От Редакции: В Поисках Модуса Описания Сообщества Солидарного Социального Действия и Коллективной Лояльности

11 Ab Imperio, 3/2006 ОТ РЕДАКЦИИ В ПОИСКАХ МОДУСА ОПИСАНИЯ СООБЩЕСТВА СОЛИДАРНОГО СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ И КОЛЛЕКТИВНОЙ ЛОЯЛЬНОСТИ Попытки создать аналитическую модель “нации” привели к воз- никновению известных теорий, которые при всем разнообразии можно классифицировать при помощи нескольких фундаментальных оппо- зиций: эссенциалистский или конструктивистский подход; описание нации как структуры или как дискурса и идеологии и т.п. Независимо от выбора той или иной методологии общей проблемой внешнего описания “нации” является произвольность определения границ из- учаемого объекта: формальные критерии вычленения нации (язык, этничность, территория и т.п.) заведомо навязывают монологичный режим определения группности. Альтернативой является обращение к языку самоописания, который используется при формировании соци- альной группы. Такая группа может и не соответствовать формальным критериям “нации” согласно той или иной модели, однако восприни- мается входящими в нее людьми именно как сообщество солидарного целенаправленного социально значимого действия. Наш подход не противоречит современной тенденции отхода от исследований нации как структуры, как исторически длящейся самосознающей общности или пространства гомогенного дискурса ради исследования национа- лизма как процесса, как сложного дискурсивного поля, пространства 12 От редакции практик и конкуренции. Мы предлагаем логическое продолжение этой тенденции через обращение к выработанным внутри предполагаемой группы языкам самоописания, многие из которых теряются или от- секаются в избирательной нациецентричной перспективе. Обращение к семантике и практикам применения языка самоопи- сания группы обнаруживает исторически обусловленные различия. В разных случаях разные критерии группности маркируются как фундаментальные: язык, территория, общность исторического проис- хождения, конфессиональная принадлежность, наличие исторической государственности. Проблема в том, что современная исследова- тельская оптика устроена таким образом, что мы во многом теряем способность “считывать” языки территориальности, конфессии и происхождения вне телеологической национальной парадигмы. Все эти языки автоматически признаются языками “национализма”, а создававшие их группы – в том или ином смысле “национальными”. Поэтому наша задача в настоящем номере – не создание некой усовер- шенствованной теории нации или группности, но отход от телеологии исследовательской оптики, сформированной национальной нормой. Именно так должна прочитываться тема предлагаемого вниманию читателей номера AI “Хор наций: конструирование и описание груп- пового единства” в рамках годовой программы Антропология языков самоописания империи и нации. * * * Мятеж не может кончиться удачей, В противном случае его зовут иначе. Джон Харрингтон (1561–1612) Процитированные выше строки, восходящие к циничному афоризму Сенеки (Prosperum ac felix scelus virtus vocatur), можно применить к любым формам коллективного социального действия. Нацией, сформи- ровавшейся в результате определенных объективных предпосылок или сочетания важных факторов, исследователи признают группу, с успехом отстоявшую свое право на существование. Если же национальный про- ект не реализовался, тому всегда найдется убедительное объяснение. Но как знать заранее, какой группе удастся сохранить единство и об- рести статус “нации”, а какой – нет? Из какого именно типа группности должна формироваться нация (племя, заморская колония, сословие и 13 Ab Imperio, 3/2006 т.п.)? И где находится “национальное ядро”, когда и самой социальной группы, способной его принять и развить, еще не существует? Эти вопросы оказались в центре материалов, публикуемых в этом номере. Рубрика “Методология” отведена двум очень разным статьям, кото- рые объединяет попытка уловить истоки солидарности не существу- ющей еще национальной или даже протонациональной группы. Эта проблема не решается в категориях оппозиции конструктивистского/ примордиалистского подходов, коль скоро вопрос не в том, в какой степени изобретенным является ощущение (национальной) группно- сти, а в том, каким образом оно реализуется в отсутствии необходимых социальных структур. Историк Сергей Екельчик в начале 1990-х годов опубликовал