Soviet People with Female Bodies. Performing Beauty and Maternity in Soviet Russia in the mid 1930–1960s by Yulia Gradskova (review)

273 Ab Imperio, 1/2010 Марианна МУРАВЬЕВА Yulia Gradskova, Soviet People with Female Bodies. Performing Beauty and Maternity in Soviet Russia in the mid 1930-1960s (Stockholm: Acta Universitatis Stockholmiensis, Stockholm University , 2007). 347 pp. ISBN: 97891 -85445-72-1. “Советские люди с женскими телами” – название говорящее, особенно для докторской диссер- тации. Необычное соединение в заглавии диссертации перфор- мативных практик “красоты” и “материнства” с указанным хро- нологическим периодом также могут заинтриговать читателя. Однако в изучении двух фунда- ментальных аспектов “женского”, двух основных практик форми- рования фемининности при бли- жайшем рассмотрении нет ничего необычного. Их сосуществование и взаимодействие друг с другом в пространстве и времени – вот что делает исследование уни- кальным. Рецензируемая работа явля- ется результатом многолетних исследований Юлии Градсковой, лектора Сёдертёрнского уни- верситета в Швеции. Целью ис- следования автор видит “анализ того, как практики красоты и ма- теринства в советском контексте вводили в действие различные представления о женском” (с. 313-314). Обосновывая актуаль- ность темы, Градскова указывает на современные проблемы в об- ласти историографии сталинизма и особенно изучения гендерных аспектов советской повседневно- сти 1930–1960-х гг.: монолитность исследовательских дискурсов и доминирование концепций типа “гендерный контракт” (“кон- тракт работающей матери”); идея специфичности российского кон- текста формирования женского; безапелляционная оценка совет- ской женщины как работавшей против своей воли и вынужденной отказываться от личной заботы о детях в пользу государственной системы заботы о них в контексте современных дискуссий о со- циальном государстве в России; практическое отсутствие иссле- дований советской периферии, особенно с гендерной позиции, и, наконец,формирование“женского взгляда на историю”, обращение к жизненному опыту отдельных женщин (с. 11-12). В конце концов автор подключается к текущей дискуссии о влиянии советского прошлого на формирование со- временной российской идентич- ности в контексте некоторой ностальгии по этому прошлому и фантазий на тему “золотого века” сталинской повседневности. Изучение повседневности требует соответствующих источ- 274 Рецензии/Reviews и татарки) и социальные группы (хотя определение социального статуса в рамках советской дей- ствительности было крайне за- труднено). Обычно использование интервью, подбор респондентов и репрезентативность выборки вызывают дискуссии, но автор до- статочно хорошо понимает слож- ность интерпретации интервью (с. 41-49) и очень грамотно работает с материалами устных историй. С методологической точки зре- ния Градскова явно предпочитает концепции, разработанные в рам- ках западной гендерной теории и теории повседневности. Исполь- зуя феминистские исследования и работы Мишеля Фуко, автор отмечает, что оппозиция “норма/ девиантность”, пусть и форми- рующаяся в условиях открытого проявления насилия со сторо- ны государства, тем не менее, весьма релевантна для анализа перформативных практик мате- ринства и красоты в сталинские времена. Теории повседневности используются автором в контексте теории субверсии (в интерпрета- ции Мишеля де Серто и Джудит Батлер). Две основные концепции дополняются вспомогательными теориями воспроизводства систе- мы “фемининностей” (К. Уэст и Д. Циммерман), а также концеп- цией интерсекционностей Нины Люкке (с. 24-28). В результате под материнством (maternity в от- ников. Градскова делит все источ- ники на две группы: литературу о женщинах и для женщин (книги о правилах поведения, советы хозяйкам, журнальные и газетные статьи и иллюстрации) и устные истории и другие материалы лич- ного характера (21 интервью и фо- тографии из частных фотоальбо- мов). Так, используются не только центральные советские журналы, выходившие в Москве (например, “Работница” или “Здоровье”), но и журналы, публиковавшиеся в национальных республиках (на- пример, казанский “Азат Хатын” или уфимский “Башкортостан Кызы”). Дидактическая литера- тура также включает обширный перечень журнальных статей, от- дельных изданий и справочников, посвященных различным аспек- там материнства, моды, красоты, гигиены и здоровья. Проведенные интервью по- зволили автору дополнить анализ газетно-журнального дискурса и дидактической литературы анали- зом практик, представленных