Сибирь: Вехи истории (XVI – XIX вв.) по А. С. Зуев, Русские и аборигены на крайнем северо-востоке Сибири во второй половине XVII – первой четверти XVIII вв по А. С. Зуев (review)

639 Ab Imperio, 3/2005 тов на самом деле представляет собой идеологический конструкт, осознанно или неосознанно соз- даваемый и эксплуатируемый различными политическими силами в целях мобилизации электората, манипуляции обще- ственным мнением, лоббиро- вания собственных интересов, а также используемый ими как инструмент борьбы за власть и/ или перераспределение ресур- сов. Исходя из этого, следует констатировать, что проблема конфликтности в отношениях иммигрантов и принимающих обществ предопределена одно- временно двумя факторами: наличием предубеждений на ментальном уровне (как у при- нимающего общества, так и у самих иммигрантов), а также тем, что социально-культурная ак- тивность иммигрантов отстает от соответствующих экономи- ческих процессов и порождает отчуждение. Нельзя не отметить, что рас- сматриваемая в книге проблема иммиграции как феномена, об- ладающего конфликтогенным потенциалом, выходит за преде- лы простого анализа положения “торговых меньшинств” в прини- мающих обществах и элементар- ной констатации того, что темпы иммиграции и темпы аккульту- рации иммигрантов асинхронны. Автор подчеркивает, что задачи, стоящие сегодня перед россий- ским обществом и государством, сопряжены со стратегическим видением иммиграции как не- избежного процесса и вытекаю- щей из этого необходимостью управления иммиграционными и интеграционными процессами. Борис ШИШЛО А. С. Зуев. Сибирь: Вехи исто- рии (XVI – XIX вв.) / Учебное пособие для старших классов общеобразовательных учреж- дений. 2-е изд. Новосибирск: “ИНФОЛИО-пресс”, 1999. 364 с. ISBN: 5-89590-024-0. А. С. Зуев. Русские и аборигены на крайнем северо-востоке Сибири во второй половине XVII – первой четверти XVIII вв. Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2002. 330 с. (=Труды Гуманитарного факультета НГУ, Серия I). ISBN: 5-94356-123-4 (в обл.). Две книги А. Зуева, доцента Новосибирского государствен- ного университета, (“Сибирь: вехи истории (XVI –XIX вв.)” и 640 Рецензии/Reviews бие, несущее на себе отпечаток как явной внешней цензуры, так и вероятной осмотритель- ности самого автора. Другая аудитория – небольшой круг исследователей, которому адре- сована научная монография, изданная крохотным тиражом в 200 экземпляров. Она, как пред- ставляется, позволяет обсудить с “посвященными” неоднознач- ные события в отечественной истории с большей степенью открытости. Так, автор учебника, задавая вопрос о “причинах русского движения в Сибирь”, счита- ет необходимым упомянуть о нескольких исторических факторах. Один из них заяв- лен как политический. Речь в данном случае идет о “стрем- лении Русского государства (после подчинения Казанского и Астраханского ханств) лик- видировать еще одно татарское ханство – Сибирское”, в чем, по словам Зуева, “слились как государственная необходимость ликвидировать военную угрозу с востока, так и желание русского народа отомстить ‘всем татарам’ за позор золотоордынского ига”. Другой фактор – этнический – подан как “общий, обусловив- ший движение русских на вос- ток”, поскольку “вся мировая история показывает, что любой этнос, создав государство, ‘рас- “Русские и аборигены на край- нем северо-востоке Сибири во второй половине XVII – первой четверти XVIII вв.”), изданные соответственно в 1999 и 2002 гг., безусловно, заслуживают вни- мания. Компетентность автора и попытка отказа от идеологиче- ской политкорректности выде- ляет рассматриваемые труды на фоне других публикаций на эту же тему. Обе книги затрагивают ключевые проблемы российской истории: причины и способы расширения территории и вла- сти государства, особенности взаимоотношений государства и общества на покоренных землях, а также политики в от- ношении “инородцев”. Примечательно, что эти книги, представляющие “авторскую ин- терпретацию исторических фак- тов и событий, авторское видение сибирской истории” (А. Зуев. Си- бирь. С. 7) отличаются, тем не менее, друг от друга не столько хронологическими и тематиче- скими рамками (раздвинутыми в одной книге и намеренно суженными в другой), сколько неоднородной и даже прямо противоположной интерпрета- цией одних и тех же событий и фактов. Вероятно, это объясня- ется обращением к разным чи- тательским аудиториям. Первая из них – школьная, именно для нее и написано учебное посо- 641 Ab Imperio, 3/2005 кручивается, как сжатая пружи- на’, занимая все новые и новые территории, до тех пор, пока не столкнется с другим равным по силе этносом, способным дать достойный отпор”. Такая глобализирующая формула до- полнена еще и патриотической сентенцией: “Русский, или точнее великорусский этнос, родившийся в жаркой сече на Куликовском поле, объединив- шись в Московское государство, начал поступательно расширять свое жизненное пространство” (А. Зуев. Сибирь. С. 34). Если в первой ее части можно раз- личить броскую метафору В. О. Ключевского, который, впро- чем, ни в одной из своих замеча- тельных лекций не счел нужным подчеркнуть значение битвы на Куликовом поле, то во второй ее части распознается влияние “пассионарно-энергетической” концепции Л. Н. Гумилева, за- менившей советскую “теорию этногенеза”. Отметим, что выделенные в учебнике “факторы” продвиже- ния “великороссов” на восток выглядят интеллектуально и стилистически чуждыми кон- цепции научной монографии Зуева. Вполне можно пред- ставить правомерные вопро- сы ученика, возникшие после прочтения в классе вслух этой страницы учебника: “Значит, русским уже в XVI веке было тесно на своей земле?”, “а по- чему же в конце XX века, когда русских стало гораздо боль- ше, они начали поступательно сужать свое жизненное про- странство, уходя в том числе и из Сибири?”, “и что же, чукчи, давшие достойный отпор рус- ским, были равным им по силе этносом?” Этот же, быть может, не в меру любопытный ученик может продолжить ход размыш- лений так: хорошо, допустим, что взятие Сибирского ханства в 1582 г. продиктовано жела- нием русского народа отмстить неразумным хазарам (“всем татарам”) за позор золотоор- дынского ига, но ведь известно даже из “учебных пособий но- вого поколения”, что “многона- циональная Орда” представляла собой этнический и культурный синтез различных народов,1 а потому неудивительно, что в армии князя Дмитрия Дон- ского, выступившей против Мамая, нелегитимного царя Орды, были отряды татар.2 И в “интернациональной дружине” 1 История России: Теории изучения. Кн. 1. С древнейших времен до конца XIX в. / Под ред. Б. В. Личмана. Екатеринбург, 2001. См., в частности, Главу 3. 2 Л. Н. Гумилев. Древняя Русь и Великая Степь. Москва, 1992. 642 Рецензии/Reviews Ермака, грабившей всех встреч- ных, независимо от их “этниче- ской принадлежности”, татары тоже имелись. Более того, как сообщаетcя в учебнике, “уже в 1598 г. татарский отряд в 140 человек принял участие в по- ходе на своего бывшего ‘царя’ Кучума” (А. Зуев. Сибирь. С. 69, 123). И еще, почему маньчжуры, атаковавшие острог, построен- ный Е. Хабаровым на терри- тории, входившей в их сферу влияния, были “агрессорами” (С. 59)? Очевидно, русские распространяли свою месть за давний позор на все коренные народы вплоть до Татарского пролива, где, как известно, та- тар вообще не было? И почему же агрессивности маньчжуров, подчинивших себе весь Китай, было недостаточно, чтобы уста- новить свое господство на слабо заселенной территории? Поче- му они не сжигали плодородные поля дауров, в отличие от банды казаков, тем самым лишавших себя, выражаясь высоким сти- лем Л. Гумилева, “кормящего ландшафта”? Почему, в отличие от Хабарова, они не перегоняли весь локальный урожай зерно- вых на водку и не уничтожали