Украинский Язык и Школьное Обучение в Позднеимперский Период

321 Ab Imperio, 2/2005 Рикарда ВУЛЬПИУС УКРАИНСКИЙ ЯЗЫК И ШКОЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ В ПОЗДНЕИМПЕРСКИЙ ПЕРИОД* В настоящей рубрике представлены три документа, датируемые 1908 г. Они отсылают к одному из центральных аспектов русско- украинских отношений в поздней Российской империи, отражая точки зрения тех, кто так или иначе участвовал в решении вопроса о допуске украинского языка в школьное преподавание. Представлен- ная в публикуемых документах дискуссия не ограничивалась сферой образования: за ней стояли противоборствующие концепции нацио- нальной идентичности, к 1908 году конкурировавшие между собой уже на протяжении полувека. Первый документ – законопроект 37 депутатов Государственной Думы о введении украинского языка в преподавание для начальных школ в местностях с “малорусским” населением.1 К законопроекту * Перевод с немецкого Э. Каплуновской. 1 В то время, как правительство и церковные иерархи в конце XIX и начале XX в. вели речь исключительно о “малорусском” диалекте и о “малорусах”, подраз- умевая все украиноязычное население Левобережной и Правобережной Украины, в глазах националистически настроенных украинцев эти категории приобрели уничижительное значение. С ростом русского национального сознания в начале XX в. термин “малоросс” предпочитали, как правило, те, кто отвергал украинское на- циональное движение. После революции 1917 г. и основания автономной, а затем и независимой Украины, термины “малорусский” и “малоросс” полностью ис- чезли из речевого обращения, что подчеркивает их специфический политический 322 Р. Вульпиус, Украинский язык и школьное обучение... прилагается объяснительная записка, в которой депутаты обосновы- вают цели своей законодательной инициативы, заимствуя аргументы о значении украинского языка из влиятельных украинофильских дис- курсов того времени. Второй документ – письмо министра народного просвещения Алек- сандра Николаевича Шварца на имя помощника управляющего делами Совета Министров Николая Вячеславовича Плеве, в котором министр излагает свои соображения в связи с упомянутым выше законопроектом 37 думских депутатов. Шварц решительно отвергает идею проекта, ссылаясь на концепцию “большой русской нации”,2 за которой стояло стремление объединить белорусов, “малорусов” и “великорусов” в единую “русскую”, или “всерусскую”, нацию во главе с великорусами. Естественно, что в этом случае отрицалась возможность введения укра- инского языка – как основного элемента украинской идентичности – в сферу начального школьного образования. Третий документ – резолюция образованного в 1908 г. в Киеве праворадикального “Клуба киевских националистов”, созвучная по своему содержанию письму А. Н. Шварца и отражающая взгляды и настроения русофилов в украинских землях.3 Активисты этого само- го крупного на Днепровской Украине русского националистического объединения в своей резолюции предостерегали, что за инициативой 37 думских депутатов в действительности кроется сепаратизм и что любые уступки в украинском вопросе, в конечном счете, сыграют на руку полякам. характер – по меньшей мере, в поздний имперский период. Поскольку мы пыта- емся, по мере возможности, придерживаться нейтральной терминологии, термины “малорусский” и “малорус” используются нами далее только при цитировании оригинальных текстов или при ссылках на них. В таких случаях вводятся кавычки, чтобы подчеркнуть источниковый характер происхождения данных терминов. 2 Название проекта – “большая русская нация” – взято не из источников, а исполь- зуется как аналитическая категория, введенная в научный оборот Алексеем Милле- ром. Об этом см. подробнее: А. Миллер: “Украинский вопрос” в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000. С. 31-45. 3 “Киевский клуб русских националистов” образовался в 1908 г. и уже спустя ко- роткое время насчитывал более 700 членов, принадлежавших преимущественно к городским средним слоям. Киев являлся важнейшим идеологическим и органи- зационным центром русского национализма в империи, поскольку здесь особо остро ощущалась угроза польского и украинского национальных движений. См.: Д. А. Коцюбинский. Русский национализм в начале XX столетия. Москва, 2001. С. 36 и след.; а также публикуемой ниже комментарий в сноске к резолюции “Клуба русских националистов”. 