“Места Памяти” По-Немецки: Как Писать Их Историю?

29 Ab Imperio, 1/2004 Forum AI РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПАМЯТИ, ИМПЕРИИ И НАЦИИ REFLECTIONS ON MEMORY, EMPIRE, AND NATION Этьенн ФРАНСУА (Германия) Тони Джадт (США) Марина ЛОСКУТОВА (Россия) Игорь НАРСКИЙ (Россия) Andreas LANGENOHL (Germany) Matt MATSUDA (US) Этьенн ФРАНСУА “МЕСТА ПАМЯТИ” ПО-НЕМЕЦКИ: КАК ПИСАТЬ ИХ ИСТОРИЮ?* В тексте, опубликованном по-немецки чуть более трех лет назад, Пьер Нора, создатель и руководитель проекта “Места памяти”, на- помнил, что если на первом этапе речь шла о создании “символиче- ской топологии Франции”, иными словами, о “подробном описании * Лекция, прочитанная 19 мая 1999 г., на праздновании пятилетнего юбилея Не- мецкого исторического института, расположенного в особняке Дюре де Шеври. Опубликована: Étienne François. Ecrire une histoire des lieux de mémoire allemands // Bulletin de la Société des Amis de l’ Institut Historique Allemand. 1999. Vol. 5. p. 3443 . В лекции развиты идеи, изложенные в одноименной статье, опубликованной в сборнике: Freddy Rafael (Ed.). Travail sur la fìgure, Travail de la mémoire. Strasbourg, 1998. P. 57-66. Редакция AI выражает благодарность автору и La Société desAmis de l’IHAP за разрешение опубликовать перевод этой работы. Перевод В. Мильчиной. 30 Заочный круглый стол / Virtual Roundtable всех материальных и нематериальных мест, в которых воплотилась коллективная память”, то постепенно рамки проекта существенно рас- ширились. Исходной точкой проекта была гипотеза, согласно которой Франция представляет собой “реальность насквозь символическую”, в конце же речь пошла уже о “новом подходе к написанию национальной истории”. Пьер Нора задался целью создать “историю Франции второй степени”, или, точнее, отреагировать на “радикальные перемены в тра- диционных формах национального чувства и в отношении французов к своему прошлому”.1 Можно ли утверждать, что эта новая “история символического типа”, впервые опробованная на примере Франции, применима только к этой стране? Следует ли видеть в ней результат “исключительного и почти невротического” (по выражению Жака Ле Гоффа) отношения французов к собственному прошлому, или же, напротив, эта новая парадигма может быть распространена и на другие страны, прежде всего на Германию?2 Пьер Нора в упомянутой выше статье не дал четкого ответа на этот вопрос; конечно, он признал, что его метод, “особенно хорошо подходящий для французской ситуации, может, вероятно, принести пользу и применительно к другим национальным контекстам”, однако, перечисляя чуть ниже те причины, по которым во Франции этот новый тип исторического исследования оказался в высшей степени востребованным, Нора отдает явное предпочтение факторам внутренним, сугубо французским (обстановка в “последе- голлевской” Франции, исчерпанность революционной идеи) перед факторами более общего порядка, имеющими силу и по отношению к другим странам. Итак, история – “французская страсть” (Филипп Жутар) и метод, использованный в “Местах памяти”, служит новым подтверждением этого факта? Следует ли видеть в этом методе одно из выражений французского “особого пути”, или же, напротив, метод этот может быть Редакция AI настояла на уже прижившемся в русской научной речи выражении “места памяти”, в то время как переводчик считает более правильным выражение “памятные места”. Тем не менее, во избежание терминологической путаницы, редакция AI придерживается конвенционного перевода. – Прим. ред. 1 Pierre Nora. DasAbenteuer der “Lieux de mémoire” // Étienne François, Jakob Vogel & Hannes Siegrist (Hrsg.). Nation und Emotion. Deutschland und Frankreich im Vergleich 19. und 20. Jahrhundert. Göttingen, 1995. S. 83-92. 