че- рез призму субъективной гендер- ной идентичности опрошенных женщин. Респондентки делятся на три демографические когор- ты: 1920-х, 1930-х и 1940-х годов рождения, что позволяет просле- дить эволюцию конструирования изучаемых практик. Среди ре- спонденток представлены разные этнические (русские, башкирки 275 Ab Imperio, 1/2010 государством как предмет опеки и контроля. Как и все естественное, материнство неизбежно станови- лось объектом приложения “на- учного” подхода. Дискурс меди- кализации материнства связывал идеи гигиены, государственного благосостояния и социального обеспечения с материнством как практикой. В изучаемый период идеи сознательного материнства и “социального” материнства хотя и были полностью маргинализи- рованы, однако оставались в дис- курсивной практике. В частности, идея сознательного материнства присутствовала в публикациях о важности участия матери в процессе воспитания ребенка, что превращало материнство в “занятие”. С другой стороны, публикации на тему красоты, здоровья, ухода за телом и вкуса также составляли важный аспект конструирования советской жен- ственности. Здесь доминировали две тенденции: урбанизация и европеизация. Так, внешний вид женщины тяготел к “городскому” образу, в то время как крестьян- ский, деревенский образ был менее престижен. Универсальный тип женской красоты был условно “европейским”, что достигалось за счет сглаживания этнических и местных черт (например, от- каза от национальных костюмов в повседневной жизни). Призна- ком хорошего вкуса становится личие от motherhood) понимается комплекс практик, связанных с бе- ременностью, родами и уходом за грудным ребенком; под красотой (beauty) – совокупность практик, связанных с нормативностью внешнего вида и уходом за телом, волосами, одеждой и обувью (с. 28, 314). Обе эти практики пози- ционируются как ключевые для конструирования фемининности и женской персональной идентич- ности. Работа делится на две части по характеру используемых ис- точников и соответствующих дис- курсивных практик. Первая часть (гл. 2-4), “Советские публикации о материнстве и красоте”, посвяще- на анализу дидактической литера- туры и нормативным концепциям женского. Вторая часть (гл. 5-7), “Помня советское прошлое”, – субъективным оценкам перфор- мативности данных практик через призму женского опыта на основе взятых автором интервью. В первой части предлагается несколько важных выводов. Пре- жде всего, дискурсивные практи- ки материнства представляются стабильными и относительно преемственными в изучаемый пе- риод. Основная риторика связана с идеей о том, что материнство есть очевидное и необходимое состояние женщины, а также признак “счастья”. Однако ма- теринское тело рассматривалось 276 Рецензии/Reviews “скромность”, конструируемая посредством соблюдения гигиены и функциональности в одежде и прическе. Вторая часть является своего рода зеркалом, позволяющим увидеть, в какой мере доминант- ные дискурсы материнства и красоты воспринимались обыч- ными женщинами. Проведенные Градсковой интервью продемон- стрировали, что женщины вполне усвоили официальные дискурсы, однако в процессе повседневной жизни адаптировали и модифи- цировали их сообразно нормам здравого смысла. Практики кра- соты, функционировавшие вне рыночного пространства инду- стриализации, были отделены от потребностей обычных женщин 1930–1950-х гг. Выглядеть “жен- ственно” было трудно по причине бедности, недостатка аксессуаров, парфюмерии и продуктов ухода за телом. Однако данная ситуация компенсировалась домашним производством одежды (особенно нарядной), что было характер- но и для других стран. Все это создавало дополнительные труд- ности для советских женщин, которые идентифицировали свою фемининность через внешнюю привлекательность, параметры которой оценивались мужчинами. (С 1950-х гг. советская промыш- ленность начала широкое произ- водство одежды, в том числе на- рядной, и продуктов для красоты и здоровья.) В отношении материнства ре- спондентки обнаружили противо- речивые оценки медикализации и собственно медицинских учреж- дений. Хотя медикализация ви- делась как основное достижение в области улучшения жизни жен- щин в изучаемый период, однако медицинские учреждения (поли- клиники, родильные дома, боль- ницы) рассматривались как места жесткого дисциплинирования, где доктора (и мужчины и женщины) осуществляли авторитарный кон- троль во имя науки и советского государства. По крайней мере до конца 1950-х гг. подобная автори- тарная медикализация сочеталась с катастрофическим недостатком информации