пионерскую статью, в которой показал, как предшествую- щее “классической” национальной мобилизации ощущение групповой солидарности украинцев реализовывалось в середине XIX в. через политику тела. Это было единственное публичное пространство, ока- завшееся в распоряжении людей, очень по-разному ощущавших свою “украинскость”, для которой также еще не было выработано единых культурных, а тем более политических кодов и форм. Голландский антрополог Питер ван дер Вейер размышляет об ощущении групп- ности, опосредованном общим языком и практиками эмоционального восприятия окружающего мира. Показывая, как религиозные практики в Индии и Китае преобразовываются в современную национальную самоидентификацию, ван дер Вейер вводит ключевую для номера тему “инвариантности” национальной идентичности, которая подробно рас- крывается в последующих рубриках. Историческая рубрика открывается форумом, название которого можно перевести и так: “в нашем сердце религия, а не нация”. В разных ракурсах рассматривая историю административно-статистического кон- троля над старообрядцами (Ирина Пярт), политику имперских властей в отношении католикоса Армянской Апостольской (Григорианской) церкви (Пол Верт), стороннее восприятие и самовосприятие южно- русских баптистов-штундистов (Сергей Жук), авторы статей форума вскрывают функцию религии как нации. Речь идет не об известных по теориям национализма “факторе национальной мобилизации” или “основе национального самосознания”, а именно о функционировании конфессиональной группы в качестве нации. Этот изначально кон- фессиональный национальный проект реализовался в случае армян, не был признан самостоятельной нацией в случае старообрядцев, был признан, но подавлен в случае штундистов, однако итоговая “удача” или 14 От редакции “неудача” не могут служить доказательством правомерности той или иной попытки. Как мы видим сегодня на примере движения Талибан, Хезболла (в определенной степени и “The Nation of Islam” в США), сообщество, переживающее конфессиональную мобилизацию, об- ретает все признаки национальной группы и даже нации-государства. Процесс кристаллизации вполне “национального” самовосприятия группы, формально классифицируемой извне как религиозная секта, наглядно показан в рубрике “Архив”, в которой публикуются доку- менты, связанные с историей так называемых “ваисовцев”. Последо- ватели суннитского лидера Багаутдина Ваисова среди волжских татар в последние десятилетия Российской империи не просто отвергали социальное и политическое устройство империи, но предлагали взамен альтернативное видение сообщества солидарного социального действия и коллективной лояльности. Отказываясь от причисления к легальным сословиям крестьян или мещан, они изобрели для себя особое звание “присяжные природные духовные лица”; резко отмежевываясь от при- надлежности формирующейся татарской нации, они объявляли себя потомками древних булгар; наконец, они, как субъект международного права, фактически признали свое подданство “Оттоманской Порте” (подчеркивая свою лояльность российскому императору). Совершенно таким же образом действовали протестантские сектанты-штундисты, которые отказывались от принадлежности к крестьянскому сословию, украинскому или русскому народу и обращались за покровительством к германскому императору. Ваисовцы и штундисты остались в истории как экстремистские сектанты, однако очень легко можно представить себе, что при более благополучном для них стечении обстоятельств эти группы могли бы реализоваться как компактные “нации” с отчетливым ощущением своего отличия от окружающих и развитым мифом про- исхождения. Антропологический интерес к языку и формам самоописания группового единства позволяет увидеть, что “нация” принципиально не отличается от других форм группности. Более того, как показывает публикуемая в исторической рубрике статья Константина Боленко, сама по себе формальная национальная принадлежность не является самодостаточным фактором личной или групповой политики иден- тичности или залогом внутригрупповой солидарности и лояльности. Статья посвящена известному российскому вельможе и коллекционеру Николаю Борисовичу Юсупову. Потомок древнего татарского рода и князь российской империи, Юсупов оказался в культурной ситуации, 15 Ab Imperio, 3/2006 когда европейская переоценка Востока как сферы иной, более отсталой цивилизации выдвинула для него самого и