2 Хотя бы по той причине, что и в этой стране отношения с прошлым носят в выс- шей степени “невротический” характер? Ab Imperio, 1/2004 31 распространен и на гораздо более широкий круг объектов? Применим он исключительно к Франции или может быть действенным также и применительно к Германии? Что касается меня, то сегодня я могу ответить с полной определен- ностью: разумеется, метод этот применим отнюдь не только к Франции. Уверенность моя, однако, относительно свежа и порождена ситуацией, сложившейся в самые последние годы. Задайся я подобным вопросом в 1986 году, когда вышел из печати первый том “Мест памяти”, я, ско- рее всего, ответил бы на него совсем иначе. Дело в том, что в прежние годы между “формами национального чувства и отношением общества к своему прошлому” во Франции и Германии различий имелось куда больше, чем сходства. Различия эти, кстати, никуда не делись и продолжают влиять на две основополагающие сферы: отношение ко времени и отношение к нации.3 Если во Франции под историей понимается многовековое прошлое, восходящее если не к галлам, то, по крайней мере, к Сред- ним векам, причем отношение к этой истории чаще всего едино у всей нации и носит позитивный характер, то в Германии, напротив, историческая рефлексия чаще всего сводится к размышлениям о двенадцати годах правления национал-социалистов (и о причинах их прихода к власти), причем центральное место в этих размышлениях занимает критика и даже самокритика.4 Ибо в Германии проблемной оказывается сама история, разрывающаяся между тягой к нормаль- ности и сознанием абсолютной исключительности нацизма. В самом деле, о каких “местах памяти” германской истории может идти речь, если, как справедливо заметил Юрген Хабермас, самым памятным из всех мест своей истории современным немцам приходится считать не что иное, как Освенцим? Развал ГДР и объединение Германии, против 3 В данном тексте я продолжаю размышления, начатые в трех предыдущих статьях, к которым позволю себе отослать читателя: É. Francois. Nation retrouvée, “nation à contrecœur”: l’Allemagne des commémorations // Le Débat. 1994. N. 78. Pp. 62-70; Idem. Von der wiedererlangten Nation zur “Nation wider Willen”: Kann man eine Geschichte der deutschen Erinerungsorte schreiben? // É. François, J. Vogel und H. Siegrist (Hrsg.). Nation und Emotion. S. 93-107; Idem. Rapport à l’histoire // Jacques Leenhardt et Robert Picht (Eds.). Au jardin des malentendus. Le commerce franco-allemand des idées. Arles, 1997. Nouvelle éd. augmentée. Pp. 17-24. 4 Так обстоит дело прежде всего с прошлым “национальным”; выводы звучали бы иначе – и были бы гораздо ближе к тому, что можно сказать о французской ситу- ации, – если бы в поле нашего зрения попало отношение к прошлому местному или региональному. 32 Заочный круглый стол / Virtual Roundtable ожидания, не переменили ситуацию коренным образом. Разумеется, сегодня под историей подразумевают не только историю нацизма, но и “вторую немецкую диктатуру”, в которой видят уже не только жупел, но и загадку, которую необходимо разгадать, и, более того, прошлое, которое необходимо понять и принять.5 Но если объект внимания из- менился, господствующая тональность осталась прежней: от историков по-прежнему требуют в первую очередь критики и самокритики. От- ношение к истории ГДР зависит чаще всего от отношения к истории нацизма и от тех уз, которые связывали – или не связывали – историка с нацистским режимом. В результате, хотя объект внимания частично изменился, актуальность темы Vergangenheitsbewältigung [преодоление прошлого] парадоксальным образом не только не уменьшилась, но даже возросла. В сегодняшней Германии серьезные обсуждения про- шлого, затрагивающие все общество и вызывающие самый большой взрыв эмоций, по-прежнему касаются прежде всего и исключительно прошлого нацистского. Недавние примеры – дискуссия о поддержке гитлеровского режима историками, которые затем сыграли решающую роль в возрождении исторической науки в послевоенной Германии (дискуссия, разгоревшаяся на последнем конгрессе немецких историков в сентябре 1998 г.), а также полемика, вызванная речью, которую про- изнес писатель Мартин Вальзер в октябре 1998 г., после вручения ему премии немецких издателей, и ответным выступлением председателя Центрального совета немецких евреев Игнация Бубиса. Конец этому бесконечному спору был положен только весной 1999 года, когда члены Бундестага проголосовали за создание в Берлине, в непосредственной близости от Бранденбургских ворот, мемориала памяти жертвам Хо- локоста (Holocaust-Denkmal).6 Второе отличие от французов заключается в отношении немцев к собственной нации. Если во Франции существование французской нации воспринимается как само собой разумеющееся, в Германии именно это существование оказывается проблематичным и публичное обсуждение прошлого имеет целью не только разгадать тайну немец- кой национальной идентичности, но и освободиться от этой тайны, заклясть ее. Эта особенность германской памяти, очевидная в таких 5 Christoph Klessmann. Zeitgeschichte in Deutschland nach dem Ende des Ost-WestKonflikts . Essen, 1998. 