323 Ab Imperio, 2/2005 Все три документа наглядно демонстрируют особый характер русско-украинских отношений в рамках российского имперского про- странства. В то время, как большинство депутатов Государственной Думы было готово пойти на уступки в отношении практически всех национальных языков империи и разрешить обучение в начальных школах на родных языках (что показали думские голосования), укра- инский (и белорусский) язык воспринимались в качественно ином ключе. Здесь все концентрировалось вокруг одного вопроса: возможно ли удачное завершение уже запущенного процесса воссоединения трех восточнославянских этносов в рамках одной всерусской нации? Ставка на успех предусматривала поддержку только одного общего культурного языка – русского, в то время как признание самостоятель- ности украинского языка расценивалось как угроза национальному самосознанию русских. Со второй половины XIX в. повышенная восприимчивость россий- ских правительственных кругов к вопросу об украинском языке стала более чем очевидной. Валуевский циркуляр 1863 года, вводивший запрет на украинский литературный язык, и Эмский указ 1876 года привели к тому, что любое использование украинского языка в публич- ных и квазипубличных сферах квалифицировалось как политический акт, что поляризовало общество. Дискредитация украинского языка мотивировалась, как правило, тремя основными причинами. Самый радикальный тезис состоял в полном отрицании украинского языка. Речь могла вестись только о “русском наречии”, которое могло бы еще шире распространиться по Российской империи, если бы этот “укра- инский диалект” не оказался столь сильно испорчен полонизмами.4 Представители другой точки зрения исходили из того, что украинский язык, заимствуя терминологию современной социолингвистики, об- ладал слабым “языковым телом”.5 Наконец, в качестве третьей при- чины русофильские авторы упоминали низкий социальный статус украинского языка. По их мнению, даже среди украинского населения не существовало потребности в укреплении родного языка, так как он рассматривался как помеха на пути социального роста.6 За всем этим 4 В правительственных кругах эту точку зрения разделял министр внутренних дел Петр Валуев, а в печати она получила распространение благодаря известному пу- блицисту Михаилу Каткову, рьяно отстаивавшему ее на страницах своего издания. 5 H. Haarmann. Language in Ethnicity. A View of Basic Ecological Relations. Berlin, 1986. Pp. 87 и след. 6 Ibid. P. 242. 324 Р. Вульпиус, Украинский язык и школьное обучение... стояло убеждение, что в Днепровской Украине уже достигнут “ассими- лированный билингвизм”, то есть такое состояние, при котором русский вытеснил “местный язык” во всех престижных областях, оставив ему лишь сферу внутрисемейного общения.7 Украинофильская перспектива лучше всего поддается анализу и систематизации в рамках концепции, предложенной Мирославом Хрохом, который выделил пять различных фаз этнолингвистических требований недоминантных этносов Европы.8 В рамках первой фазы, которая в украинском случае началась, самое позднее, в середине XIX в., язык приобретает популярность, и активисты воодушевляют членов этнической группы на активную защиту языка. В этой фазе акторы апеллируют как к “верхам”, т.е. к правительственным кругам, требуя от них признания права на существование своего языка, так и к “низам”, т.е. к широким слоям населения, которые должны осознать ценность своего родного языка. Во второй фазе происходит разработка и кодификация языка. Эти акции, связанные в украинском случае с переводом и редактирова- нием Библии (см. статью Р. Вульпиус в этом номере Ab Imperio), на- правлены, прежде всего, “вовнутрь”, на самих адептов языка. В этот период упорядочивается орфография, стандартизируются лексика и грамматика с целью установления четких внешних и внутренних границ сообщества носителей языка. Как правило, фаза кодификации языка сопровождается острыми “внутренними” дебатами, поскольку представители различных региональных наречий стремятся отстоять интересы родного диалекта. В рамках третьей фазы происходит “интеллектуализация” языка. Это время, когда на языке начинают издаваться не только газеты и об- разовательная литература, но и лирика, и переводы, пишутся народные песни, драмы, рассказы и повести. Чаще всего последними в этом спи- ске оказываются научные труды, которые на данном этапе начинают издаваться на маргинализированном до сих пор языке. 