для окружавших его россиян и иностранцев проблему его татарского происхождения. Из эпизода частной родовой истории его происхождение превратилось в важ- нейший код принадлежности (или непринадлежности) к европейской культуре и российской аристократии. Широко обсуждавшаяся “татар- скость” Юсупова не имела ничего общего с конкретным народом, его культурой, языком или родовой землей. Тем самым сама “реальность” татарской нации или “реальность” принадлежности к ней Юсупова никак не влияли на конкретную ситуацию выбора лояльности и кода культурного поведения Юсуповым. Аналогичную ситуацию несовпадения формальных границ нации с дискурсом и практиками самовосприятия “русскости” предлагает Ча Инь-Сю в статье, посвященной железнодорожному строительству на Дальнем Востоке. Всего несколько лет разделяли постройку Китай- ско-Восточной железной дороги и начало строительства Амурской магистрали, однако русско-японская война, выпавшая на эти годы, радикальным образом изменила общественный дискурс и идеологию, сопровождавшие строительство двух магистралей. Авторы нового железнодорожного проекта больше не воспринимали русскость как часть общеевропейской модерной инклюзивной идентичности, но были озабочены защитой по-новому определяемой эксклюзивной русскости от расовой угрозы извне. Проблема неочевидности взаимосвязи формальной “национально- сти” и реальной конфигурации групповой солидарности и лояльности объединяет статьи в рубрике “Политология и антропология”. В какой степени русский национализм совпадает с границами группы “русские” (как бы ее ни определять), в какой степени “россияне” включают в себя всех граждан Российской Федерации? В статье Екатерины Пановой речь идет о языке инаковости, который структурирует отношения учителей петербургских школ к нерусским ученикам. Язык этнических стерео- типов часто оказывается языком политической фрустрации, связанной с ломкой еще советских иерархий социального престижа, культурной статусности и т.д. “Этничность” выступает при этом в качестве марке- ра, обозначающего степень культурной дистанции, переменной, лишь опосредованно связанной с формальными границами группности. Ста- тья Раисы Акифеевой и Анны Толкачевой на материале официальной прессы Санкт-Петербурга описывает ситуацию взаимозаменяемости дискурсов региональной и общенациональной идентичности. Вполне 16 От редакции соответствующая требованиям сообщества региональной солидарности и подпитываемая чувством местного патриотизма, воспроизводящаяся в Санкт-Петербурге общенациональная идеология оказывается в то же время слишком специфичной для бесконфликтного распространения по всей России. Даже ультранационалистические “новые правые” интеллектуалы в России выстраивают свою групповую идентичность автономно от нормативных границ русскости. Как показывает в своей статье Михаил Соколов, главным ресурсом новых правых выступают европеизированные и интегрированные в глобальную культуру пост- модерна интеллектуалы, которых интересует новый экзотический культурный продукт на международном интеллектуальном рынке. А русскоязычные британцы, чье общение в Интернет-форумах для эмигрантов из России анализирует Оксана Моргунова, встраивают себя в группы (описывающие себя как “русские”, “европейцы”, “люди цивилизованного мира” и т.д.) в зависимости от коммуникативной ситуации, от темы дискуссии, от задаваемого этой дискуссией образа “другого”, в конце концов, в зависимости от успешности или неуспеш- ности индивидуальной интеграции в британское общество. Таким образом, предлагаемый вниманию читателей номер действи- тельно посвящен “хору наций”: с позиции внутреннего наблюдателя нация предстает как множество сообществ солидарного социального действия и коллективной лояльности. С этой точки зрения вопрос о “качестве” и “статусе” чувства группового единства не имеет смысла, коль скоро для человека личный опыт является наиболее аутентичным. Однако для взгляда извне, будь то взгляд современника или историка, социальная группа воспринимается как нация только если ей удается объединить разрозненный “хор” отдельных сообществ в монологичный язык описания коллективного единства. Вероятно, поэтому гетероген- ное имперское пространство можно переживать как единое сообщество “изнутри”, но невозможно столь же однозначно описать при помощи какого-то одного метанарратива. Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов ...