A Biography of № Place: From Ethnic Borderland to Soviet Heartland by Kate Brown (review)

578 Рецензии/Reviews Александр ОСИПЯН “Пустая” биография “пустого места”? Об опыте историографического превращения “этнического погра- ничья” в “советскую глубинку” Kate Brown, A Biography of No Place: From Ethnic Borderland to Soviet Heartland. (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004). 308 pp. Index. ISBN: 3-63138327 -4. В последнее десятилетие в украинской историографии су- щественно возрос интерес к исто- рии национальных меньшинств. Особое внимание отечественные исследователи начали уделять истории 1920-1930-х гг., что впол- не естественно, поскольку имен- но в этот период на территории УССР функционировали раз- личные автономные образования, являвшиеся одним из элементов политики, направленной на ре- шение “национального вопроса”.1 российской и османской еврей- ской истории позволяет, по мне- нию Стейн, говорить о том, что утвердившиеся в историографии концепции (здесь она, очевидно, имеет в виду сионистскую исто- риографию), подчеркивающие существование единого еврейско- го народа и его культуры, не явля- ются продуктивными. Изучение двух влиятельных периодических изданий в двух имперских обра- зованиях в итоге приводит Стейн к чрезвычайно смелому выводу о том, что ее работа представляет “новую карту европейской еврей- ской культуры” (P. 214). Однако данное утверждение нуждается в более серьезных доказательствах, чем те, которые приведены в ре- цензируемой монографии. 1 Выделим некоторые наиболее важные публикации: С. П. Бритченко. Деякі питання національних відносин на Україні. Київ, 1990; Б. В. Чирко. Національні меншини на Україні в 20-30-х роках // Український історичний журнал (далее – УІЖ). 1990. № 1; О. В. Гонтар. Деякі питання міжнаціональних відносин на Україні // УІЖ. 1991. № 7; Б. В. Чирко. “Шкідництво різних націй…” (Національні меншини на Україні у 1920-30-х роках за документами ЦДАГО України) // Архіви України. 1992. № 4; П. Данильченко. Етнічні групи півдня України. Економічне та соціально- політичне становище на початку 1920-х рр. ХХ ст. Київ, 1993; В. Б. Євтух., Б. В. Чирко. Німці в Україні (1920-і роки). Київ, 1994; Німці в Україні 20-30-і рр. ХХ ст. Зб. док. державних архівів України / Упоряд.: Л. В. Яковлева, Б. В. Чирко, С. П. Пишко. Київ, 1994; П. М. Бондарчук. Національно-культурна політика 579 Ab Imperio, 2/2005 чально ввести читателя в заблуж- дение относительно объекта ис- следования. Только после тщатель- ного ознакомления с содержанием монографии становится ясно, что в качестве объекта изучения вы- ступает Правобережная Украина (ethnic borderland) и ее полиэтнич- ное население, в первую очередь, полякиинемцы.Всередине1920-х гг.этиэтносыпользовалисьправом административно-территориаль- ной автономии, во второй полови- не 1930-х гг. были депортированы в восточную Украину и Казахстан (Soviet heartland), а в 1944-1946 гг. – частично репатриированы в Польшу и Германию. Массовое Сходная тенденция наблюдается и в зарубежной историографии. В своих исследованиях западные историки отходят от изучения СССР в целом (этому направле- нию была свойственна некоторая москвоцентричная перспектива), обращаясь к истории отдельных советских республик, регионов и даже этнических групп. К числу подобных исследований относит- ся и недавняя монография Кейт Браун “Биография пустого места. Из этнического пограничья в со- ветскую глубинку”. Такое образное название книги, как нам представляется, не совсем удачно, поскольку способно изна- більшовиків в Україні на початку 1920-х років. Київ, 1998; Л. Д. Якубова. Національно-культурне життя етнічних меншостей України (20-30-ті роки). Коренізація і денаціоналізація // УІЖ. 1998. № 6; 1999. № 1; В. М. Нікольський. Національні аспекти політичних репресій 1937 р. в Україні // УІЖ. 2001. № 2; Л. Рябошапко. Правове становище національних меншин в Україні (1917-2000). Львів, 2001. См. также диссертации: В. С. Орлянский. Национальные меньшинства на юге Украины в 20-е годы: Социально-политический аспект проблемы / Дис… канд. ист. наук. Киев, 1992; Л. Д. Наседкіна. Соціально-політичне, економічне у культурне жит- тя грецького населення України в 20-ті – початку 30-х років / Дис… канд. іст. наук. Київ, 1992; О. О. Войналович. Становлення та розвиток загальноосвітньої школи для національних меншин в Україні (1917-1938 рр.) / Дис… канд. іст. наук. Київ, 1993; В. І. Архипов. Еволюція державної політики щодо національних меншин в Україні / Дис… канд. іст. наук. Київ, 1994; Н. П. Ставицька. Діяльність Всеукраїнської академії наук з дослідження історії та культури національних меншин України 20-30- х рр. / Дис… канд. іст. наук. Донецьк, 1994; І. І. Мартинчук. Національно-культурне будівництво серед етнічних меншин Донеччини (20-і – початок 30-х років ХХ ст.) / Дис… канд. іст. наук. Донецьк, 1998; Н. С. Рубльова. Політика радянської влади щодо Римо-католицької церкви в Україні, 20-30-і роки ХХ ст. / Дис… док. іст. наук. Київ, 1999; К. Б. Пивоварська. Вірменська національна меншина в Україні у 20-30-і роки ХХ ст. / Дис… канд. іст. наук. Харків, 2004; Д. В. Хованцев. Політика партійно- державного керівництва Кримської АРСР щодо національних меншин (1921-1941) / Дис… канд. іст. наук. Запоріжжя, 2005; О. Ю. Сучкова. Євреї в Донбасі (20-30-ті роки ХХ ст.) / Дис… канд. іст. наук. Донецьк, 2005. 580 Рецензии/Reviews уничтожение нацистами местных евреев в годы войны привело к тому, что Правобережная Украина была “очищена” от этнических меньшинств и превратилась, со- гласно К. Браун, в “пустое место”, или “более не существующее место” (no place), “биографию” ко- торого и намеревалась представить американская исследовательница. По крайней мере, именно так мож- но расшифровать ребус, заключа- ющийся в названии монографии. Не менее замысловаты и названия восьми глав книги, более соот- ветствующие, на наш взгляд, тре- бованиям жанра художественной литературы, нежели критериям научного труда. По утверждению Браун, Пра- вобережная Украина была одним из наиболее трудно управляемых регионов Российской империи. Это объяснялось наличием сме- шанного этноконфессионального состава населения. На террито- рии данного региона проживали поляки и украинцы, которых не всегда можно было отличить друг от друга по социальным характе- ристикам, немецкие и чешские колонисты, обитатели еврейских местечек (штетл), православные, католики, иудеи и представители множества протестантских сект. Подобная этническая и конфес- сиональная пестрота затрудняла управление краем и способствова- ла формированию стереотипа “от- сталой окраины” в глазах как цар- ских, так и советских бюрократов, наблюдавших за развитием регио- на из крупных городских центров. И те, и другие пытались облегчить свою работу, руководствуясь принципом модернизации: “упро- щай, чтобы управлять” (P. 7). Если царские чиновники видели выход из ситуации в ассимиляции мень- шинств, то большевики – в клас- совом универсализме, т.е. в про- летаризации населения, которое надлежало четко подразделить на национальные общности. В по- следнем случае для преодоления отсталости достаточно было про- вести просветительскую работу и “взрастить национальные кадры” для облегчения управления. Удачным, по нашему мнению, можно считать тезис Браун о том, что репрессии 1930-х годов и лик- видация большинства автоном- ных районов, остановившие этот процесс коренизации, являются проявлением не силы и мощи, а слабости советской власти, особенно на периферии (P. 53). Слабость советского государства исследовательница объясняет тем, что большевики фактически завоевали страну и правили здесь колониальными методами, не имея поддержки у населения, в особенности у крестьян, состав- лявших большую его часть. Отметим, что повествование в книге Браун основывается именно 581 Ab Imperio, 2/2005 на противопоставлении слабого модерного государства сильной традиционной культуре. Так, государство могло арестовывать, ссылать и расстреливать крестьян, но оно не было способно суще- ственно повлиять на повседнев- ный уклад их жизни, определяв- шийся традиционной культурой и крепкой исторической связью с землей (Pp. 13-14). Советское государство, стремившееся к уста- новлению тотального контроля над жизнью своих граждан, на- меревалось уничтожить традици- онную культуру путем проведения социалистической модернизации. Соглашаясь в целом с предло- женной схемой, хотелось бы под- черкнуть, что западные колони- альные империи (например, Бри- танская), имевшие модерную ка- питалистическую метрополию и аграрные колонии, отличались от СССР. К тому же, большевистская партия сама по себе являлась тра- диционной структурой, а выдви- гаемый ею проект переустройства общества напоминал имперскую модель, существовавшую до ре- форм 1861 г.2 Отметим также, что слабость советского государства заключалась не только в нераз- витости инфраструктуры (на что справедливо указывает Браун), но и в отчужденности населения от государства, ведь его граждане в реальности были лишены воз- можности им управлять. Именно поэтому большевики всячески старались внедрить в массовое сознание образы сотрудничества с государством (используя, к приме- ру, мифологизированную историю о Павлике Морозове и т.п.). Если в советской историогра- фии крестьяне представлены в виде инертной массы, ведомой в светлое будущее присланными из города большевиками, то в постсоветской (в частности, укра- инской) – в виде жертв антигуман- ной политики, проводимой отда- ленным центром. Мнение Браун сближается с последней оценкой – она справедливо обращает наше внимание на “крестьянскую во- йну” 1930 г., в основе которой лежало неприятие навязываемых извне изменений в жизненном укладе (Р. 14). В первой главе книги приво- дится яркий пример бюрокра- тической показухи и очковти- рательства, имевшего место в польском Мархлевском автоном- ном районе. Это классический пример встречи и непонимания двух миров: городского (в лице советских служащих) и сельского. 2 См., например: В. П. Булдаков. Красная смута. Природа и последствия ре- волюционного насилия. Москва, 1997; В. Н. Бровкин. Культура новой элиты, 1921-1925 гг. // Вопросы истории. 2004. № 8. С. 83-98. 582 Рецензии/Reviews Чиновники столкнулись с труд- ностями уже при статистическом подсчете количества поляков в регионе, поскольку многие его жители идентифицировали себя как “украинцы-католики” (Р. 39). Большинство местных поляков говорило или на украинском языке, или на польском, весьма отдаленно напоминавшем говор жителей Варшавы или Кракова. В этих условиях, по мнению Браун, несколько искусственной выглядела их полонизация с по- мощью открывавшихся польских школ, газет, читален и т.п. Даже спустя десять лет здесь не удалось добиться ощутимых результатов, поскольку для эксперимента был выбран довольно отсталый регион, удаленный от городских центров. Предполагалось, что местным полякам, незараженным “буржуазным национализмом”, легче будет привить “польскую” пролетарскую культуру, несмотря на близость к границе с Польской республикой (Рр. 28-29). Таким образом, польская автономия должна была превратиться в инструмент политической про- паганды (Р. 21). Однако проект не удался из-за неспособности советского государства модерни- зировать традиционную культуру местного населения. Тем не менее, если судить по официальным отчетам, автоном- ный район последовательно раз- вивался по всем направлениям. Браун очень точно описала сущ- ность советской бюрократиче- ской машины: “Когда советские чиновники хотели угодить своему руководству, они рисовали гра- фики” (Рр. 22-23). В их работе доминировал формализм, а цифры приобретали некое символическое значение и стали плотью новой жизни, никак не связанной с ре- альностью “постреволюционного полухаоса”. Размещенные в газе- тах цифры и графики создавали настрой “эпохи”, отвлекая от повседневной борьбы за суще- ствование. Несовершенная реаль- ность подменялась искусственно созданной иллюзией движения, энергии и процветания. Таким было “строительство нового вели- кого общества, кирпичик за кир- пичиком, или, по крайней мере, цифра за цифрой” (Рр. 23-24). На верхних ступенях бюрократиче- ской иерархии эти “дутые” циф- ры, мнимо свидетельствовавшие об успехе, воспринимались со все возрастающим доверием. Однако, Браун избегает исчер- пывающих объяснений явлению приписок и, фактически, идеали- зирует национальную политику, проводимую большевиками в 1920-х годах. Она приходит к вы- воду, что именно настойчивость Яна Саулевича (наркома по делам нацменьшинств УССР) помогла превратить Мархлевский авто- 583 Ab Imperio, 2/2005 номный район в действительно польский. По нашему же мне- нию, у Саулевича, как и у прочих бюрократов, рапортовавших об увеличении числа польских школ и читален (в которых, на самом-то деле, не было польских учебников и читателей), заинтересован- ность в распространении мифа об иллюзорном развитии районов коренилась в меркантильных соображениях. “Успех” проекта автономии гарантировал ему при- вилегированное положение совет- ского служащего (напомним, что сам Саулевич происходил из семьи польских землевладельцев). Ужа- сы повседневности в 1917-1921 гг., поставившие миллионы людей на грань выживания, способствовали превращению их в вульгарных материалистов и конформистов. В реальности, Саулевича и ему подобных интересовало отнюдь не возрождение в Мархлевске “утраченной Аркадии” (P. 36), а… прозаичный продовольствен- ный паек. Новая экономическая политика (НЭП) заставила при- спосабливаться к изменившимся условиям многочисленных совет- ских бюрократов, в большинстве своем не имевших ни рабоче- крестьянского происхождения, ни желания зарабатывать на жизнь каким-либо иным способом по- мимо бумаготворчества. Соб- ственно, дутые цифры и погубили как проект автономии, так и его создателя, – в этом Браун права. В период “великого перелома” и роста напряженности на западных границах в 1930-х годах рапорты об успешном развитии культуры и национального самосознания в польском и немецком автономных районах стали восприниматься Москвой как потенциальная угро- за безопасности в приграничной зоне. Вторая глава является лучшей в книге Браун. Она посвящена мировоззрению населения по- граничья, ментальному инстру- ментарию, с помощью которого носители традиционной культуры осуществляли свои ежедневные жизненные практики, а также поведенческим аномалиям (как, например, паломничеству к но- вым святыням в 1923 году). Браун замечает, что для этого исследо- вания ей приходилось работать с покрытыми пылью этнографиче- скими журналами 1920-х годов (Р. 58). Действительно, ученые пренебрегают подобного рода материалами даже в тех случаях, когда изучают историю крестьян- ства. Они предпочитают работать со статистическими данными, архивами компартии и НКВД, снабжают свои работы многочис- ленными таблицами и графиками. Однако все это не в состоянии заменить основной объект иссле- дования – образ сознания живых людей. 584 Рецензии/Reviews Труднообъяснимый феномен роста религиозного фанатизма 1920-х гг., по нашему мнению, является следствием огромных потрясений периода гражданской войны, отразившихся на миро- воззрении переживших их людей. Нам кажется целесообразным обращение последующих иссле- дователей не только к этногра- фическим материалам, но и к ар- хивам медучреждений, особенно психиатрических. Психоистория, субдисциплина появившаяся не так давно, позволит по новому взглянуть на многие явления в истории межвоенного периода. Не случайно наиболее талантливые писатели, отразившие в своих литературных произведениях советские реалии 1920-30-х гг., часто обращаются к сюжетам, связанным с сумасшедшим до- мом (достаточно вспомнить И. Ильфа, Е. Петрова, М. Булгакова), или повествуют о психической неуравновешенности героев (к примеру, М. Зощенко). Один из литературных персонажей “Золо- того теленка” (Кай Юлий Старо- хамский) даже заявляет, что “в Советской России сумасшедший дом это единственное место, где может жить нормальный человек”. Действительно, мир перевернулся, как и само мировоззрение. В дан- ном случае религиозный фанатизм и ожидание близкого конца света (также как и бегство в сумасшед- ший дом) было попыткой восста- новить утраченное ментальное равновесие. Эта проблематика, несомненно, заслуживает отдель- ного исследования. В этой же главе Браун идеа- лизирует политику большевиков в 1920-х годах. Практически ничего она не пишет об ужасах гражданской войны, эпидемиях, голоде, продразверстке и красном терроре. На наш взгляд, создание большевиками различных наци- ональных автономных районов, сельсоветов, а также союзных и автономных республик, было лишь временной уступкой в сфере национальной политики, подобно тому, как НЭП был временной уступкой в экономической сфере. В 1920-х гг. большевикам прихо- дилось считаться с мощным наци- ональным движением нерусских народов, которое, как известно, способствовало имперскому кол- лапсу и появлению ряда незави- симых государств в 1917-1921 гг. После завоевания большинства этих государств Красной Армией, большевики вынуждены были на первых порах создавать иллюзию равноправия всех народов бывшей империи и хотя бы формально осуществлять задекларирован- ный ими принцип права наций на самоопределение. Браун же, напротив, пишет о нации как об инструменте, с помощью которо- го большевики хотели облегчить 585 Ab Imperio, 2/2005 управление населением: “Для того, чтобы править, советские чи- новники должны были отложить свою радикальную антирелиги- озную политику и оставить людей просвещаться. Вместо открытой антирелигиозной пропаганды советские руководители могли предложить лишь суррогат веры и идентичности – нацию, оказавшу- юся для многих непривлекатель- ной заменой” (Р. 67). Вызывает сомнение и тезис американской исследовательницы о том, что со- ветские чиновники пытались “по- строитьнациональныекультурные формы, чтобы заменить местные” (Р. 80). Хотелось бы отметить, что термин “национальный” следует использовать очень осторожно, ибо в официальной советской тер- минологии фигурировало понятие “национальность” (как индикатор этнической принадлежности), а не “нация” (как государствообразую- щий фактор). Не менее спорной кажется и еще одна сентенция Браун. “Все же это не противопоставление ‘традиционных’ людей и ‘модер- ного’ советского государства,” – пишет она. – “Традиция подраз- умевает статичный консерватизм. Крестьяне пограничья, как мы видели, с готовностью адаптиро- вались к изменившемуся полити- ческому климату. Они демонстри- ровали изощренную способность усваивать новые идеи и применять их с большим эффектом” (Р. 80). Автор забывает, что в XІ-XIІ вв. язычники Киевской Руси с таким же успехом приспособились к официальному христианству, что привело к т.н. двоеверию – сим- биозу христианских и языческих верований. Поэтому, вероятно, нет оснований сводить традицию к “статичному консерватизму”. Нельзя не согласиться с ут- верждением Браун о преем- ственности царских и советских чиновников в их отношении к пограничью в контексте коло- ниального нарратива (Р. 87), в котором господствовал топос от- сталой окраины. Действительно, индустриализация осуществля- лась колониальными методами за счет крестьян (Р. 103). Однако если в западных колониальных империях того времени мы видим индустриальную метрополию и аграрные заморские колонии, то в СССР метрополией были горо- да, а колониями – села. Именно в рамках колониального дискурса Браун анализирует в третьей главе попытки культурной революции, коллективизацию и крестьянские выступления 1930 года. Позволим себе привести несколько наиболее удачных определений, характери- зующих колониальную сущность политики “великого перелома” на селе: “Сталинский план [по- строения] ‘социализма в одной стране’ превратился в действи- 586 Рецензии/Reviews тельности в колониализм в одной стране” (P. 115); “этот переход от потребления [в 20-х годах] к производству [в 30-х] очевиден в советской правительственной кор- респонденции”; “вместо подсчета количества библиотек, школ, клубов и кинотеатров, чиновники перечисляли количество ферм, пудов пшеницы и литров молока, привезенных в города” (Р. 116). Четвертая и шестая главы по- священы анализу логики полити- ки репрессий и “Большой чистки” 1930-х гг., а пятая – депортациям населения из приграничья. Не- смотря на то, что эта тема хорошо освещена отечественными и зару- бежными авторами, Браун удалось сделать несколько весьма удачных наблюдений. Тот факт, что откры- тые проявления национализма практически отсутствовали, за- ставлял работников НКВД отно- ситься к пограничному региону с еще большей подозрительностью. В их глазах это означало, что на- ционалисты глубоко проникли в общество и умело скрывают свою подрывную деятельность, что де- лало их еще более опасными (Р. 130). Очевидно, корни тотальной шпионофобии 1930-х гг. следует искать в коллективном бессозна- тельном. Фактически в этом на- правлении и движется Браун (Р. 66). В частности, она отмечает, что если в 1920-х гг. неурожай или отсутствие молока у коровы кре- стьяне приписывали воздействию нечистой силы или ведьмы, то в 1930-х НКВД, чиновники, газеты, а под их влиянием и население, причину тех же самых явлений видели во вмешательстве шпи- онов и вредителей, невидимых, но вездесущих (Р. 132). И если человек традиционной культуры населял окружающий мир бес- численным количеством духов, то советские газеты тех лет внедряли в сознание читателей мысль о том, что “повсюду враги”. Поэтому довольно абстрактно- философскими выглядят рассуж- дения Браун о том, что “‘Большая чистка’ была, скорее, всеобщим поиском новых определений гражданства и лояльности, дабы обеспечить якорь в движущихся песках советского общества, не- жели просто сталинской линией власти” (Р. 170). Гораздо более удачным кажется нам определение российского историка В. П. Булда- кова: “Сама природа власти была такова, что она в полном смысле слова черпала энергию своего исторического существования от подавления и уничтожения ‘врагов’ всех измышленных ею самою разновидностей.”3 К этому 3 В. П. Булдаков. Коммунистические репрессии – палачи и жертвы // Український гуманітарний огляд. 2001. Вип. 5. С. 154. 587 Ab Imperio, 2/2005 можно добавить, что апелляция к социал-дарвинизму способна лучше помочь в анализе причин и сущности репрессий 1930-х годов. Людоедская идеология и вульгарные материальные ин- тересы – вот истинная причина чисток, сопровождавшихся мас- совым доносительством. Борьба за место начальника, его высокую зарплату и привилегии, возмож- ность присвоить часть имущества, конфискованного у арестованных, наконец, желание отомстить – вот что двигало и палачами, и доно- сителями. Фрагменты этих моти- ваций мелькают в примерах, при- водимых Браун, но она как будто не замечает их, углубляясь в раз- мышления о борьбе государства с традицией. Данное упущение американской исследовательницы можно оправдать, если принять во внимание тот факт, что она выросла в обществе, где на потре- бительском рынке предложение превышает спрос. В СССР 192030 -х гг. не производились (или почти не производились) потре- бительские товары, а в годы граж- данской войны была уничтожена масса материальных ценностей. Советское государство лишило своих граждан возможности за- рабатывать, и у формирующейся новой знати оставалась только одна возможность – улучшить свое материальное положение за счет других. Конфискация имуще- ства у эксплуататорских классов осуществлялась неоднократно: и в годы гражданской войны, и в ходе коллективизации. Не следует забывать и большевистские на- леты на банки в начале ХХ века. Советской элите был известен только один способ удовлетворе- ния своих материальных потреб- ностей – экспроприация. Стоит также напомнить, что в середине 1920-х гг. СССР все еще оставался аграрной страной с преобладающей в обществе тра- диционной культурой. Процессы урбанизации только начинались, поэтому даже немногочисленные горожане (особенно после гибели и бегства образованных “эксплуа- таторских классов” в 1917-1921 гг.) пребывали в плену донаучного мышления. К этой среде принад- лежали и сотрудники НКВД, и чиновники, и журналисты, не го- воря уже о сельских коммунистах. Поэтому и историю СССР 192030 -х гг. следует изучать с “Перво- бытной культурой” Э. Б. Тайлора в одной руке и “Первобытным мышлением” Л. Леви-Брюля в другой. Большинство жертв, пала- чей и их современников было ис- кренне убеждено в существовании многочисленных врагов народа. Поэтому следует вести речь не о логике, а о “мифологике” (концепт К. Леви-Стросса) репрессий. Упомянув об арестах работни- ков НКВД в 1938 г., объявленных 588 Рецензии/Reviews врагами народа за то, что они незаконно арестовали и осудили десятки тысяч честных людей, Браун выражает удивление, по- чему же в этом случае не были освобождены все невинно осуж- денные, если была заявлена их не- причастность к заговору? “Здесь мое историческое воображение отказало мне”, – заявляет автор (P. 169). Она приводит несколько весьма убедительных гипотез, способных объяснить данный феномен. Однако нам кажется, что подоснову всего, что происходило в те годы, следует искать в победе традиционной архаичной культу- ры над рациональным мышлени- ем капиталистического общества, формировавшегося в России в 1861–1917 гг. Весьма удачной представляется характеристика октябрьской революции и рожден- ного ею “нового” общества, дан- ная уже упомянутым выше рос- сийским историком Булдаковым: “Все отличие “красной смуты” как от Великой Французской револю- ции, так и от смуты XVII в. можно свести к невиданно мощному столкновению модернизаторства и традиционализма, закончивше- муся скрытой, парадоксальной по форме и потому непризнаваемой победой архаики. Более того, весь цикл новейшей русской смуты и даже всей последующей совет- ской истории можно описать по схеме возобладания крестьянской психоментальности в той среде, которая была ей враждебна по определению – в городе и даже в имперско-коммунистической власти”.4 Исследователь, пытающийся понять логику или мифологику работников НКВД должен об- ратить внимание на следующие обстоятельства: в 1930-е гг. проис- ходил отбор такого кадрового со- става, который не имел традици- онных, относительно устойчивых нравственно-психологических сдержек для грязной работы. Тре- бовались нерассуждающие палачи – их находили. Бросается в глаза невероятно низкий образователь- ный уровень чекистского началь- ства. В 1938 г. непомерно возрос удельный вес руководителей с “неблагополучным детством” – из неполных семей, детдомовцев и т. д.5 Браун периодически вводит в текст выдержки из стенограмм своих бесед с участниками или современниками событий, пока- зывая иную перспективу. Подоб- ные “интервью” не только делают повествование более живым, но 4 В. П. Булдаков. Красная смута. С. 339. 5 В. П. Булдаков. Коммунистические репрессии – палачи и жертвы. С. 142, 143, 145. 589 Ab Imperio, 2/2005 и заставляют задуматься о том, как то или иное событие могло случиться? Как оно виделось очевидцам? Как эти события пре- ломились в их сознании по проше- ствии нескольких десятилетий? Весьма показательной является ее беседа в Житомире со ста- рушкой, искренне доказывавшей взаимоисключающие вещи (Рр. 170-171). Браун использует этот случай для иллюстрации тезиса о том, что советское государство по- следовательно предлагало разные интерпретации одного и того же события. Вот почему в сознании его граждан могли одновремен- но уживаться “разные правды”. Можно только добавить, что рос- сийская сложноорганизованная система реликтового патерна- листского типа “лишает людей единственного качества, которое делает человека человеком – спо- собности надеяться на свои силы и разум. Изначальная сакрали- зация власти как магической, а не общественно целесообразной величины, делало и делает рос- сийское ментальное пространство имманентно мифологизирующим. …Человек патерналистской си- стемы, однажды ощутив себя оби- женным, становится бессильным перед любой демагогией”.6 Исследовательница демон- стрирует весьма плодотворное применение т.н. антропологиче- ского подхода в главах, посвя- щенных депортации народов и обустройству спецпоселенцев в Казахстане (Рр. 141, 142). При- ведем лишь один пример. По ее мнению, ускоренная советизация переселенцев в Казахстане объ- ясняется, в частности, не только отрывом от привычной среды оби- тания, но также и непригодностью в степях традиционного знания, накопленного в Полесье. Так воз- никает зависимость от носителей книжного знания – специалистов- техников, агрономов, мелиорато- ров, присланных НКВД. В новых условиях молодежь и старшее поколение поменялись местами в социальной структуре общины. Если раньше старики были носи- телями традиционного (устного) знания, то теперь их авторитет был подорван, и вперед выступила молодежь, быстрее приспосо- бившаяся к новым жизненным реалиям (Рр. 184-185). Постоянно подчеркивая труд- нодоступность Волыни и осо- бенно Полесья вследствие не- развитой инфраструктуры, автор изолировала происходящие там события от окружающей действи- тельности. Если они и синхрони- зированы как-то с общесоюзным фоном, то полностью выпадают из украинского контекста. В част6 В. П. Булдаков. Красная смута. С. 341. 590 Рецензии/Reviews 7 В. С. Лозицький. Політика українізації в 20-30-х роках. Iсторія, проблеми, уро- ки // УІЖ. 1989. № 3; Г. Г. Єфименко. Зміни в національній політиці ЦК ВКП(б) в Україні (1932-1938 рр.) // УІЖ. 2000. № 2, 4; Он же. Національні аспекти у формуванні компартійно-радянського апарату в УРСР (1932-1938) // УІЖ. 2000. № 5, 6; Л. М. Новохатько. Соціально-економічні і культурні процеси в Україні у контексті національної політики радянської держави (20-ті – середина 30-х рр. ХХ ст.) / Дис… док. іст. наук. Киïв, 1999. 8 Г. В. Касьянов. Українська інтелігенція 1920-30-х років. Соціальний портрет та історична доля. Киïв, 1992; Нариси історії української інтелігенції (перша половина ХХ ст.). У 3-х книгах. Киïв, 1994; М. А. Шипович. Репресії проти літературно- мистецької інтелігенції України у 20-і роки ХХ ст. Iсторіографічний огляд // Вісник Донецького університету. Серія Б (Гуманітарні науки). Донецьк, 1999. № 1; В. П. Коцур. Деякі проблеми історії інтелігенції 1920-30-х років у сучасній українській історіографії // Питання історії України. Чернівці. 2003. Т. 6. 9 Не следует представлять себе сознание крестьян исключительно архаичным и консервативным. Укажем лишь на новейшие исследования по данной теме: Н. В. Бем. Політичні настрої українського селянства в умовах суцільної колективізації сільського господарства (Кінець 1920-х – 1933 рр.) / Дис… канд. іст. наук. Киïв, 2004; Г. М. Георгізов. Українське селянство доби НЕПу. Формування нової свідомості / Дис… канд. іст. наук. Черкаси, 2005; Н. Г. Кукса. Культурно-освітній розвиток селянства в період українізації / Дис. …канд. іст. наук. Черкаси. 2005. ности, Браун забывает упомя- нуть, что ликвидации польского и немецкого районов на Волыни предшествовало свертывание политики украинизации в са- мой УССР,7 массовые репрессии против деятелей украинской науки и культуры,8 наконец, го- лод 1932-1933 годов. Причина у таких резких изменений в на- циональной политике та же, что и у свертывания НЭПа: больше- вики упрочили свое положение в стране и перешли в наступление на “временных попутчиков”, в данном случае – на “украинских буржуазных националистов” и на- ционал-коммунистов. В 1920-е гг. “слабое государство” пошло на уступки в национальном вопросе, а в 1930-х гг., усилившись, начало контрнаступление. Несколько упрощая, можно сказать, что в работе Браун укра- инцы присутствуют лишь в образе неграмотных крестьян, танцую- щих на еврейской свадьбе.9 А как же интеллигенция, православное духовенство, украинские партии, например, эсеры или “укаписты” (члены Украинской коммунисти- ческой партии (УКП), не путать с КП(б)У)? Конечно, их присут- ствие в сельской глубинке было минимальным, но ведь в рассма- триваемом Браун Правобережье существовали и довольно крупные города, такие как Житомир, Вин- ница, Каменец-Подольский. По- хоже, автор даже не догадывается 591 Ab Imperio, 2/2005 о существовании в 1920-х годах Украинской автокефальной право- славной церкви,10 кстати, имевшей наибольшее влияние именно в Правобережной Украине. В рецен- зируемом исследовании правосла- вие упоминается исключительно с прилагательным “русское”. В монографии вообще нет упоми- наний об Украинской Народной Республике (УНР) и Гетманате П. Скоропадского в 1917-1921 годах. Лишь один раз вскользь упомянуты петлюровцы (Р. 152). Между тем, именно Правобе- режная Украина была оплотом УНР, именно сюда совершал свои “зимние походы” Г. Тютюнник в 1921 и 1922 годах. В 1918 г. в Каменце-Подольском был открыт Украинский университет. УНР приняла новаторские для своего времени законы о национально- персональной автономии поляков, русских и евреев. Ни слова об этом вы не найдете в книге Браун. В целом, при чтении моно- графии создается впечатление, что пограничье (как и прочие регионы) органично перешло от царского режима непосредствен- но к советскому, что, конечно же, не соответствует действительно- сти, поскольку проигнорировано существование уже упомянутых УНР и Гетманата. Наконец, укажем на еще один немаловажный аспект. Браун в своем исследовании неоднократ- но подчеркивает приграничный статус изучаемой территории. Тем не менее, она ничего не пишет о границе, ее охране, пограничном режиме и пограничниках. Соот- ветствующий архивный материал оказался незадействованным. Как же можно писать о специфике пограничья, о влиянии фактора границы на местных жителей и, в то же время, игнорировать эту самую границу? Заключительная глава, по- вествующая об оккупационном режиме нацистов, кажется нам излишней в данной работе. На эту тему написано уже немало. В любом случае, она заслужива- ет специального изучения и не может служить своеобразным “довеском” к книге, посвященной эпохе 1920-30-х гг., поскольку по- литика нацистов на оккупирован10 См. например: B. R. Bociurkiw. Ukrainization Movements within the Russian Orthodox Church and Ukrainian Autokephalous Orthodox Church // Harvard Ukrainian Studies. 1979-1980. Vols. 2-4; В. Пащенко. Православ’я в новітній історії України. Полтава, 1997; В. Борщевич. Автономна православна церква на Волині. Луцьк, 1998; Он же. Українське церковне відродження на Волині (20-40-ві рр. ХХ ст.). Луцьк, 2000; Перший Всеукраїнський Православний церковний собор УАПЦ 14-30 жовтня 1921 р. Документи і матеріали / Упор. Г. М. Михайличенко, Л. Б. Пилявець, І. М.Преловська. Київ-Львів, 1999; А. Стародуб. Архієпископ Олексій і український церковний рух (1917 – 1919 рр.) // Київська старовина. 1999. № 5. 592 Рецензии/Reviews ных территориях вряд ли может рассматриваться как продолжение политики большевиков. Фактиче- ски, данная монография сконцен- трирована на истории польской части населения Правобережья, а судьба ее решилась еще в дово- енный период. Поэтому исследо- ванию Браун присуща некоторая мозаичность и перескакивание с одной темы на другую. Заявив в предисловии, что ее работа бу- дет сфокусирована на изучении истории как поляков, так и нем- цев, она вспоминает о последних лишь в заключительной главе. В предыдущих главах автономный немецкий район упоминается всего лишь несколько раз, да и то косвенным образом. Автор сооб- щает весьма интересные сведения о деятельности зондеркоманды Карла Штумпа среди украинских немцев (Рр. 193-204) и приводит весьма убедительные аргументы в пользу того, что украинцев нельзя винить в том, что нацисты уничтожали евреев в Украине (как, к примеру, делают некоторые зарубежные исследователи на основании поверхностного ана- лиза узкого круга источников) (Рр. 208-209, 212-213). Об украинской интеллигенции Правобережной Украины Браун вспоминает лишь в последней главе. Так, она отме- чает, что в малочисленном составе населения, симпатизировавшего националистам из ОУН и со- гласного сотрудничать с ними, большинство принадлежало к сельской или городской интелли- генции. Применение термина “ин- теллигенция” выглядит несколько странным при ознакомлении с материалами, призванными про- иллюстрировать это сотрудниче- ство. В приведенных примерах Браун пишет о тех, кто сотрудни- чал с ОУН: агрономах, начальни- ках милиции, директорах ферм (председателей колхозов?). Пред- ставители указанных профессий вряд ли имеют непосредственное отношение к данной социаль- ной категории. Несомненно, это были грамотные люди, которые, возможно, в большинстве своем даже читали газеты, но это еще не дает основания для причисления их к интеллигенции. Очевидно, точнее следовало бы говорить о некоторых представителях адми- нистративного аппарата низшего и частично среднего звена, со- трудничавшего с ОУН.11 По мнению Браун, крестьяне отказывались от сотрудничества 11 См. некоторые новейшие исследования, затрагивающие эту тему: В. М. Ніколь- ський. Підпілля ОУН(б) в Донбасі. Кипв, 2001; О. Й. Стасюк. Видавничо-пропа- гандистська діяльність ОУН (1941-1954 рр.) / Дис. …канд. іст. наук. Львів, 2004; Б. Д. Чорномаз. Національно патріотичне підпілля Уманщини у Другій світовій війні (військово-політичний аспект) / Дис. …канд. іст. наук. Львів, 2005. 593 Ab Imperio, 2/2005 с ОУН в силу отсутствия у них четкой национальной самоиден- тификации, что, в свою очередь, являлось следствием отсутствия образования. “Интеллигенция”, наоборот, была национально сознательной в силу своей об- разованности, поэтому активно сотрудничала с националистами. Этому также способствовал и тот факт, что в советском образо- вании, как утверждает исследо- вательница, якобы преобладали такие учебные дисциплины как история, география и язык (какой? может, речь идет о литературе?). Даже если предположить, что так оно и было в действительности в 1920-30-х гг. (хотя, например, известно, что историю в СССР начали преподавать только с 1934 г.), то все мы имеем пред- ставление о том, какую именно историю и литературу изучали в советских школах и ВУЗах. Вряд ли эти предметы могли послужить формированию национального (тем более, националистического) мировоззрения у выпускников. Многочисленные ликбезы, рабфа- ки и курсы красных профессоров давали образование совсем иного качественного уровня и взращива- ли иную “интеллигенцию”.12 Более продуктивным нам пред- ставляется изучение возраста кадров, задействованных в адми- нистративных органах периода оккупации. Вполне возможно, что среди них преобладали люди, родившиеся в 1890-х гг. и в силу этого имевшие возможность срав- нивать дореволюционный и со- ветский режим (очевидно, не в пользу последнего). Нельзя также забывать и то, что у мно- гих из них молодость пришлась на время существования Укра- инской Народной Республики, что, несомненно, должно было отразиться на их мировоззре- нии, даже если они и не были ее активными сторонниками. Что же касается “образованной” (по- советски) молодежи, то здесь, как и у большинства представителей старшего поколения, преобладал конформизм.13 Приспособлен- чество к советскому режиму предоставило “выдвиженцам” возможность занять руководящие должности, приспособленчество 12 Данная проблема освещена, например, в следующих работах: В. В. Липинський. Система підготовки науково-педагогічних кадрів для ВУЗів України у 20-і роки // Вісник Донецького університету. Серія Б (Гуманітарні науки). Донецьк, 1999. № 1; М. М. Кузьменко. Система освіти в УСРР у 1920-х рр. Iсторико-теоретичний аспект // УІЖ. 2004. № 5; Т. Д. Антонюк. Денаціоналізація системи відносин сім’ї і школи в умовах радянізації освіти в УСРР (20-ті – початок 30-х років ХХ ст.) / Дис… канд. іст. наук. Кипв, 2005; В. Н. Бровкин. Культура новой элиты, 1921-1925 гг. С. 83-98. 13 В. Н. Бровкин. Культура новой элиты, 1921-1925 гг. С. 97-98. 594 Рецензии/Reviews к нацистскому – сохранить их. По нашему мнению, именно этот фактор сыграл решающую роль в определении линии поведения многих руководящих кадров в Правобережной Украине, а не национальное самосознание, уро- вень которого здесь был намного ниже, чем в Галичине, Буковине или в Западной Волыни. В монографии Браун противо- поставляются два мира – город и деревня, неоднократно подчерки- вается непонимание между ними. Следовательно, для изучения крестьянства необходимо исполь- зовать иные методы и источники. Это и привело исследовательницу к необходимости обратиться к этнографическим материалам, собранным в 1920-х годах. В ре- зультате ей удалось воссоздать в значительной мере ментальный мир крестьянства Правобережной Украины, продемонстрировать его органичную связь со средой обитания. Столь же удачно Браун акцентирует внимание на измене- ниях в отношениях между горо- дом и деревней, произошедших на рубеже 1920-30-х годов. Если на первом этапе (1920-е гг.) город го- раздо больше давал селу, главным образом в культурной сфере, то на втором (конец 1920-х – 1930-е гг.) села были превращены в колони- альную периферию, снабжающую метрополию (города) дешевым сырьем и рабочей силой. С фор- мально-технократической точки зрения, осуществлялось пере- несение индустриальных мето- дов организации производства в сельское хозяйство; фактически же, произошло возвращение к социальным отношениям эпохи крепостничества. Коллективизация, массовые репрессии и депортации, ничем не ограниченное применение на- силия по отношению к населению продемонстрировали неспособ- ность большевистского государ- ства осуществить модернизацию эволюционным путем. Это и не удивительно, поскольку истори- ческий опыт свидетельствует, что модернизация осуществима лишь в условиях развития капитализма и возникновения буржуазного общества. Большевики же стре- мились провести модернизацию одновременно с искоренением элементов капитализма. Намере- ваясь построить новое социали- стическое общество, большевики принялись физически разрушать традиционное общество. И если на локальном уровне им удавалось добиться поверхностных (и в силу этого заметных) успехов, то в целом, на уровне “советской циви- лизации” своими действиями они лишь укрепляли основные несу- щие конструкции этого традици- онного общества (отчуждение на- селения от государства и средств производства, отсутствие частной 595 Ab Imperio, 2/2005 собственности и инициативы, размытая самоидентификация и партикуляризм, сакрализация власти и т.п.). Практика насильственного переселения целых народов, к которой прибегли большевики, характерна для автократических домодерных обществ, таких как Ассирийская держава или Визан- тийская империя. В итоге, на но- вом месте переселенцы утратили многие элементы традиционной культуры, но при этом так и не модернизировались окончательно. Спецпоселенцы в Казахстане и иных регионах чем-то напоминают “храмовых людей” Древней Месо- потамии, только в советском вари- анте они жили и работали на земле абстрактного храма под названием “Строительство Коммунизма”. Большевики, как им казалось, учли главную причину неудачи строи- телей Вавилонской башни (“Бог смешалязыкиих”),ипоэтомустре- милисьустранитьеевсобственном проекте, попытавшись “смешать народы”, дав им единый язык (не только русский язык, но, прежде всего, язык универсальных для всего нового общества символов и ценностей, язык “национальный по форме и социалистический по содержанию”). Не выдерживает критики пред- ставленная на страницах моногра- фии идиллия полиэтничного при- граничья, якобы существовавшая до 1930-х гг. (этакий утраченный рай до первого грехопадения, вы- званного вмешательством змея- искусителя, т.е. национализма). Невольно напрашивается вопрос: если все было так идеально, то откуда взялась питательная почва для стремительного распростра- нения национализма? А как же еврейские погромы начала ХХ века и времен гражданской во- йны,14 преследование немцев в годы Первой мировой войны, тре- тирование поляков в Российской империи и их восстания в 18301831 и 1863 годах? Несомненно, большую роль здесь играла по- литика имперских властей, но и на бытовом уровне, очевидно, существовало напряжение. Подобная идеализация до- национального, домодерного общества полиэтничных империй характерна для многих западных авторов, видящих в национализ- ме и национальном государстве чуть ли не корень всех зол ХХ века и не перестающих (со вре- мен Вудро Вильсона) строить проекты создания неких феде- раций для “подростковых” на14 В. Сергійчук. Погроми на Україні. Від штучних стереотипів до гіркої правди, прихованої в радянських архівах. Киïв, 1998; О. Б. Комарницький. Містечка Правобережної України у 1917-1920 рр. Міжетнічний аспект // Історія України. Маловідомі імена, події, факти. Вип. 15. Київ-Донецьк. 2001. 596 Рецензии/Reviews родов Центральной и Восточной Европы.15 Горожанам, в особенности вы- сокообразованным, свойственно идеализировать сельскую жизнь и традиционное общество. Эту тенденцию можно проследить уже в ту эпоху, когда город оконча- тельно отделился от села, и стали очевидны все недостатки город- ской жизни. Уже древнеримские поэты воспевали прелесть и про- стоту деревенской жизни и выез- жали на дачи черпать творческое вдохновение. К тому же времени восходит и традиция идеализации более архаичных обществ, чем то, к которому принадлежал автор. Так, древнеримский историк Та- цит в своем трактате “Германия” (ок. 100 г. н. э.) явно идеализирует суровую простоту германцев, исподволь противопоставляя ее упадку нравов в Риме (примеча- тельно, что сам Тацит никогда не жил среди германцев). В эпоху Просвещения Ж.-Ж. Руссо иде- ализировал “счастливую жизнь дикарей”. Представительница одной из наиболее урбанизиро- ванных стран мира Кейт Браун с умилением описывает сельские пейзажи и патриархальный быт украинского Полесья – островки традиционного общества в море модерна. Действительно, многие за- падные исследователи, обра- щаясь к современной истории under-developed (отсталой) Цен- тральной и Восточной Европы, усматривают в ней пройденный этап в истории своих собственных наций. Это напоминает отноше- ние взрослых к собственному детству, о котором вспоминают с ностальгией, но в которое вряд ли захотели бы вернуться. 15 Ch. Ingrao. Ten Untaught Lessons about Central Europe. An Historical Perspective // Habsburg Occasional Papers. 1996. No. 1. См.: http://www2.h-net.msu.edu/~habsweb/ occasionalpapers/untaughtlessons.html. Последнее посещение 1 июня 2005 г. ...