о процессах бере- менности и родов. Помощь госу- дарства, выражавшаяся, прежде всего, в социальном обеспечении (молочные кухни и детские сады), оценивалась как неадекватная, что заставляло женщин пользовать- ся традиционными семейными связями. Автор заключает, что нормы красоты и материнства в советском обществе стали более гомогенными к началу 1960-х гг. В условиях изоляции и идеоло- гического контроля советские женщины, тем не менее, следова- ли общему курсу западной моды, что для них являлось признаком модернизации. Однако на пери- 277 Ab Imperio, 1/2010 ферии, например в восприятии башкирских женщин, эти нормы ассоциировались с процессом русификации и колониальной политикой центральных властей. Таким образом, дискурсы мате- ринства и красоты, по мнению автора, подвергались заметному влиянию повседневных ритуалов и норм здравого смысла. В основном заключении Град- скова предлагает сценарии раз- вития материнства и красоты в соответствии с изученными прак- тиками. Эти сценарии концентри- руются вокруг эссенциалистских подходов к телу и фемининности, интерпретируемых с помощью систем контроля и дисциплиниро- вания. Главной проблемой здесь является отсутствие интегри- рованной концепции советской женственности, основанной на оценке специфичности воспро- изводства изучаемых практик. Складывается ощущение, что советские женщины (вопреки контролю и идеологическому гнету) мало чем отличались от своих западных сестер, стремясь следовать моде и привлекательно выглядеть, а в области материн- ства следовали общему традици- онному пониманию естествен- ности женского “предназначения” к деторождению. Данный вывод подрывает стереотипное пред- ставление о советской женщине как “бесполой”, “андрогинной”, ориентированной на те же поли- тические и социальные идеалы, что и мужчина. Однако, чтобы верифицировать этот вывод, на наш взгляд, необходимо изучать фемининность в совокупности с маскулинностью и практиками конструирования советской му- жественности, чтобы до конца понять, насколько наши идеоло- гические гендерные стереотипы об этом периоде соответствуют реальности. Если концепция “гендерного контракта” не имеет особого смысла применительно к данному конкретному периоду, то необходимо обратить внимание на другую сторону этого контрак- та – мужчину. Писавшие об этой книге рецен- зенты уже отмечали, что наиболее интересной частью исследования являются интервью, проведен- ные Градсковой.1 На наш взгляд, наиболее ценным и интересным аспектом работы является вери- фикация нормативных концепций и дискурсов в рамках индиви- дуальных жизненных историй конкретных женщин, так как сами по себе интервью, вне контекста поставленной проблемы, интерес- ны лишь с познавательной точки 1 См. Attwood Lynne. Beauty and Maternity – Inherent Features of Soviet Womanhood ? // Historisk Tidskrift. 2008. Vol. 128. No. 3. P. 558. 278 Рецензии/Reviews зрения (особенно для западного читателя). Безусловно, многое из мате- риалов интервью и советских публикаций знакомо российскому читателю старшего и среднего поколений, так как эти нормы и практики оставались релевант- ными и для советских женщин, рожденных в 1950–1970-е годы. Вывод о противоречивости нор- мативных научных и идеологиче- ских концепций и неоднозначно- сти их рецепции на повседневном уровне задает концептуальную рамку восприятия этого опыта. Особенно ценно, что Градскова выявила гетерогенность в воспри- ятии материнства как естествен- ной функции и предназначения женщины, с одной стороны, и как “занятия”, профессии, которой надо обучать, – с другой. Создан- ная ею неоднозначная картина позволяет опровергнуть многие идеологизированные стереотипы, возникающие у молодого поколе- ния, а также усложняет реинтер- претацию советского прошлого миллионов российских женщин в рамки нового национального про- екта в современной России. С этой точки зрения книга Градсковой предлагает достаточно пищи для размышлений. Для западных читателей и спе- циалистов выводы автора и отход от сложившихся постулатов сове- тологии могут показаться весьма дискуссионными, что хорошо видно на примере официальной рецензии Линн Атвуд, чьи работы по гендерной истории советского периода хорошо известны.2 В этом контексте книга Градсковой позволяет увидеть проблемные места взаимодействия разных идеологий в современном, пред- положительно глобальном, науч- ном пространстве. 2 LynneAttwood. Creating the New Soviet Woman: Women’s Magazines as Engineers of Female Identity, 1922-1953. London, 1999; Eadem. The New Soviet Man and Woman. London, 1990. ...