От Редакции: Языки Самоописания Империи и Нации Как Исследовательская Проблема и Политическая Дилемма

11 Ab Imperio, 1/2005 ЯЗЫКИ САМООПИСАНИЯ ИМПЕРИИ И НАЦИИ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ПРОБЛЕМА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДИЛЕММА Этот номер Ab Imperio открывает новую годовую тему и подво- дит итоги первого пятилетия издания журнала. Собственно, глав- ным результатом нашей пятилетней работы и является выход на проблему, которой будут посвящены четыре тематических номера 2005 года: “Языки самоописания империи и многонационального государства”. Эта тема, как и сам принцип тематического форми- рования журнальных номеров, не могла просто “возникнуть”, без предварительного периода систематического и разностороннего анализа “имперской” проблематики, когда за пять лет в нашем журнале были опубликованы статьи полутысячи исследователей из более чем трех десятков стран. Ab Imperio возник как проект трансляции западной дисциплины nationalism studies в постсоветскую академическую традицию. Однако первые же попытки проецирования методологических подходов и историографических моделей nationalism studies на материал российской (имперской/советской) истории показали ограниченность применения наработок теории национализма в российском контексте. Российская империя и даже СССР не являлись всего лишь политическим объединением наций или “прото-наций”; у постсоветских национальных государств нет ОТ РЕДАКЦИИ 12 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... четкой генеалогии в имперском и доимперском периоде; категория этничности и даже конфессии была одним из источников комплекс- ной социальной идентичности в Российской империи (и отчасти в СССР), наряду с чином, сословием, занятостью, профессией, классом, имущественным положением, статусом, политической ориентацией, гендером и т.п., и невозможно привести эти элементы в единую и универсальную иерархию. Становилось понятно, что “империя” – не просто политическая форма, а открытая система социальных, политических и культурных отношений. Именно по- этому спор об определении “сущности империи” имеет второсте- пенное значение, так как империя предстает системой отношений, а не структурой, исследовательской ситуацией, а не феноменом. Направление исследований, которое редакторы журнала собира- лись популяризировать в России, неожиданно для всех оказалось проблемной зоной, практически не изученной и не осмысленной. Начиная с первых номеров, Ab Imperio развивался как коллек- тивный исследовательский проект, одновременно задавая параме- тры дисциплины, которую условно можно назвать “новой импер- ской историей России и постсоветского пространства”. Сочетание четкой структуры рубрик и тематического принципа организации номеров было первым шагом на пути формирования исследова- тельского процесса: ключевые сюжеты историографии россий- ской империи/СССР (“национализм и религия”, “национализм и либерализм”, “империя и война” и др.) подвергались обсуждению международным составом авторов журнала в неизменном формате (методологический аспект, исторические исследования, социо- логическое/политологическое измерение, характерные архивные свидетельства и т.д.). Возникшая ad hoc традиция специальных форумов и сам принцип тематического подбора статей в рамках даже отдельной рубрики привели к тому, что каждый номер AI функционировал как виртуальная конференция, с четкой темати- ческой направленностью и модерированием “секций”. Проведение примерно раз в год реальных международных конференций и семинаров, организованных журналом, являлось продолжением журнальной исследовательской программы в другом формате.1 1 Полную информацию о конференциях см. в интернете по адресу: http://abimperio. net/scgi-bin/aishow.pl?state=portal/outreach/conferencer&idlang=2. Последнее посещение 1 мая 2005 г. 13 Ab Imperio, 1/2005 Начиная с 2002 г. логика исследовательского проекта AI при- вела к введению принципа годовых тем, которые раскрывались в четырех тематических квартальных номерах в соответствии с годовой программой журнала. Это нововведение было связано с исчерпанием дальнейших возможностей “доисследования” тради- ционных исторических сюжетов под специфическим “имперским углом зрения”. Еще более важным фактором было стремление противостоять растущей самоизоляции “национальных штудий”, которые все более замыкались на фиксированных сюжетах и автореферентных методологических схемах.2 Для дальнейшего изучения истории постсоветского простран- ства как имперской истории требовалось перейти от конкретных исторических ситуаций к общим исследовательским парадигмам, осмысленным именно в имперском контексте. Годовые темы форму- лировались на основе таких метаисторических тропов, как “модер- низация” (“Российская империя/СССР и парадоксы модернизации”, 2002 г.), “граница” (“Грани и границы империи”, 2003 г.), “память” (“Археология памяти империи и нации”, 2004 г.). Таким образом, в рамках исследовательского проекта