6 Michael Jeismann. (Hg.). Mahmal Mitte. Eine Kontroverse. Köln, 1999; Michael S. Cullen. (Hg.). Das Holocaust-Mahnmal. Dokumentation einer Debatte. Zurich, 1999. Ab Imperio, 1/2004 33 эпизодах, как громкие торжества 80-х годов или создание нового Не- мецкого исторического музея в Западном Берлине, также до сих пор не утратила своего значения. Конечно, с 3 октября 1990 года сомнений в наличии немецкой нации быть не может; больше того, впервые в истории Германии между нацией и государством установилось полное соответствие. Однако во многих аспектах эта нация существует ско- рее на словах, чем на деле, и предстоит еще немало сделать для того, чтобы придать ей завершенность, особенно в человеческих мыслях и представлениях. Для множества немцев нация продолжает оставаться источником мучительных вопросов, она не столько объединяет их, сколько разъединяет и создает новые сложности в том, что касается организации мемориальных мероприятий (как, например, увековечить в Бухенвальде или Заксенхаузе память десятков тысяч жертв НКВД, умерших в заключении в период с 1945 по 1949 год и похороненных в общих безымянных могилах, – и при этом не навлечь на себя обвинений в оправдании нацизма?), преподавания истории в начальной и средней школе (министры образования отдельных немецких земель до сих пор не сумели добиться единодушия в отношении учебных программ и инструкций для преподавателей7 ) или в области градостроительства (что, например, делать с Дворцом республики, открытым в центре Берлина в бытность его столицей ГДР, а после объединения Германии закрытым, согласно официальной версии, по причине избытка асбеста в стенах?). Выбирая способ увековечить прошлое, нация одновременно выбирает свое будущее, и отсутствие четких и однозначных решений перечисленных проблем достаточно ясно показывает, как трудно единой (вновь объединенной) Германии – этой, по выражению мюнхенского историка Кристиана Мейера, “нации поневоле”, – воспринять себя как нацию и осознать себя таковой. Сами термины, в которых идет обсуждение проблемы памяти на разных берегах Рейна, свидетельствуют о коренном различии двух стран и двух наций. Во Франции во главу угла ставятся три по- нятия: “память нации, национальная идентичность, национальное наследие”. В Германии же дело обстоит совсем иначе: если понятие “идентичность” употребляется так же часто (и так же невнятно), как во Франции, представление о “памяти” остается достаточно зыбким 7 Это отсутствие единодушия связано не только со спорами, которые вызывает история Германии, но и со стремлением представителей разных земель отстоять независимость в сфере образования и культуры. 34 Заочный круглый стол / Virtual Roundtable и даже не имеет единого словесного выражения (в немецком языке французскому mémoire соответствуют целых два слова: сравнительно редкое Gedächtnis [память] и гораздо более употребительное, но чисто описательное Erinnerung [воспоминание]; наконец, о “национальном наследии” речи вообще практически не идет, скорее всего, потому, что соответствующее немецкое слово (Erbe) было дискредитировано нацистами, у которых оно было в большой чести, а затем политиками ГДР. Различия между французским и немецким отношением к нацио- нальному прошлому очень велики. Следует ли, однако, сделать из всего сказанного вывод, что написать “историю Германии второй степени”, создать ее “символическую топологию” (я повторяю процитированные выше слова Пьера Нора) невозможно? Если двадцать или тридцать лет назад такое утверждение звучало бы вне всякого сомнения справедливо, сегодня оно уже не соответствует реальному положению дел. За последние годы немецкое общество пре- терпело целый ряд изменений, результатом которых стало сближение немецкого и французского подходов к прошлому – сближение, которое, разумеется, не отменяет перечисленных выше различий, но уменьшает их значимость и превращает из абсолютных в относительные. С другой