зрения, недо- статочно изученными являются медицинские последствия войны и блокады, существует недоста- ток профессионально изданных архивных источников, нет четкой позиции по таким сюжетам, как выявление причин неудач дебло- кады города в 1941–1942 гг., а так- же по вопросу о том, действитель- но ли хотел Гитлер взять Ленин- град. Дзенискевич подчеркивает, что необходимо уделять больше внимания историографии блока- ды, учитывая мнения авторов из стран-участниц Второй мировой войны (С. 7). Вероятно, поэтому в соответствии с поставленными в предисловии к специальному номеру журнала задачами его материалы разделены на три ча- сти: источники, куда вошли пу- бликации архивных материалов, исследования и историография. Отметим, что коллектив ав- торов именит и опытен, что, конечно, придает определенную солидность изданию. Однако объ- единяет его именно историческая методология: большинство из ав- торов в этом отношении является традиционалистами-историками, пытающимися в ранкеанском стиле дать объективную карти- ну исторического процесса, то есть написать так, как оно было. Такая установка сохраняется, несмотря на использование не- традиционных документов, новых источников, – к этой проблеме мы еще вернемся. Когда доми- нантой остается историописание, то вне зависимости от новизны самой проблемы результат ана- лиза все равно приводит нас к традиционным выводам, и часто складывается впечатление, что авторы сдерживаются некоторой внутренней самоцензурой (коей и может служить избранная ме- 502 Рецензии/Reviews тодология), останавливаясь перед манящим, но часто пугающим интеллектуальным прорывом. Так, Дзенискевич, излагая медицинские аспекты блокады, затрагивает очень интересную проблематику, связанную с ра- ботой медиков в экстремальных условиях осажденного города. В начале своей статьи он прямо указывает, что сложившаяся в историографии тенденция све- дения последствий блокады к разрушениям промышленности, городского хозяйства и культур- ных ценностей, сохраняется до наших дней (С. 57). Поэтому, переключаясь на другие неис- следованные аспекты, автор дает интересный обзор практической и научно-исследовательской де- ятельности врачей блокадного города и фокусируется на их раз- личных профессиональных груп- пах. В частности, Дзенискевич затрагивает работу психиатров, в чьи задачи входили изучение и ликвидация психотравмирую- щих факторов, обрушившихся на население города. Привлекая уникальные архивные документы, автор приходит к заключению, что выводы профессионалов-психиа- тров совпадали с опытом самих блокадников, то есть выживали активные деятельные люди, а гибли в первую очередь те, кто “переставал бороться и опускал- ся”. В то же время он говорит и об основополагающем значении вос- питания в человеке нравственных качеств. Дзенискевич указывает на следующие выводы психиатров о факторах, помогавших людям выжить: уверенность в своей правоте, воля к победе, примат ин- теллекта и жизненная активность (С. 66). Однако, к сожалению, он не проводит никакого сравнитель- ного анализа такого негативного опыта с другими подобными явлениями, а также не помещает выводы психиатров в общий кон- текст психиатрической теории того времени, чтобы определить, как эмпирические данные взаимо- действовали с общими теоретиче- скими концептами и были ли воз- можны другие интерпретации. Во всяком случае, фраза “в первую очередь гибли те, кто переставал бороться и опускался” может звучать несколько некорректно по отношению к памяти тех, кто все же умер от голода и болезней в первую блокадную зиму, и пока не будет проведен анализ социаль- ного, образовательного, профес- сионального, интеллектуального уровня умерших (а сегодня речь идет все же о миллионе жертв блокады), вряд ли такие выво- ды психиатров могут считаться правомерными. Идея о том, что выживают закаленные духом, имеет огромное воспитательное значение, но в данном контексте она вряд ли справедлива по от- 503 Ab Imperio, 3/2006 ношению как к погибшим, так и к выжившим. Хотя Дзенискевич и указывает, что он очень коротко и в самой общей форме рассказал о трудностях, вставших перед ме- дицинскими работниками в бло- кадном городе, все же странным видится то, что вообще не был освещен в его статье труд врачей- гинекологов, акушерок, вопрос организации родильных домов и медицинских последствий пребы- вания в блокадных условиях ново- рожденных детей и их матерей. На мой взгляд, эта проблема должна и могла бы дополнить рассуждения автора о гипертонии, малярии или туберкулезе, так как появление новой жизни в условиях голода и войны, психологические фак- торы, побудившие женщину к зачатию и вынашиванию ребенка в таких условиях, выживание но- ворожденного, всевозможная ме- дицинская помощь и поддержка, теоретические разработки в сфере гинекологии (если таковые име- лись) видятся очень важными для изучения последствий блокады. Естественным образом ген- дерный аспект темы также вы- падает в статьях, описывающих военно-политическую обстановку вокруг блокады. Статьи М. И. Фролова “Хотел ли Гитлер взять Ленинград?” и А. П. Крюковских “К истории попыток прорыва бло- кады Ленинграда в 1941-42 гг.”, а также историографические обзоры А. Н. Цамутали “Замет- ки по историографии блокады Ленинграда” и Н. И. Барышни- кова “Финские историки о по- литических аспектах битвы за Ленинград” написаны в русле традиционной героической исто- риографии, хотя не без некоторой рефлексии. Упомянутые авторы подчеркивают героизм ленинград- цев и войск ленинградского фрон- та, и даже указанные Крюковских просчеты и ошибки советского ко- мандования не могут поколебать эту картину. Фролов показывает, что Гитлер действительно хотел взять город, и лишь после того, как наступление не удалось, при- казал замкнуть кольцо блокады, таким образом мстя ленинградцам за проявленный героизм. Целью Гитлера, конечно, была промыш- ленность Ленинграда, второго крупнейшего промышленного центра страны, а также выход в Балтийское море и захват Бал- тийского флота, который можно было бы использовать против союзников (С. 69). Крюковских, продолжая тему, пытается проана- лизировать действия советских войск и объяснить причины не- удач Любанской и Синявинских операций 1941–1942 гг. по проры- ву блокады. Он довольно подроб- но описывает боевые действия и стратегические планы советского и германского штабов, выявляя кадровые, тактические и стратеги- 504 Рецензии/Reviews ческие ошибки обеих сторон, по- казывая некоторую неготовность советской армии к войне. Но все же красной нитью в его статье проходит идея о том, что эти опе- рации сыграли огромную роль, позволяя отвлекать значительные силы немецкой армии от других стратегически важных центров, в частности Москвы и Сталинграда (С. 80-101). Упоминает Крюков- ских и об армии генерала Вла- сова, и его приговор однозначен: Власов изменил Родине, однако никаких более или менее весомых аргументов в пользу своего при- говора автор не приводит. Обе упомянутые нами истори- ографические статьи Цамутали и Барышникова представляют хороший хронологический и си- стематический обзор российской и финской историографии блока- ды. И если Цамутали предпочи- тает воздерживаться от оценок, то Барышников однозначен в своей позиции: финским историкам, по его мнению, не все удалось в из- ложении истинного хода событий войны и битвы за Ленинград; не- обходимо давно развенчать мифы финской историографии, посколь- ку летом 1941 года со стороны Финляндии была предпринята агрессия по отношению к СССР, Финляндия вела совместную с Германией войну, одним из ее главных стратегических направ- лений было общее наступление на Ленинград; финское руководство знало о намерении Гитлера унич- тожить город и не противилось этому. Поэтому, например, миф о Маннергейме как “защитнике Ленинграда” выглядит нелепо и т.д. Развенчание же этого и по- добных мифов будет, по мнению Барышникова, способствовать “объективному написанию исто- рии” (C. 212). Зададимся вопро- сом: а каким тогда является соб- ственно объективное изложение истории блокады? Следуя логике Барышникова, получается, что оно выглядит следующим обра- зом: финская армия, армия стра- ны-агрессора, под руководством профашиста Маннергейма гото- вилась к масштабному участию в операции по взятию и унич- тожению Ленинграда с целью вернуть Карельский перешеек? Взять реванш? Просто отомстить за недавнюю войну? Или все же получить развитый промышлен- ный центр, Балтийский флот и выход в море? Все эти козни весь- ма любопытно выглядят на фоне общемировой международной обстановки, предшествовавшей нападению Германии на СССР. Может ли такая картина считать- ся объективной? Вряд ли с этим согласится финский народ. Как показывает Барышников в своей статье, финские историки умеют признавать ошибки и пытаются проанализировать действия своих 505 Ab Imperio, 3/2006 политиков в контексте Второй мировой войны, не снимая с себя чувства ответственности. Чего не хватает статье – так это анализа ошибок сталинского руководства, приведших к тому, что Финляндия из возможного союзника превра- тилась в серьезного противника, признания агрессивной политики Советского Союза по отношению к Финляндии, преступной поли- тики советского руководства по отношению к коренному финско- му населению, проживавшему на территории Ленинграда и