7 О различии между “неассимилированным билингвизмом” и “ассимилированным билингвизмом” см.: D. Laitin, R. Petersen, J. W. Slocum. Language and the State: Russia and the Soviet Union in Comparative Perspective // A. J. Motyl (Ed.). Thinking Theoretically About Soviet Nationalities. History and Comparison in the Study of the USSR. New York, 1992. Pp. 129-168, здесь Р. 140. 8 M. Hroch. The Social Interpretation of Linguistic Demands in European National Movements // H.-G. Haupt, e.a. (Eds.). Regional and National Identities in Europe in the XIXth and XXth Centuries. Den Haag, 1998. Pp. 67-96. 325 Ab Imperio, 2/2005 Четвертая фаза достигается при условии, если – как это прописано в публикуемом законопроекте 37 думских депутатов – язык вводится в школьное обучение. В этот период осуществляется окончательный переход языкового вопроса на уровень высокой политики, так как зна- чение языка в сфере школьного обучения перевешивает его значение в сфере обыденной коммуникации. Наконец, в пятой фазе речь идет о требовании (и о реализации принципа) равноправия для всех наличных в государстве языков. Здесь оказываются задействованными все сферы общественной деятельно- сти, начиная с суда и государственных учреждений разных уровней и вплоть до парламента. Четвертая фаза: требование введения украинского языка в школе как предмета и как языка школьного преподавания В 1904 г., после почти полувековой борьбы украинофилов, сначала Академия наук, а затем и Совет Министров, и, в конце концов, сам царь высказались в поддержку издания украинского перевода Библии. Это дало повод подольскому священнику Антону Гриневичу предполо- жить, что настал момент, когда необходимо прекратить преследование украинского языка. Теперь авангарду украинофильской интеллигенции представилась возможность перейти от глухой обороны и интеллектуа- лизации украинского языка к его активной защите на уровне “высокой политики”. Все началось с Подольской духовной семинарии. С 1880-х гг. здесь, как и во многих других семинариях украинских епархий, укра- инский язык являлся ключевым объектом приложения сил деятелей тайных украинофильских кружков.9 Несмотря на существующий официальный запрет, семинаристам удалось сыскать поддержку у своих отцов, принадлежавших в большинстве случаев к духовному сословию, а также у многих других священников, поддерживавших легализацию преподавания на украинском языке и открытие кафедр украинского языка, литературы и истории в духовных семинариях и 9 Подробнее о тайном украинофильском кружке в подольской духовной семинарии см.: R. Vulpius. Nationalisierung der Religion. Russifizierungspolitik und ukrainische Nationsbildung, 1860-1920 (=Forschungen zur osteuropäischen Geschichte 64). Wiesbaden , 2005. 326 Р. Вульпиус, Украинский язык и школьное обучение... церковно-учительских школах.10 С назначением в 1904 г. украинца Парфения (Левицкого) подольским епископом эти требования полу- чили частичное удовлетворение. Уже в конце 1906 г. вновь назна- ченный министр народного просвещения разрешил всем учителям на начальном этапе занятий давать объяснения на “малорусском на- речии”.11 После многолетнего давления на Святейший Синод в 1907 году Епископ Парфений смог добиться официального разрешения преподавать “малорусскую” литературу (и язык), а также историю Подолья и Украины в старших классах подольской духовной семи- нарии. Однако эти предметы могли изучаться только во внеурочное время и с оплатой преподавателей из местного бюджета.12 Что же касается украинского как языка преподавания, то Святейший Синод придерживался здесь более жесткой позиции. Только на первых за- нятиях со вновь принятыми учениками в церковных школах в мест- ностях с преобладающим “малорусским” населением разрешалось использование украинского языка для пояснений. Официальным языком преподавания во всех школах и по всем предметам оставался по-прежнему русский. В 1912 г., когда в Святейшем Синоде вновь возобладали реакционные настроения, высший церковный орган от- казался от всех своих уступок.13 Временный триумф украинофилов в церковной сфере создал претекст для законопроекта 37 депутатов Государственной Думы. Риторика законопроекта, выбор аргументации фактически дословно воспроизводили обстоятельное выступление подольского священника Антона Гриневича – депутата Государственной думы второго созыва. За год до этого “Подольские епархиальные ведомости” опубликовали статью Гриневича, в которой он выступал за введение украинского как 10 O. Лотоцький. Сторiнки Минулого. Т. 1-4. Варшава, 1932-39. Т. 1. С. 238; A. Зинченко. Визволитися вірою. Життя і діяння Митрополита Василя Липківського. Київ, 1997. С. 84-86. 