Ab Imperio складывалось представление об основных элементах программы формирующейся новой имперской истории и ее месте среди основных исследователь- ских парадигм. Специально собранный сборник статей авторов из шести стран “Новая имперская история постсоветского простран- ства” (Казань, 2004), снабженный библиографическими обзорами “имперских штудий” на четырех языках, был призван зафиксировать момент формулирования границ и задач нового исследовательского направления.3 2 Так, например, исследования этничности порой игнорировали историографи- ческую дискуссию о социальном порядке Российской империи и, в частности, о динамике категории “сословие”; историки национальных движений замыкались на узкой схеме модернизации, переработанной для интерпретации национализма Э. Геллнером и, особенно, М. Хрохом, а дискуссия об окраинах Российской импе- рии игнорировала общую проблематику социально-культурного конструирования границы. 3 Новая имперская история постсоветского пространства: Сборник научных статей / Под ред. И. Герасимова, С. Глебова, А. Каплуновского, М. Могильнер, А. Семё- нова. Казань: Центр исследований национализма и империи, 2004. См. подробную информацию о книге в этом номере. 14 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... Такова краткая предыстория “лингвистического поворота”, который Ab Imperio делает в четырех номерах 2005 г. (см. раз- вернутую программу года в конце номера). Наше обращение к проблеме языка и модуса описания империи стало результатом последовательного применения основных исторических гранд- нарративов к имперской ситуации. Даже с учетом того, что “империя” оказалась вполне легитимным объектом приложения тропов “модернизации” или “памяти”, и на выходе мы полу- чили реальное приращение исторического знания и понимания прошлого, мы натолкнулись на принципиальное ограничение применимости современных аналитических категорий (“нации”, “национализма”, “элиты”, “политики” и пр.) к домодерному фе- номену империи, оказавшемуся в условиях Нового времени. С другой стороны, историческая империя не оставила в наследие последующим поколениям “империологии” или хотя бы развер- нутого самоописания, подчеркивающего специфику этой формы политии и предлагающего собственный язык анализа. За исклю- чением наивно-циничных афоризмов вроде divide et impera, не сохранилось рекомендаций по созданию или сохранению именно империи – а не династической или личной власти вообще. Не случайно, что попытки осмыслить империю как некий единый феномен строились в последние десятилетия по общему сцена- рию, индуктивно выстраивая универсальную модель на основе анализа особенностей отдельных империй прошедших эпох.4 При этом игнорируется основа самовосприятия любой империи как уникального политического образования, упорядочивающего социальное пространство и ландшафт по образу космического порядка, во исполнение воли богов или рекомендаций новей- шей социальной теории. Заимствуя у соседей хозяйственную 4 Не все из общепризнанных “империй” формально назывались этим латинским словом, социальную и политическую организацию императорского Рима и, к при- меру, державы Чингисхана трудно назвать похожими, однако эмпирически импе- рию легко “узнать” по ее грандиозности на фоне окружающих государственных образований, чувству мессианской избранности у ее правящей элиты и тесному переплетению космогонии и символической репрезентации верховной власти. Остается лишь сопоставить обнаруженные по тем или иным принципам “империи” и найти “общее и особенное” в их строении и функционировании. 15 Ab Imperio, 1/2005 или военную организацию, придворный этикет и даже элементы символики, каждая империя рассматривает себя как улучшенную и единственную модель абсолютного порядка.5 Вот почему сам по себе “имперский компаратив” не может рассматриваться как универсальный метод создания аналитической модели империи: прямому сравнению поддается лишь то, что было присуще во- обще всем социально-политическим организациям эпохи, а уни- кальный внутренний мир империи остается вещью в себе, ибо не был сформулирован рационально и поэтому не встраивается в современную систему универсального научного знания. Альтернативой выявлению “имперскости” при помощи дис- тилляции “типически имперского” из сравнения различных исторических империй может быть более доверчивое и серьез- ное отношение к попыткам саморепрезентации и самоописания каждой конкретной империи. Как уже говорилось, наиболее артикулированные “дискурсы империи” не содержат никакой специфической имперской идеологии в современном понимании, в лучшем случае комбинируя династический миф и религиоз- ный мессианизм. Однако это не означает, что империя вовсе не оставила аутентичных свидетельств своего существования и потому может рассматриваться как пассивный объект проекций современных концептов и моделей: “империя – тюрьма народов”, “империя – многонациональное государство”, и т.п. Проблема в том, что оставленные свидетельства нельзя непосредственно соотнести с современной социально-политической реальностью и опытом анализа. В этом смысле изучение империи не является “генеалогией”, поскольку отсутствует непрерывная цепочка на- следования, конец империи всегда катастрофичен и даже если на месте старой империи возникает новое имперское образование (ср. Российская империя – СССР), о прямом translatio imperii говорить не приходится (как стало ясно после классического исследования Р. Пайпса). Но и “археологией” – в смысле, со- общенном этому термину М. Фуко – имперские штудии в полной мере не являются: империя не присутствует в современном со- циальном опыте непосредственно ни в скрытом, ни в “снятом” виде. Скорее, приходится говорить о палеонтологии империи, 5 Ср. рассуждения Э. Пагдена в этом номере. 16 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... изучении общественных организмов, которые совершенно непо- хожи на знакомые нам формы и которые существовали в совер- шенно иных условиях. Мы предлагаем взглянуть на “имперский текст” как на мертвый язык, грамматика и семантика которого навсегда остались укорененными в прошлом. Безусловно, про- блема адекватного “перевода” расшифрованного текста на язык современного обществоведения остается актуальной. Однако эпистемологически эта задача имеет исследовательский вектор, обратный археологии знания: нас интересуют не истоки совре- менного бытования понятия “империя” в прошлых формах и не семантические инварианты употребления этого понятия в про- шлом – выявленные при помощи нашего сегодняшнего понятий- ного аппарата и теоретических моделей, т.е. не “опрокидывание” современной ситуации в историю. Скорее, нас волнует вопрос о том, как прочитать “мертвый язык” империи, абстрагировав- шись от наслоений позднейших языковых норм и практик. Это не значит, что тем самым мы приблизимся к постижению прошлого “как оно было на самом деле”, однако у нас появится шанс лучше понять, какая картина мира и рациональность социального поведения конструировалась в империи. Таким образом, реконструкция “мертвых языков” и утраченных значений империи – первый аспект про- блемы “языков самоописания империи и нации”, которой будут посвящены тематические номера журнала Ab Imperio в 2005 г. Очевидно, что это направление исследований должно основы- ваться на максимально расширенной трактовке феномена языков самоописания империи, включая туда, наряду с законотворческой деятельностью, политическим и художественным дискурсом, практики социальной самоорганизации и взаимодействия: в ус- ловиях гетерогенного общества с низким уровнем грамотности, социальный поступок и даже жест обретают дополнительную семиотическую нагрузку.6 6 Исследование придворного ритуала Р. Уортманом является частным примером того, как язык самоописания империи может прочитываться в социальном жесте (ритуале), подобного рода анализ можно провести и в отношении непривилегиро- ванных групп населения империи. Ричард С. Уортман. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. Том 1-2. Москва, 2004. 17 Ab Imperio, 1/2005 Вторым аспектом проблемы, который мы предлагаем обсу- дить нашим авторам и читателям, является вопрос о языковом трансфере и “переводе”: каким образом имперский опыт транс- лировался – или непоправимо искажался – в исторической науке и социологии Новейшего времени. Прежде всего, нас интересует ситуация разрыва языковой преемственности. Современное обществоведение возникло в середине-конце XIX века в рамках национальных государств Западной Европы и было ориентиро- вано на интерпретацию социальной реальности через призму нации-государства как нормативного и “естественного” состо- яния социально-политической организации. Соответственно, континентальные многонациональные империи воспринимались как архаические и реакционные формы государственности еще до того, как империи реально оказались в кризисной ситуации. Возникает вопрос – каков был механизм разрыва преемственности в восприятии империи, был ли партикуляристский “имперский язык” забыт, вытеснен или перекодирован в процессе утвержде- ния универсального “национального” языка? Связанный с этим вопрос – почему вполне модернизированные интеллектуалы европейских империй конца XIX в. не смогли (или не захотели) противопоставить некую альтернативу национализи- рующей парадигме? Даже такие крупные и влиятельные научные центры континентальных империй как Вена или Санкт-Петербург оказались в плену национального дискурса. Возможно, это можно объяснить тем, что формирующаяся позитивистская предструк- туралистская парадигма в общественных науках ориентировала исследователей на поиск неких объективных первоэлементов, из которых складывается сложное общество подобно периодической системе химических элементов. “Народ” и “нация” оказывались основными кандидатами на роль таких социальных строительных блоков. Таким образом, имперское обществоведение XIX – на- чала ХХ вв., несмотря на существование политического заказа на легитимизацию многонациональных