бездумно тех, кто должен был регулярно доставлять им ясак? Опираясь на ранние советские источники,3 не оставляющие в портрете Хабарова ни одной симпатичной черты, Зуев кратко цитирует выдержку из одного из них: “В течение менее чем двух лет цветущий и изобильный край был превращен в пустыню: города стояли в развалинах, пашни были заброшены, на- селение, охваченное паникой, покинуло свои жилища и скры- валось” (А. Зуев. Сибирь. С. 58). В научной монографии Зуев утверждает, что “ход подчине- ния аборигенов крайнего Севе- ро-Востока Сибири [русскими] иначе, как войной, назвать нельзя”, что “ни о каком мир- ном, а тем более добровольном включении указанных народов в русское подданство не может быть и речи” (А. Зуев. Русские и аборигены. С. 178), что сопро- тивление их “было реакцией на действия русских ‘конкистадо- ров’, которые не умели или не хотели выстраивать с ‘инозем- цами’ мирные отношения” (С. 184), что главным инициатором силовых методов “в конечном итоге было государство” (С. 180). Там же он подтверждает свои выводы составленной под- робной хроникой завоеватель- ских походов с 1634 по 1726 гг. (Приложение I, С. 185-273). А учебник, написанный его же 3 С. В. Бахрушин. Казаки на Амуре. Ленинград, 1925. 643 Ab Imperio, 3/2005 рукой, настаивает: “Основные принципы правительственной политики способствовали от- носительно мирному и легкому включению коренных сибир- ских народов в социальную и государственную структуру России” (А.Зуев. Сибирь. С. 126, 130). Эти цензорские (?) вставки входят в противоре- чие с авторским текстом: на противоположной же странице можно прочесть, что аборигены “оказали [русским] самое оже- сточенное сопротивление, и их покорение затянулось до второй половины XVIII в., ... восстания подавлялись с огромным тру- дом и жестокостью” и т. д. Учебник излагает пять “принципов правительственной политики” (А. Зуев. Сибирь. C. 122-125) прямо противопо- ложно тому, как их резюмирует монография (А. Зуев. Русские и аборигены. C. 56-61, 177-179). Вот лишь несколько примеров. Читаем в монографии: “Бла- гие пожелания правительства защитить аборигенов от про- извола со стороны местной администрации фактически не реализовывались... Провозгла- шаемая охранительная патерна- листски-прагматическая поли- тика ... превращалась в пустую декларацию и даже фикцию. На крайнем северо-востоке... казаки и промышленники по- ражались местным иноземцам, отмечая, что они “люди дикие, что звери” (A. Зуев. Русские и аборигены. С. 179). В учебнике: “Нельзя говорить, что установка правительства на “бережное” отношение к аборигенам была лишь благим пожеланием, она ограничивала произвол мест- ных властей в отношении або- ригенов и давала возможность последним искать управу на своих обидчиков…. Много- численные казачьи “отписки” и челобитные однозначно свиде- тельствуют, что русские в ино- родцах видели не дикарей, а му- жественных и смелых воинов” (А. Зуев. Сибирь. С. 129). Далее, в монографии: “Малочислен- ность русских вооруженных сил заставляла власти искать мирные пути взаимодействия с сибирскими племенами, зару- чаться их союзом и поддержкой. Заметно стремление русского правительства опираться на местную знать, привлекая ее к управлению соплеменниками, в первую очередь, к сбору ясака. При этом знать попадала в за- висимость от русской админи- страции, под ее контроль”. Для сравнения, в учебнике: “Русские власти вели гибкую политику по отношению к аборигенному обществу. Довольствуясь фор- мальным признанием власти ‘белого царя’ и уплатой ясака, 644 Рецензии/Reviews русские признавали власть родоплеменных старейшин и вождей..., просто включая або- ригенную общину в русскую государственную систему и признавая ее низшим звеном управления наряду с русской волостью”. Итак, если специалисты, читающие научный труд Зуева, могут соглашаться или нет с его утверждением о том, что про- цесс расширения