11 O. Andriewsky. The Politics of National Identity: The Ukrainian Question in Russia, 1904-1912 / Ph.D. Dissertation; Harvard University, 1991. Pp. 160-161. 12 РГИА. Ф. 802. Оп. 10. Д. 70. Л. 5. 13 В. Харба. На злотий нивi Подiлля. Подiльска духовна семинарiя на службi нацiï, 1797-1919. Исторична монографiя та спохади сучасникiв. Cliffton, 1970. С. 64. Правительство якобы сопроводило запрет, введенный Синодом в 1912 г. для По- дольской епархии, обоснованием, согласно которому запрещалось использование частного финансирования для послеобеденных занятий. Д. Дорошенко. Украïнство в Росiï. Новiйшi Часи. Wien, 1916. С. 74. 327 Ab Imperio, 2/2005 языка преподавания в школе.14 Невозможно с полной уверенностью сказать, являлся ли Гриневич действительно автором законопроекта, поскольку, например, член санкт-петербургской Громады Александр Лотоцкий в мемуарах приписывал авторство этого документа себе.15 Во всяком случае, наряду с Гриневичем и Лотоцким, инициаторами законопроекта были также думцы В. И. Дзюбинский и И. В. Лучицкий, представлявшие трудовиков и кадетов. Еще одно свидетельство того значения, которое подольское ду- ховенство придавало вопросу о языке, обнаруживается в объясни- тельной записке, приложенной к законопроекту. Ссылка на уступки Святейшего Синода подольскому архиепископу Парфению венчала аргументацию авторов записки, ратовавших за введение украинского как языка преподавания в школе. Однако подольские украинофилы праздновали пиррову победу. Как и ожидалось, Совет Министров не только последовал доводам министра народного просвещения Шварца, отклонив чрезмерные требования думских депутатов, но и пришел к заключению, что означенные распоряжения [Святейшего Синода по Подоль- ской епархии] находятся в противоречии… с началом о том, что начальное школьное обучение детей во всех местностях с русским населением должно вестись исключительно на обще-русском языке. В виду этого, Совет счел нужным просить Синодального Обер-Прокурора предложить Святейшему Синоду войти в обсуж- дение вопроса об отмене упомянутых распоряжений.16 Те уступки, на которые Святейший Синод пошел в 1906-1907 гг. под давлением улицы, находясь под впечатлением от украинского перевода Библии, а также благодаря активным действиям украинофила-архие- пископа, уже в 1908 году казались Совету Министров недопустимыми. Через несколько дней после отрицательной резолюции Совета Мини- стров помощник управляющего делами Совмина Плеве обратился к 14 Ср.: A[нтон] Г[риневич]. О родном языке в начальной школе // Православная Подолия. 1907. № 12. 25 марта. С. 265-272; 1907. № 13. 1 апреля. С. 289-300; здесь № 12. С. 265-272. По соображениям безопасности имя и фамилия автора сокра- щались до первых букв. Однако их нетрудно расшифровать, сопоставив с другими статьями Гриневича в церковных журналах и риторикой его выступлений во второй Государственной Думе. 15 O. Лотоцький. Сторiнки Минулого. Т. 3. Bound Brook, 1966. С. 95. В этом томе опубликованы также законопроект и объяснительная записка. 16 РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 701. Л. 26 об. 328 Р. Вульпиус, Украинский язык и школьное обучение... обер-прокурору Святейшего Синода Петру Петровичу Извольскому с неотложной просьбой отменить разрешение использовать украинский как вспомогательный язык преподавания и как самостоятельный пред- мет. Плеве апеллировал при этом к “общим положениям”, согласно которым преподавание в школе должно было осуществляться исклю- чительно на государственном языке.17 Обер-прокурор Извольский, без сомнения, один из самых либераль- ных руководителей Святейшего Синода (смещенный с этой должности буквально через полгода, в феврале 1909 г.), решительно воспротивился вмешательству Плеве в дела своего ведомства, ссылаясь на то, что использование родного языка как вспомогательного языка обучения разрешено во всех инородческих школах. Таким образом, Извольский прибег к интерпретации, согласно которой украинцы относились к категории инородцев и которую отвергали как правительство, так и русофилы и часть украинофилов.18 Как бы то ни было, обер-прокурору Извольскому удалось продлить украинофильский курс в Подолье еще на четыре года. Развернувшаяся в Думе борьба за украинский язык в школьном обучении отнюдь не завершилась с внесением публикуемого ниже законопроекта 37 депутатов. Хотя после негативного заключения Совета Министров упомянутый законопроект был направлен “для дополнительных совещаний” в думскую комиссию по народному образованию,19 отклонившую его окончательно в начале декабря,20 внесенный в конце 1910 г. в Думу законопроект о введении всеобщего обязательного начального образования в Российской империи вновь дал повод для обсуждения возможности преподавания на украин- ском языке в младших классах. Основанием для новой инициативы украинофилов стал текст, составленный октябристами и кадетами в 17 РГИА. Ф. 1276. Оп. 4. Д. 701. Л. 21. 18 О коннотациях термина инородцы в контексте этнической иерархии Российской империи см.:A. Каппелер. Мазепинцы, малороссы, хохлы: украинцы в этнической иерархии Российской империи // Россия – Украина: история взаимоотношений / Под ред. А. Миллера. Москва, 1997. С. 125-144. 19 РГИА. Ф. 1278. Оп. 2. Д. 2307. Лл. 15-15 об. (Заседание Думы от 26 мая 1909 г.). 20 Євген Чикаленко. Щоденник: 1907-1917. Lemberg, 1931. С. 106. Утверждение Олеха Геруся, что священники, подписавшие законопроект, вынуждены были от- казаться от его поддержки под давлением Святейшего Синода, не находят своего подтверждения. O. W. Gerus. The Ukrainian Question in the Russian Duma, 1906-1917: An Overview // Studia Ucrainica 2. University of Ottawa Ukrainian Studies. 1984. Nо. 5. Рр. 157-174, здесь С. 164. 329 Ab Imperio, 2/2005 ноябре 1910 г. как приложение к проекту закона о всеобщем обяза- тельном образовании. В нем содержался пункт, согласно которому “в местностях с польским, литовским, немецким, татарским, эстонским, латвийским, армянским и грузинским населением” разрешалось пре- подавание на родном языке в том случае, если не меньше 50 учеников принадлежали к перечисленным национальностям.21 Ни украинцы, ни евреи не включались в этот список. В ответ видный либерал и государственный деятель Павел Милюков, украинский профессор И. В. Лучицкий (кадет), а также подольский священник Сендерко (прогрессист) подали в Думу заявление о включении украинского языка в законопроект. Это заявление было отклонено относительным большинством голосов в Думе (171 против 132), в то время как сам законопроект и поправки к нему, касавшиеся преподавания на языках других этнических меньшинств, были приняты. Однако некоторое время спустя Государственный Совет отменил постановление Думы, и закон так и не вступил в силу.22 В последний раз тема украинского как языка преподавания обсуж- далась в IV Думе в течение ее последнего законотворческого периода. На этот раз дело не дошло до стадии обсуждения законопроекта в пар- ламенте, поскольку не нашлось необходимых 30 подписей для начала формальной процедуры внесения законопроекта. Свою негативную роль в этой истории сыграл волынский викарий Никон (Безносов), который принципиально отрицал эксклюзивную концепцию украин- ской идентичности и помешал украинофильским депутатам провести голосование для внесения составленного ими законопроекта в Думу.23 21 Цитируется по: Th. Riha. A Russian European: Paul Miliukov in Russian Politics. Notre Dame, 1969. P. 185. 22 Andriewsky. The Politics of National Identity. P. 363. 23 Епископ Никон был одним из ярчайших представителей иерархов русской право- славной церкви, чьи взгляды, развиваясь, в какой-то момент вошли в противо- речие с позицией петербургского церковного руководства. Никона это привело к разрыву с церковью еще в 1917 г., накануне октябрьской революции. В начале своей карьеры епископ Никон вращался в крайне правых кругах Волыни и был избран в IV Думу от почаевского Союза русского народа. Затем он радикально из- менил свою политическую ориентацию. В украинском вопросе Никон примкнул к тем фракциям, которые верили в возможность мультиидентичности, сочетавшей выраженное украинское самосознание с принадлежностью к всерусской нации. Исходя из этого, Никон поддерживал идею введения украинского как языка об- учения в школе и деятельность украинских культурных организаций. В то же 330 Р. Вульпиус, Украинский язык и школьное обучение... Таким образом, русофильская позиция оставалась главенствующей в вопросе об украинском как языке преподавания вплоть до падения Российской империи. время он требовал “объявить приверженцев мазепинского движения государствен- ными изменниками ”, призывал бороться с ними всеми средствами и изгнать из России их предводителей. ...