политий, было неспособно предложить альтернативную синтетическую модель, которая ис- ходила бы из самодостаточности “целого” и вычленяла бы его “элементы” аналитически и в рамках одновременно нескольких альтернативных систем классификации (e.g. народы/конфессии/ 18 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... социальные группы/экономические классы и пр.). Вместо этого, синтез осуществлялся “снизу-вверх”, “от частного к целому”, и в рамках только одной концептуальной парадигмы (этнос-народ- нация). Таким образом, имперский синтез являлся механическим и изначально содержал в себе возможность деконструкции без нарушения принципов исходной целостности. Провозглашение принципа права наций на самоопределение на завершающем эта- пе Первой мировой войны оказалось, по сути, лишь политически эксплицитной формулировкой аналитически очевидного вывода, вытекавшего из предшествующего периода развития западного обществоведения. В результате, несмотря на то, что имперское обществоведение располагало некоторыми уникальными “воз- можностями представления” для концептуализации феномена империи, оно не смогло предложить полноценную альтернативу национализирующей парадигме, прежде всего, из-за отсутствия собственного научного языка (а значит, и способов фиксации и интерпретации своего видения проблемы). Однако значит ли это, что “национализирующее” обществоведение Нового времени в старых континентальных империях ни чем не отличалось от мо- дерного обществоведения в новых национальных государствах Европы? Можно ли считать отсутствие альтернативного языка описания империи изнутри свидетельством того, что местные интеллектуалы и не видели никакой специфики имперских обществ? Парадоксальным образом, современным исследова- телям приходится реконструировать возможные “языки само- описания империи” точно так же, как в рамках конвенционных исторических исследований конструируются метанарративы, описывающие объект исследования ретроспективно. Если обыч- но историки пытаются дистанцироваться от языков самоописа- ния, “прошитых” в источниках, в нашем случае задачей должно быть воссоздание внутриимперского контекста, тех тропов и способов представлений (пусть уже и на этапе доминирования модерного языка “национального”), которые определяли импер- ские практики. Наконец, третий аспект проблемы имперских языков само- описания (как и “имперских штудий” в целом) можно опреде- лить как импликации теории в прикладной плоскости: будь то практические политические рецепты или воздействие на массо- 19 Ab Imperio, 1/2005 вое сознание в результате интериоризации научной концепции авторами школьных учебников или создателями медиа-про- дукции (телесериалов, кинофильмов, популярного чтива). В то время как историки не могут контролировать использование результатов их исследований за пределами академического со- общества, это не освобождает их от ответственности за послед- ствия. Наблюдающийся бум имперских исследований может иметь непредсказуемое влияние на общественные настроения. Империя, которая интересует нас в рамках годовой программы журнала, – феномен другой эпохи, который связывает с днем сегодняшним только название. Но и это обстоятельство чревато осложнениями, поскольку “империя” – с определенным набором коннотаций – является также частью современной политической риторики и концептуальной динамики Нового времени в целом. В то время, как нас интересует иной уровень функционирования языка – “империя” как аналитическая категория гуманитарных наук, описывающая безвозвратно ушедшую категорию практики, – эта эпистемологическая ситуация в принципе обратима и может послужить основанием для формирования неких новых импер- ских практик на основе проведенного исследователями анализа. Такая возможность заложена в самом интересе современных историков и обществоведов к империи (а значит – к актуализации имперского наследия). Научный интерес не поддается эффективной цензуре, но предугадывая возможные негативные последствия “имперских штудий” для современной политической ситуации важно подчер- кнуть те практические импликации теории, которые мы считаем позитивными. Прежде всего, речь идет о критическом компоненте теории, ориентированной на изучение “империи” как ситуации, а не структуры. Тем самым появляется возможность сохранения дистанции от объекта исследования, обращения к прошлому без идеализации “своего” исторического материала. Анализ импер- ских практик позволяет увидеть иллюзорность внешней моно- литности и кажущегося всемогущества имперского аппарата, гипнотизирующих многих наших современников, и оценить роль диверсификации реальной власти между локальными элитами. Не менее важна роль самоорганизующихся социальных групп в поддержании стабильности гетерогенных политий. Изучая импе- 20 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... рию через призму “имперских практик” или “имперских языков самоописания”, мы получаем возможность преодолеть внешний контур институциональной истории