Ленин- градской области, выразившейся в депортации и просто физическом уничтожении. На фоне некоторой ангажиро- ванности материала Барышникова статьи двух иностранных авторов выглядят очень бледно и пресно. Г. Хасс (“Немецкая историогра- фия блокады Ленинграда (1941– 1944)”) и Й. Балинт (“Об основ- ных тенденциях в освещении истории обороны Ленинграда в Венгрии”) дают довольно поверх- ностный, описательный обзор не- мецкой и венгерской историогра- фии блокады, признавая, что эта тема занимает весьма скромное место в общей историографии войны. Хасс, конечно, больше озабочен проблемой преступле- ний немецкой армии и поиском ответа на вопрос о том, насколько блокада города соответствовала правилам военного времени. Его статья наглядно демонстрирует, что немецкая историография рефлектирует по поводу данного вопроса, а преступления Рейха в целом признаются в рамках обвинений Нюрнбергского про- цесса (C. 180-197). Балинт пока- зывает, что в настоящее время в венгерской историографии сюжет полностью реинтепретирован, в результате чего Советский Союз изображается как агрессивная, захватническая держава, подобная фашистской Германии. С его точ- ки зрения, это выгодно и прибыль- но для конъюнктурщиков в обла- сти истории (С. 213-215). Балинт считает, что недооценка героизма советского народа, в том числе и жителей блокадного Ленинграда, вызывает недоумение и гово- рит о необходимости создания для широкого круга венгерских читателей книги, объективно из- лагающей героическую историю обороны и блокады Ленинграда (что, впрочем, он и сделал сам в 2003 году).1 Условная тенденция “ревизи- онистов-либералов” в блокадной историографии представлена статьями В. А. Иванова “Реакция ленинградцев на чрезвычайные условия блокады и на меры вла- стей” и Н. А. Ломагина “Немецкие документы о боях на подступах к городу и о положении в блокиро1 J. Balint. 900 nap a 300 evbol Leningrad. Budapest, 2003. 506 Рецензии/Reviews ванном Ленинграде”. Оба автора видят своей задачей рассмотрение новых аспектов жизни города с точки зрения новых источников (Ломагин) и нового ракурса ис- следования (Иванов). Так, статья Ломагина базируется на тех же документах, что и его монографии о блокаде Ленинграда (данных СД и разведки 18-й армии).2 С самого начала он вступает в дис- куссию вокруг проблемы: хотел ли Гитлер взять Ленинград и если хотел, то почему не взял, и поче- му все закончилось блокадой. В связи с этим он также пытается оценить масштабы преступлений вермахта, пользуясь источниками с другой стороны. В частности, опираясь на содержание приказа командующего фон Лееба от 21 августа 1941 года, Ломагин демон- стрирует, что хотя и существовала цель захватить Ленинград, но о штурме речи не шло, и в случае серьезного сопротивления изна- чально планировалось окружить город и отрезать его от подвоза продовольствия (C. 130). Это вполне адекватный ответ на рас- сматривавшуюся нами выше ста- тью Фролова. Касаясь проблемы масштабов преступлений вермах- та, Ломагин отмечает, опираясь на разведданные 18-й армии, что “в течение двух с половиной лет силами группы армий “Север” планомерно осуществлялось ис- требление населения огромного города и его инфраструктуры” (C. 132). Тем не менее он пока- зывает потенциал используемых документов, большую часть ко- торых составляют специальные донесения немецких спецслужб о положении в Ленинграде и вокруг него, а также несколько десятков документов различных ведомств, относящихся к оценке ситуации на Ленинградском фронте. Обработка немецких доку- ментов и введение их в оборот видятся положительной и сильной стороной исследований Ломагина в целом. В данной же статье он подробно описывает делопро- изводство немецких спецслужб, взаимодействие между ними, ука- зывая особенности содержащейся в документах информации. Перед нами оказывается богатейший материал, отражающий другую сторону медали, позволяющий в совокупности с советскими источниками воссоздать более или менее адекватную картину блокады. Материалы немецкой военной разведки дают нам воз- можность судить о настроениях в городе по оценке немецких спец- служб и допросам военноплен- ных, так же как и обзоры писем, 2 Н. А. Ломагин. В тисках голода: Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД. Санкт-Петербург, 2000; он же. Неизвестная блокада. Санкт- Петербург, Москва, 2002. Кн. 1-2; он же. Ленинград в блокаде. Москва, 2005. 