русской вла- сти государства за Уралом, “но- сивший характер завоевания” (А. Зуев. Русские и аборигены. С. 184), был движим главным образом “стремлением к при- обретению материальных цен- ностей – пушнины, моржовой кости, драгоценных металлов и камней” (С. 178), то учебник однозначно призывает “вос- торгаться подвигом русских казаков, крестьян, купцов, за короткий срок прошедших от Урала до Тихого океана и на- чавших хозяйственное освоение региона” (А. Зуев. Сибирь. С. 344). Для того чтобы пояснить и описать практику “мирного сосуществования русских и аборигенов”, учебник выдви- гает на первый план “такой немаловажный фактор как на- циональная и религиозная ком- плиментарность (так выделено здесь. – Б.Ш.) русского народа”. Зуев трактует этот термин как “способность человека (людей, народа) мирно и безболезненно уживаться с людьми (народом) других убеждений, веры, наци- ональности и расы”. Отметим, что это терминологическое нововведение следовало бы ис- ключить из учебного пособия как абсолютно неуместное, пре- жде всего потому, что акценти- руемое слово имеет совершенно иной смысл (от латинского “comple-mentum” – дополне- ние). Иначе пришлось бы, на- пример, признать православие русских как дополнение к шама- низму сибирских народов. Этот термин обязан своим появлени- ем, вероятно, тому, что даже ре- цензенты не решились заменить его общеупотребительным “то- лерантность”, поскольку факты насилия со стороны сборщиков ясака и властей упоминались на страницах учебника. Разные способы подачи “фактов” и трактовки истори- ческих событий в двух книгах одного автора иллюстрируют проблему, которую сам же Зуев поднял в историографическом введении к своей научной моно- графии, а также в ряде статей, объясняющих, как советские историки избавились от “буржу- азной” концепции “завоевания” и заменили ее новой – “при- соединением”, или “мирным 645 Ab Imperio, 3/2005 вхождением Сибири в состав России”.4 Текст монографии, научную смелость которой следует только приветствовать, не лишен несоответствий. Это касается, прежде всего, слова “присоединение”, историю по- явления и способы употребле- ния которого автор подвергает подробному рассмотрению и критическому анализу. Показав, что за ним скрываются вполне определенные понятия, такие, как “завоевание”, “покорение”, “подчинение”, “оккупация”, “колонизация”, сам он, тем не менее, принимает его за основу как, очевидно, семантически более нейтральное (такое же, как и термин “землепроходцы”). Однако смысл этого слова в историческом контексте выдает себя в тех фразах, где речь идет не только о присоединении тер- ритории, но о “присоединении народа”, “присоединении насе- ления” (А. Зуев. Русские и або- ригены. С. 184).5 Когда автор стилистически улавливает раз- ницу между объектом и субъек- том, злополучный термин сам вписывается в нужную строку: “Процесс покорения коряков и их земель был еще далек от завершения... Равным образом проблематично говорить и о присоединении всего Камчат- ского полуострова” (С. 184). Можно, конечно, заметить, что сама возможность говорить о “присоединении” к российским землям территорий, на которых проживают чукчи и другие ино- земцы, уже выдает отношение к ним государства в период его экспансии. “Обретение Сибири, – резю- мирует учебник повествование 4 А. С. Зуев. Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной истори- ографии // Евразия: Культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культур- ный космос Евразии. Новосибирск, 1999. С. 124-136. Этот текст имеется на сайте электронного журнала: Сибирская заимка. 2000. № 1 (http://zaimka.ru/01_2000/). Последнее посещение: 14 июля 2005 г.; А. С. Зуев. От завоевания к вхождению, или как присоединяли Сибирь к России советские историки // Родина. 2000. № 5. C. 34-35; А. С. Зуев. Русская политика в отношении аборигенов крайнего Северо- Востока Сибири (XVIII в.) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2002. Т. 1. Вып. 3: История. C. 14-24. 5 В западноевропейских языках, в частности, французском, такое сочетание не- возможно, здесь слово “rattachement” является синонимом “annexion”, а потому в качестве примера обычно и приводится что-нибудь вроде (не требующее перевода) “le rattachement de l’Alsace-Lorraine à la France”. Глагольное же употребление этого слова, если оно относится к человеку, принято, как правило, только в возвратной форме, но в таком случае “se rattacher” (“восстановить связь”, “привязаться вновь”) означает добровольность действия, исходящую от самого субъекта. 646 Рецензии/Reviews об этапах экспансии, – карди- нально изменило геополитиче- ское положение России, превра- тив ее из Московского царства в огромную евроазиатскую импе- рию”. Здесь же Зуев напоминает “пророческие слова” Ломоно- сова: “Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном”. Но учебник не сообщает, что более чем за век до знаменитого академика совсем иные мысли выразил Ю. Крижанич, умнейший и доброже- лательнейший к России первый славофил и сибиролог, которого московские цари на всякий слу- чай упрятали в Тобольск: “При- обретение во многом зависит от случая, от удачи и от раздора среди неприятелей, то есть от причин, лежащих вне человека, а сохранение добытого – это дело природного таланта и высокого ума....” Напоминая о расширении Иваном Грозным Русской дер- жавы после завоевания Казани, Астрахани и Сибири, Крижанич говорит о великих смутах и на- пастях, в которые погрузилась страна, и справедливо предрека- ет, что она из них “не вырвется, пока не будет упрочена благими законами”.6 Сравнить пророческие взгля- ды этих двух выдающихся, но столь разных личностей было бы учащимся куда полезнее. Горделивый взор Ломоносова, брошенный из Петербурга в сто- рону Сибири, подразумевает, что количественные параметры империи обеспечат ее процве- тание, взгляд же хорватского гуманиста из “страны изгнания” в сторону русской столицы об- ращает внимание ее правителей на сущность государственной власти. Именно Крижанич впер- вые трезво оценил ситуацию, сложившуюся после взятия Сибирского ханства: “Али в оно же исто время, в кое смо ся к возстоку потегнули, от запада смо ся скерчили”.7 Ни имени Крижанича, ни подобных мыслей, которые побудили бы учащихся задуматься о роли, которую в судьбе их родины сыграл хаотичный колонизаци- онный процесс, определивший особый путь России, – ничего этого в учебнике нет. А ведь фатальным парадоксом рождав- шейся автократической импе- рии стало то, что путь на Восток был ей указан не рукой грозного монарха, но самовольным же- стом “гулящих людей”, притом в роковое для страны время. Именно в тот момент, когда 6 Ю. Крижанич. Политика. Москва, 1965. С. 648-649. 7 Русское государство в половине XVII века. Рукопись времен царя Алексея Ми- хайловича. Открыл и издал П. Безсонов. Москва, 1860. Т. II. 647 Ab Imperio, 3/2005 ватага казаков громила татар- ское войско Кучума (несмотря на запоздалый запрет царя!), послы Ивана Грозного вынуж- дены были подписывать позор- ный для России мир сначала с Польшей, затем со Швецией. Разорительная для страны война за выход в Балтику, которую вел царь на протяжении четверти века, закончилась поражением, отдалив Россию от Западной Европы и ее культуры. Воль- ные казаки повернули Россию лицом к Востоку, к террито- риям тайги и тундры, каковые и обеспечат ей в дальнейшем путь экстенсивного развития, с которого Россия не свернула до сих пор. Здесь “землепроходцы” всех сортов в союзе с властью сформируют особый “сибир- ский способ производства”, не предусмотренный той схемой периодизации, которая довлеет над умами и нынешних препо- давателей истории.8 Полезно сравнить учебник Зуева с главной работой Н. М. Ядринцева, последовательного федералиста и убежденного сторонника децентрализации российской