и разглядеть стоящие за этими практиками и языками субъекты – социальные группы или акторы. Из этого следует принципиальная установка новой имперской истории на выявление множественных “субъектов”, действующих зачастую несогласованно и даже вопреки интересам друг друга, в результате чего те или иные общеимперские тро- пы или стратегии поведения рождаются в ходе взаимодействия представлений и устремлений отдельных субъектов. Таким об- разом, можно утверждать, что политические импликации новой имперской истории скорее противоречат авторитарно-холистским идеологическим построениям. Прежде чем перейти к детальному рассмотрению феномена политического языка империи и нации в номере 2/2005, модусов социально-экономического и культурного самоописания в но- мере 3/2005 и проблемы имперского наследия в номере 4/2005, в настоящем номере (1/2005) мы хотим вписать проблематику “лингвистического поворота” в контекст новой имперской исто- рии. Сжимая пятилетний опыт исследовательского проекта Ab Imperio до размеров одного раздела журнала, мы отводим рубри- ку Методология и теория обсуждению программы новой импер- ской истории. Этот блок материалов открывается редакторским Введением в сборник “Новая имперская история”, переведенным на английский язык; за ним следуют комментарии историков, занимающихся имперским феноменом в контексте российской, европейской и американской истории (А. Каменский, А. Скид, Р. Чу). Доминик Ливен предлагает альтернативное видение дальнейшего направления “имперских штудий”, во многом основанное на ревизии традиции типологизации и сравнитель- ного изучения империй. Своеобразным синтезом оказывается завершающее рубрику интервью с Энтони Пагденом, который предлагает свое прочтение феномена “языка” империи как раз- вития концепций разделенного суверенитета в интеллектуальной истории раннего Нового времени и обсуждает возможности синтезирования историографических тенденций последних де- сятилетий (политической истории империй и постколониальной парадигмы) как один из способов изучения языков имперского самоописания. 21 Ab Imperio, 1/2005 Традиционно заполненная оригинальными историческими ис- следованиями, рубрика История в этот раз целиком отдана исто- риографическому форуму, посвященному книге Юрия Слёзкина The Jewish Century (“Эра Меркурия” в русском издании). С нашей точки зрения, книга Юрия Слёзкина является одной из самых значительных за последнее время попыток нащупать способ вза- имного перевода домодерных и модерных категорий при помощи неких метаисторических тропов (в данном случае, речь идет об описании феномена Модерности при помощи домодерной фигуры “еврея”). Почти одновременно изданная в США и в России, книга Слёзкина оказалась идеальным “историографическим событием” с точки зрения нашего журнала, принципиально ориентированного на поддержание единого академического пространства, перекры- вающего национальные историографические традиции. В рубрике Архив мы публикуем статью Йоханана Петровско- го-Штерна и представленные им документы, соответствующие нашему представлению о специфике исследовательского взгляда в парадигме новой имперской истории. Й. Петровский-Штерн не ограничивается анализом “вертикальных” изолированных связей между метрополией и колониями / центром и периферией / субъ- ектом дискурса и подчиненным Другим (“субальтерном”). Едва ли не главное внимание он уделяет “горизонтальным” связям между непривилегированными акторами (и эти связи не обязательно опосредованны метрополией или ее агентами). Так, главный герой публикации Петровского-Штерна, представитель клана еврейских капиталистов из украинского Гуляй-Поля, Григорий Кернер, в конце XIX в. выбирает путь интеграции в формирующийся укра- инский национальный проект. Вопреки современным теориям национализма, которые исходят из неизбежности интеграции “угнетаемого меньшинства” в доминирующую национальную культуру (в данном случае, в официальную русскую или столь же престижную и более инклюзивную польскую), Кернер принял имя “Грыцько Кернеренко” и начал писать стихи на украинском языке, облекая свою еврейскую идентичность в термины украинского национального возрождения. Рубрика Политология включает статью Д. Горенбурга о язы- ковой политике в Татарстане и статью Дж. Шевалье о языковой 22 От Редакции, Языки самоописания империи и нации... ситуации в Российской Федерации в целом и статусе русского языка. Как всегда в нашем журнале, мы исходим из того, что модели обществоведов релевантны для историков, и наоборот. В номере также содержится информация о новой междуна- родной инициативе Ab Imperio (программа преподавательского партнерства между Казанским государственным университетом и Университетом Ратгерс, США) и указатели к вышедшим номерам журнала за пять лет. В целом, мы рассматриваем предлагаемый вниманию читате- лей номер как точку отсчета для нового этапа в развитии коллек- тивного исследовательского проекта AI. Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов ...