Размышляя о прошлом АмерикииСибири…

651 Ab Imperio, 3/2005 Дмитрий РЕЗУН Размышляя о прошлом Америки и Сибири... А. Д. Агеев. Сибирь и аме- риканский Запад: Движение фронтиров. Иркутск: Иркутский университет, 2002. 294 с. ISBN: 5-7430-0154-5 (в обл.). Появление книги иркутского профессораА.Д.Агеева“Сибирь и американский Запад: Движе- ние фронтиров” – явление при- мечательное как в чисто научном плане, так и в плане выражения общественного настроения. В современной историографии редки попытки объективного и тщательного сопоставления российского и американского исторического опыта вне зависи- мости от текущей политической конъюнктуры и сиюминутных идеологических предпочтений авторов. В научном плане от- ечественные историки боялись показаться некомпетентными в исследовании хитросплетений американской истории, в поли- тическом же отношении многие поколения советских людей, прошедших суровую “школу” тридцатых и сороковых годов ХХ столетия, предпочитали инстинктивно уходить от столь скользких и опасных тем. Време- на изменились, но старые науч- ные, политико-идеологические представления, присущие рос- сийскому менталитету, порой еще напоминают о себе в рито- рике общественных деятелей и государственных политиков, а то и просто в высказываниях “человека с улицы”. Я не намерен писать сугубо научную аналитическую рецен- зию-разбор труда А. Д. Агеева. Несмотря на то, что тема срав- нительного анализа ныне модна, она еще относительно нова, не изучены в достаточной мере его источники, не отработаны ни методы, ни концепции. По- этому хотелось бы затронуть те проблемы, которые созвучны моей профессиональной специ- ализации, а именно – истории Сибири. Мне близка точка зрения Агеева, который по разным при- чинам отказывается “надевать” на русскую историю император- ский мундир, справедливо под- черкивая, что каждая империя очень своеобразна, индивиду- альна, тем более что каждая на- циональная историческая школа вкладывает в это понятие свое содержание. В своих оценках, насколько это возможно, я буду придерживаться теории русской колонизации, впервые концеп- туально оформленной в трудах В. О. Ключевского, теории, которая до сих пор, несмотря 652 Рецензии/Reviews на новые различные модифика- ции и наслоения, используется в российской науке. Несмотря на ряд существен- ных отличий в плане развития двух наций и народов, Америка и Россия имеют одну общую черту, которая их роднила и, более того, давала им силы для исторического развития. Евро- пейские колонисты, собравши- еся буквально со всей Европы, вынуждены были, часто помимо своей воли, все время двигаться вперед, осваивая новые земли, к новым горизонтам счастья и благополучия. Географиче- ские или административные границы их не сдерживали (их просто не было), колонизацию ограничивал только Большой Океан, что на атлантическом, что на тихоокеанском побере- жье. Вокруг – одна свободная земля, на которой можно было пахать, работать, растить детей, не заботясь о том, что скажет по этому поводу французский барон или английский лорд. Именно в этом стремительном движении вперед рождалась американская нация. Абориген- ные народы, конечно, теряли при этом свою землю, но разве это могло остановить белых евро- пейцев, которые горели великой целью, отождествляя ее со своим личным успехом, богатством и достатком? Можно назвать это стремление “империализмом”, “эгоизмом” и т.д. Примечатель- но другое – это колонизационное движение имело отражение и в менталитете русской нации. Она начинала с небольшой террито- рии Приднепровья, затем пере- шла на северо-восток, но и этого вскоре оказалось мало. Сначала Урал, затем Западная Сибирь, равная почти всей Московии, а затем Восточная Сибирь, тер- риториально сопоставимая с Западной Европой, и, наконец, Дальний Восток, откуда уже просматривалась таинственная сказочная Азия. Как и в случае с Америкой, каких-то четких гра- ниц просто не было. Конечно, и русским на их пути встречались местные народы. Тут-то и воз- никли отличия в ходе движения будущих американцев и русских. Для англичан, двигавшихся через лесистые американские дебри, встречные аборигенные народы стали поводом к само- внушению “имперской” идеи о “бремени белого человека”. Впо- следствии мысли американцев о том, что вся Америка должна принадлежать им, это искреннее убеждение простых американ- цев, советская пропаганда стала называть “американским импе- риализмом”. В российской же истории все наоборот: вхожде- ние русского человека в Сибирь окончательно убедило его в том, 653 Ab Imperio, 3/2005 что ничего принципиально ново- го он не встретит в Сибири, ибо тут все привычное, русское – та же самая природа, что в Подмо- сковье, только сосны повыше, те же самые морозы и снег, только посильнее, те же самые народы – татары, мордва, зыряне, остяки, ханты, с которыми русский чело- век уже сосуществовал веками. Удивляться нечему! Поэтому колонисту следовало вести себя по-прежнему: собирать ясак и пахать землю. Тем более, что воевать за землю русскому че- ловеку никогда не надо было: исторический опыт развития страны всегда был таков, что размеры территории страны всегда были едва ли сопостави- мы с численностью рассеянного населения – России никогда не грозило перенаселение. Другое дело, что за спиной у русского было сначала Московское госу- дарство, затем царство, потом уже империя, а далее Советский Союз, которым требовалось все большее количество зем- ли для расширения. Однако в данном случае нет оснований отождествлять народ и страну, а страну с государством, хотя в политологии эти понятия могут и совпадать. И это – одна из современных ошибок нашего разобщенного научного мышления. Сегодня, когда историческая наука раз- билась на ряд смежных “от- почковавшихся” дисциплин, в глазах молодых исследователей трудно реанимировать “старо- модные”, но чисто историче- ские принципы. Так, политолог может рассуждать о принципах взаимоотношения Римской им- перии с варварами, а советской “империи” – со среднеазиатски- ми советскими республиками, ставя эти предметы рассуждения на одну доску, на один уровень. Историческая же наука должна рассматривать действия своих исторических субъектов и объ- ектов в точном соответствии с местом и временем того или иного события. Поэтому очень важно точно и верно определить первый мо- мент встречи англичанина в Се- верной Америки с индейскими племенами и первые шаги рус- ского человека в Сибири. Важно сфокусироваться именно на пер- вых шагах, а не всем процессе, поскольку то, что происходило на североамериканской и сибир- ской земле, имеет очень много общего, и книга Агеева это не раз подчеркивает. Тем не менее, были и существенные различия, во многом определившие движе- ние русских на восток. После ряда зауральских по- ходов русских войск в конце XV – в начале XVI века, в титу- ле московского великого князя 654 Рецензии/Reviews появилось добавление: “Князь Кондинский и Обдорский”. Оно появилось после того, как мелкие владетели сибирских территорий принесли дань и признали себя вассалами великого московского князя. В соответствии с феодаль- ным правом этого было доста- точно, а в правовом отношении послужило поводом для причис- ления этих земель к владениям Русского государства. Незадолго до этого, в 1487 г., казанские ханы (“цари” в золотоордынской иерархии) уже признали сюзе- ренитет Московского великого князя, пытаясь найти поддерж- ку сильного союзника в борьбе друг с другом. В соответствии с феодальным правом признание сюзеренитета влечет за собой обязательство вассала платить дань, признавать себя младшим, т.е. подчиненным, и приходить к сюзерену на помощь со своими войсками, что и практиковалось в русско-татарских отношениях уже в первой половине XVI века. Перед взятием Казани Иваном Грозным в казанских правящих кругах даже обсуждался вопрос о личной унии Москвы и Каза- ни, да и сам поход на Казань в 1547 г. мотивировался русской стороной тем, что казанский хан (“царь”) не выполняет свои вассальные обязательства. Такой же сценарий был использован и в отношении Сибирского хан- ства, после того как хан Едигер признал себя вассалом Ивана Грозного, а хан Кучум нарушил этот вассальный обет. С Сибир- ским ханством русские были уже давно знакомы, а само падение так называемого “татаро-мон- гольского ига” на Руси в 1480 г. произошло не без участия тю- менского хана Ибака, который трижды (!) предлагал “ласку и дружбу” великому московскому князю! Подобным же образом в Западной Европе французские короли ходили в походы на Бур- гундию, английские короли – на Шотландию, испанские короли Арагона и Кастилии – на мав- ританские мелкие королевства Иберийского полуострова. Если на Западе все это объясняется как национальное объединение страны с первыми проблесками Ренессанса (знаменитая Реконки- ста), то некоторые исследователи неоправданно называют сходные процессы в российской истории “захватнической войной”. Достоинством книги является внимание, которое Агеев уделил географическому фактору, сы- гравшему значительную роль как в наших общих судьбах с Америкой, так и в нашем отли- чии от американцев. Конечно, нельзя сказать, что до Агеева этот географический фактор не учитывался. В классических трудах историков влияние гео- 655 Ab Imperio, 3/2005 графии Сибири на ее историю подробно рассматривалось. Можно найти немало прекрас- ных описаний природы, клима- та, гидрографии тех или иных мест Сибири в трудах ученых и путешественников XIX – XX вв., и в этом книга Агеева даже в чем-то уступает своим пред- шественникам. Но в ней есть главное: за описанием конкрет- ных географических величин просматривается широкий исто- рический взгляд, образно говоря, “история все время дышит в за- тылок географии”. Я полностью согласен с Агеевым, что главное различие в географии Америки и Сибири заключается не в том, где сильнее морозы, где плодо- роднее почвы, как текут и замер- зают реки, а в том, что Америка располагается меж двух океанов. Из этого проистекают многие ее исторические, экономические, политические, военные и, воз- можно, даже морально-нрав- ственные выгоды. Сам океан определил и “круг общения” молодой американской нации, которая решала свои проблемы во взаимодействии и конфликте с развитыми странами и наро- дами: Англией, Францией, Ис- панией, Голландией, Германией. Сами же отношения – мирные или военные – с индейцами не играли такой важной роли в развитии США, как отношения с развитыми европейскими державами. Рождение молодого американского государства в войне за независимость про- изошло при активной помощи и посредничестве Франции, но без заметного влияния индей- ского фактора, который либо не учитывался, либо создавал дополнительные трудности, играя на руку королю Георгу. В совершенно другом положении оказался русский человек в Си- бири. Что могли дать великий Китай или соседняя Монголия России в XVII веке? Да почти ничего, ибо они по уровню сво- его развития стояли еще ниже, чем Московское государство. В северных районах американцы и “канадцы” уже с XVIII в. могли развивать бурную промышлен- ную деятельность и поставлять европейским странам лес и рыбопродукты. Сибирский Се- вер до сих пор мало что может предложить Европе, кроме газа и нефти. В XIX в. Америка, об- разно говоря, “сажает” Европу на хлебную “иглу”, экспортируя в громадных размерах дешевый американский хлеб. В Сибири же хлеб местного производства, несмотря на его дешевизну, был “заперт”: везти его через всю Россию к Черному морю на под- водах по русскому бездорожью слишком дорого, а вывозить в соседние страны нет смысла – у 656 Рецензии/Reviews азиатских народов совсем иные предпочтения в питании. Достоинством книги Агеева является и то, что ее автор не избегает “неудобных” вопросов, которые исторически неодно- значно воспринимались россий- ской правящей элитой. Суть их сводится, пожалуй, к одному: почему американцы, колонизуя страну, очень похожую геогра- фически на Сибирь, испытывая сходное “напряжение” в народе, все же создали свое националь- ное государство, а сибиряки так и остались частью России и по по-прежнему считают себя рус- скими? Попытка так называемых “областников” придать этой проблеме научное измерение закончилась, как известно, зна- менитым уголовным процессом, который, как сейчас видно, был политически ангажированным. Анализу этого вопроса в книге посвящена девятая глава, носящая характерное название “Сибирский и американский сепаратизм”. Надо признать, что автору эта глава далась нелегко. Иногда он отходит от фактов истории и переходит в плоскость политологических рассуждений. Правда, исторический подход сумел-таки возобладать. Если политолог может рассуждать о явлениях в сослагательном наклонении, то историк может “измерять” силу имевших место в реальности процессов, чтобы дать точную оценку истори- ческим событиям. Окидывая взглядом политику центрально- го правительства в отношении Сибири, можно заметить, что Москва порой просто не знала, что делать с этой обширной территорией, и смотрела на нее как на маленькую заурядную русскую европейскую губернию. Вспоминается, как московские дьяки писали в Сургут, чтобы воевода для бережения госуда- ревой крепости построил под- земный ход к воде на случай осады. Это рекомендовалось сделать в городе, который и так стоит посреди болота! Другой пример: заключение Нерчин- ского договора 1689 г. с Китаем, который в некоторых учебниках подается как мудрый шаг рус- ской дипломатии, происходило в июле-августе, когда в Москве шла подковерная борьба между правящими боярскими кланами, когда русские войска в Крыму уже в который раз терпели по- ражение от крымских войск. Для сравнения: внутренняя политика в американских колониях даже в эпоху колониального владыче- ства Англии все же менее зави- села от борьбы придворных клик в Лондоне. И если на западном направлении на всем протяже- нии XVII – XIX вв. Россия вела наступательную, а в чем-то даже 657 Ab Imperio, 3/2005 и завоевательную политику, то в Сибири и на Дальнем Востоке она все время уступала высоко- мерию китайской дипломатии. Но, пожалуй, самое главное отличие американской истории от сибирской заключается в том, что англичанин, переселяясь в Америку, скваттером распахи- вая новые земли с винтовкой в одной руке и с плугом в другой, становился собственником своей земли. В Сибири же, куда бы рус- ский мужик не переселялся, он так и не становился собственни- ком своей земли ни формально, ни психологически, везде он был лишь “государевым слугой”. Агеев также несколько оши- бается, считая, что “несмотря на наличие плодородных земель, казаки не заводили пашен, что вполне объяснимо условиями номадической среды” (C. 84). Это, возможно, было на Дону, но толь- ко не в Сибири, где уже с 1620-х гг. казаки, следуя рекомендациям правительства, заводят свои паш- ни. К концу XVII в. казачье хлебо- пашество достигает значительных успехов – порой правительство считало более рентабельным выплачивать служилым деньги, чем посылать большие обозы с хлебом в Сибирь им на жалова- нье. Следует также отметить, что проявление сибирского “сепа- ратизма” относится не только к XIX в. Знаменитое поставление Албазинского острога и освое- ние “Даурской землицы” – это ведь не что иное, как попытки сибиряков “обустроить” себя без посредничества государ- ства. В 1652 г. казаки Кузнецка прямо заявили властям: “уйдем на Украину и Дон заведем”, что по политическим понятием того времени означало не только просто убежать на окраины, но и выражало намерение создать собственную военно-политиче- скую организацию, наподобие той, что существовала на Дону или в Запорожской Сечи. Книга Агеева высвечивает еще одну важную методологи- ческую проблему. Совершенно ясно, что будущее научного познания и выработка единого научного воззрения на историю будут способствовать развитию историко-сравнительных мето- дов. И тут хороши бы были не просто отдельные и талантливые авторские исследования, но и публикации однотипных (но не одинаковых!) документов на разных языках. Так, в ходе рас- суждений о земельной политике Англии в американских колониях было бы уместным сопоставить акты законодательного собрания колонии Новой Англии и, напри- мер, русские царские грамоты о даче земли казакам и крестьянам в Верхотурском уезде, опубли- ковав все это в одном издании. ...