государственной системы. Его книга “Сибирь как колония”, вышедшая впервые в 1892 г. к 300-летнему юби- лею “сибирского взятия”, была рекомендована, напомним, для ученических библиотек средних учебных заведений своего време- ни. В ее заключительной главе “Итоги прошлого и будущность Сибири” автор, уверенный в том, что “наступил момент со- знательного отношения к своей истории”, предлагает читателям поразмыслить вместе с ним об “успехах развития колоний у раз- личных народов”, о том, “что не- достает русским колониям” и “о необходимых условиях [их] про- цветания”. Без разрешения этих и поныне актуальных вопросов новая Россия, даже приращенная сибирской нефтью, газом, алма- зами и прочими дарами природы, которые черпаются с территорий коренных народов Сибири, будет обречена двигаться по сибирско- му тракту, описанному А. П. Че- ховым. Очевидно, сознавая это, новосибирские историки и пере- издали труд Ядринцева.9 Можно ли надеяться, что в следующем 8 Boris Chichlo. Предисловие. Сибирские вопросы от эпохи Кучума до эпохи Ельцина. Sibérie: mode de colonisation – mode de production // Sibérie II. Questions sibériennes. Histoire, cultures, littérature. Paris, 1999. Pp. 21-34, 92-118. Рецензии на этот том, содержащий 557 страниц, см. в: Slavic Review. 2000. Vol. 59. No. 3. Pp. 660-661, а также: Canadian Slavonic Papers. 2000. Vol. XLII. No. 1-2. Pp. 230-232. 9 Н. М. Ядринцев. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и исто- рическом отношении / Отв. ред. Л. М. Горюшкин. Новосибирск, 2003. 648 Рецензии/Reviews издании учебника его автор упо- мянет об идеях этого великого областника и патриота Сибири и не будет руководствоваться пагубной максимой историка- марксиста М. Н. Покровского, о которой сам Зуев критически отозвался в одной из своих ста- тей: “История – это политика, обращенная в прошлое”? Katya VLADIMIROV Губернаторы Сахалина / Под ред. A. И. Костанова, A. И. Ба- ялдина, Л. В. Драгуновой и др. Южно-Сахалинск: Архивный от- дел Администрации Сахалинской области, Государственный архив Сахалинской области, 2000. 392 с. Gubernatory Sakhalina is the first history of Sakhalin administration and as such provides a valuable contribution to the field of Russian and Soviet history. It is a collective work by dozens of authors,1 and it is based on the materials that have recently and for the first time been made available from the Sakhalin archives. The authors construct a line of historical portraits of imperial, Soviet, and Russian administrators, starting from the military commanders of the penal colony to the first post-Soviet popularly elected mayor. The book is short but the amount of information is abundant: it includes the personal histories of 24 governors of Sakhalin from the end of the 19th century to the year 2000. While some of the authors are historians, teachers, and researchers, others belonged at one time to the state apparatus and consequently knew their subjects personally, which adds an interesting perspective to the entire publication. Unfortunately, the information is often poorly interpreted or presented . According to many authors, Sakhalin governors were heroes who attempted to bring order and justice to the beautiful island and its nice inhabitants. But in the course of more than 110 years, from the end of the 19th century until the new millennium , their efforts produced few tangible results. The economy remained in a bad shape, people were poor, roads were absent, corruption was overwhelming, foreign neighbors were nasty, and local ethnic groups resisted “enlightenment.” Even the 1 Contributors to this collection are N. I. Kolesnikov, S. S. Tlekov, V. L. Podpechnikov, L. S. Tsardovskii, V. G. Borisova, M. I. Shubina, E. I. Savelieva, G. A. Shalkus, L. I Kuznetsova , N. A. Kozlov, V. I. Burykin, E. F. Nazarova, A. I. Baialdin, and V. I. Belonosov. ...