507 Ab Imperio, 3/2006 задержанных советской военной цензурой, затрагивая достаточно больной вопрос о сдаче города и продолжении сопротивления среди осажденных ленинградцев. Цитируемые Ломагиным доку- менты действительно дают весьма ценную информацию и опро- вергают некоторые устоявшиеся мифы советской историографии. Один из них касается деятель- ности “ракетчиков”, нарушавших светомаскировку и работавших якобы на немцев. Ломагин отме- чает, что ни в одной из выявлен- ных им листовок, сброшенных немцами над Ленинградом, не содержалось призыва оказывать содействие в наведении немецких бомбардировщиков и артиллерии на важнейшие военные объекты города. Получается, что речь идет о реальном существовании внутри Ленинграда сопротивления совет- ским властям, представители ко- торого пытались оказать немецкой армии помощь во взятии города (C. 136). Немецкие документы свидетельствовали и о росте по- раженческих настроений в Ленин- граде, широком распространении среди населения разговоров о бесполезности сопротивления. Данные немецкой разведки под- тверждались и советскими спец- службами – в донесениях УНКВД ЛО мы встречаем констатацию тех же упаднических настроений, что позволяет немного ближе подо- браться к пониманию психологии людей, запертых в осаде, опухав- ших от голода и понимавших, что помощи ждать неоткуда. Затраги- вает Ломагин и проблему анти- семитизма, не останавливаясь, впрочем, на ней подробно. Автор считает, что немецкие документы в целом объективно отражали динамику настроений в Ленин- граде, полно и подробно освещали мероприятия советской власти по укреплению обороны города и оказывали важное воздействие на качественную и количественную сторону немецкой пропаганды. Вместе с тем немецкие спецслуж- бы значительно преувеличивали численность населения города, получив неверный прогноз от- носительно продовольственного кризиса; уделив исключительное внимание проблемам минирова- ния важнейших объектов города, дезинформировали германское военное командование и сыграли на руку защитникам Ленинграда; наконец, просмотрели серьезный кризис власти в осажденном го- роде в первой половине сентября и не смогли им воспользоваться (С. 141). Надо отметить, что такого рода выводы есть результат пози- тивистской методологии анализа источника, то есть они прямо от- ражают текст самих документов, но не анализируют около- и под- текстуальные знаки, которых в 508 Рецензии/Reviews данных документах в избытке. Часто Ломагин покорно следует за анализируемым материалом, что особенно ярко проявляется в его упоминаниях о женщинах и их настроениях. Он не видит мизогинии и боязни женщин, которая сквозит в изучаемых до- кументах с обеих сторон, а также не замечает и попытки этих же сторон использовать женщин в своих целях. К примеру, он пишет: “Как и ранее, наиболее активными противниками продолжения со- противления были женщины” в связи с тем, что очереди за продук- тами являлись логичным очагом распространения всевозможных слухов, а далее цитирует: “От- крытое недовольство советским руководством является здесь обычным явлением, несмотря на присутствие милиции. Брань и драки отнюдь не редкость. Особое озлобление народа вызывает тот факт, что руководящие партий- ные функционеры, как и ранее, снабжаются без ограничений из спецмагазинов. В очередях руга- ют красноармейцев и призывают их к тому, чтобы они повернули оружие против своих команди- ров, а не продолжали оказывать сопротивление”. Надо отметить: эта цитата совершенно не говорит о том, что женщины являются главным очагом пораженческих настроений. Но поскольку речь идет об “очередях за продуктами”, Ломагин делает прямое умоза- ключение: кто стоит в очере- дях? – женщины, следовательно, они и являются источником по- раженческих настроений. При- чем если мы обратимся к самому документу (Ломагин ссылается на него же в книге “Неизвестная блокада” (Кн. 2, С. 97-102), однако сам документ в несколько ином переводе приводится на С. 169175 ), то никаких эксплицитных указаний на женщин как главных бунтовщиц мы не увидим. Такая критика с нашей стороны отнюдь не означает, что среди женщин не были распространены поражен- ческие настроения, – были, и в достаточно сильной степени, но система аргументации и логика автора совершенно не соответ- ствуют скрупулезному методу исторического исследования, ибо для такого рода утверждений необходимо вводить читателя в гендерный аспект блокады Ленин- града и попытаться понять истоки, причины, характер, формы вы- ражения и передачи такого рода настроений женского населения города, на чьи плечи блокада легла с особой тяжестью. Иванов, как бы дополняя Лома- гина, показывает нам общую кри- миногенную ситуацию в городе и то, как органы НКВД пытались бороться с преступностью. Статья вызывает неподдельный интерес, ибо многочисленные повествова- 509 Ab Imperio, 3/2006 ния о героической борьбе НКВД с контрреволюцией в осажден- ном городе малоинтересны как раз из-за того, что героическая мифология вступает в конфликт с источниковой базой. Иванов пытается дать систематический анализ реакции ленинградцев на чрезвычайные условия голода и блокады. Говоря об организации учета криминогенных элементов и готовность к войне, Иванов констатирует низкую эффек- тивность предпринятых мер и результативности розыскных мероприятий, а также отсутствие правовой подготовленности орга- нов государственного управления и гражданского населения Ле- нинграда к жизнедеятельности в военной обстановке (С. 106-107). Поэтому приходилось постоянно принимать чрезвычайные меры по организации обороны и со- противления. Ряд постановлений должен был обеспечить призыв, выполнение трудовых повинно- стей, борьбу с “контрреволюци- онными” группами, установить крайние наказания за особые категории преступлений (кан- нибализм) и т.д. Особенностью всех этих мероприятий стал их чрезвычайный и жестокий ха- рактер, связанный с физическим уничтожением нарушителей. Как показывает Иванов, призыв и вы- полнение трудовых повинностей происходили крайне тяжело. Речь, в частности, идет о самовольных уходах с предприятий и прогулах. И здесь Иванов указывает на жен- щин как инициаторов и участниц данных прогулов и самоволь- ных уходов, цитируя донесение Кубаткина, отмечавшего, что женщины “распространяли про- вокационные, панические слухи, вели пораженческую агитацию, отказывались от сверхурочных работ, …агитировали в очередях и собирали подписи за прекращение войны” (C. 111). Автор, однако, пытается найти хоть какое-то обо- снование поведению работниц, указывая, что партийно-хозяй- ственные органы пренебрегали их проблемами, не рассматривали жалобы и т.д. Далее Иванов показывает реак- цию ленинградцев на различные чрезвычайные условия: голод, отсутствие продуктов, бомбежки, – используя милицейские сводки, мемуарную литературу и офици- альные документы. В поле зрения автора попали такие сюжеты, как нежелание использовать бомбоу- бежища гражданами, нарушение правил светомаскировки, проис- ходившее часто совсем не по при- чинам подрывной деятельности, обеспечение топливом ленин- градских квартир, практически приведшее к угрозе уничтожения городских парков, последствия санитарной катастрофы – уборка трупов и состояние похоронного 510 Рецензии/Reviews дела в блокадном Ленинграде. Иванов совершенно справедли- во отмечает, что “в обстановке тотальных ограничений практи- чески каждый шаг по малейшему улучшению жизни одних остро отражался на положении других” (C. 123), что приводило к таким балансирующим на грани закона и морали формам обеспечения, как спекуляция. Иванов достаточно аккуратно начинает разговор о милицейской преступности, заме- чая, что она особенно отмечалась населением. Его анализ и дальше остается сбалансированным: отдельные недочеты были, но власти с ними успешно боролись, хотя приводимые им самим факты и дела указывают на структурный кризис правоохранительных ор- ганов, также вызванный чрезвы- чайными условиями осажденного города. После прочтения рецензируе- мого сборника у читателя остается некоторое чувство неудовлетво- ренности: вероятно, оно порожда- ется непоследовательностью под- ходов авторов или же их страхом перед изображением негативных сторон блокады. По-прежнему оставаясь полем битвы разного рода идеологий, история блокады являет собой хороший пример того, сколько разных “объектив- ных” картин прошлого можно соз- дать в рамках исследования одного исторического эпизода. Игорь МАРТЫНЮК Трансфер или компаратив? Российская родословная нацизма Michael Kellogg, The Russian Roots of Nazism: White Émigrés and the Making of National Socialism, 1917–1945 (Cambridge: Cambridge University Press, 2005). хiii+327 pp. (=New Studies in European History). Bibliography, Index. ISBN: 0-52184512 -2 (hardback edition). Политическая конъюнктура заметно отражается на постсовет- ской отечественной историогра- фии крайне правых политических движений: отметим, что корпус исследовательских трудов заметно увеличился в середине 1990-х гг., когда разного рода экстремист- ские организации довольствова- лись статусом маргинальных на политической арене, и столь же заметно сократился в начале ново- го столетия, когда деятельность этих организаций стала более мас- штабной. Эта тенденция несколь- ко парадоксально реплицируется в содержательной концептуальной части исследований: если работы 1990-х гг. описывали “русский фашизм = черносотенство” как типично экстремистское явле- ние, история и общая эволюция которого едва ли внесла черты уникальности в европейскую историю, то на рубеже столетий ...

pdf

Share