стороны, в то же самое время французское отношение к национальному прошлому утратило большую часть своей исключительности. Неслу- чайна та поразительная синхронность, с которой Франция и Западная Германия два десятка лет назад вступили в “мемориальную эру” и принялись увековечивать события своего прошлого. Среди проявлений этого мемориального бума (причины которого, впрочем, исследованы пока недостаточно8 ) назовем три, представля- ющиеся нам наиболее существенными. Первое – значительный рост мемориальных мероприятий, начиная с празднования “года Лютера” (1983), которое размахом и разнообразием церемоний оставило далеко позади скромные юбилеи 1946 и 1967 годов (западногерманским устро- ителям придавало дополнительный пыл соревнование с восточными немцами, отмечавшими в том же 1983 году столетие со дня смерти 8 Среди структурных причин сближения Франции и Германии в том, что касается мемориальных церемоний, можно назвать, по крайней мере в качестве гипотезы, постоянно возрастающую роль туризма как массового культурного и обществен- ного явления, а также то обстоятельство, что временная дистанция, отделяющая нас от трагических событий Второй мировой войны, становится с каждым годом все больше. Ab Imperio, 1/2004 35 Карла Маркса), и кончая неумеренно пышным празднованием в 1995 году пятидесятилетия со дня окончания Второй мировой войны. При- чем мирная и порой даже откровенно сочувственная атмосфера меро- приятий 1995 года резко контрастировала с куда более напряженной атмосферой, в которой протекали аналогичные мероприятия десятью годами раньше. Второе проявление того мемориального бума, о котором идет речь, – увлечение историческими выставками, начиная с успеха штутгарской выставки 1977 года, посвященной Гогенштауфенам (успех этот, превзошедший самые оптимистические ожидания, обозначил рез- кую перемену в общественных настроениях), и кончая тем интересом, с которым в нынешнем 1999 году были встречены в Германии как не- скончаемые торжества по случаю 250-й годовщины со дня рождения Гёте (Веймар по этому случаю был даже провозглашен “культурной столицей Европы”), так и празднование пятидесятилетия создания ФРГ и десятилетия со дня падения Берлинской стены, ставшего первым шагом на пути к объединению Германии. Большая выставка “Един- ство – Право – Свобода. Пути немцев, 1949-1999” (Einigkeit und Recht und Freiheit. Wege der Deutschen, 1949-1999), открытая в берлинском музее “Мартин Гропиус Бау” (Martin-Gropius-Bau) в мае нынешнего [1999] года, пользуется у публики неослабевающей популярностью, и организаторы надеются, что число посетителей превысит полмилли- она. Наконец, третье проявление мемориального бума – мода на исто- рические музеи. Первым серьезным шагом в этом направлении стало превращение выставки “Вопросы к немецкой истории” (Fragen an die deutsche Geschichte), открытой в 1971 году в связи с празднованием столетия постройки Рейхстага, в постоянную экспозицию. Второй су- щественной инициативой, которую следует упомянуть, было принятое в 1982 году решение (в определенном смысле явившееся следствием успеха тех выставок, которые проходили в 1981 году в связи с “годом Пруссии”) построить в Западном Берлине большой Немецкий истори- ческий музей (Deutsches Historische Museum), задуманный изначально как ответ на открытие в Восточном Берлине, в здании бывшего арсе- нала прусских королей (Zeughaus), Музея немецкой истории (Museum für deutsche Geschichte). Один из “парадоксов истории” заключается в том, что после падения Берлинской стены Немецкий исторический музей разместился в том самом здании, где прежде располагался его конкурент. Наконец, третьим важным шагом стало открытие в 1994 году в Бонне Дома истории Федеративной Республики Германии (Haus der Geschichte der Bundesrepublik Deutschland), прославляющего – умно, 36 Заочный круглый стол / Virtual Roundtable тонко и с использованием новейших технических достижений – успехи немецкой (западногерманской) демократии. Что же касается Берлина, то достаточно упомянуть недавнее завершение строительства Еврей- ского музея по проекту архитектора Даниэля Либескинда (шедевр, не имеющий себе равных) или начало работ по расширению Немецкого исторического музея (под руководством архитектора И. М. Пея), чтобы стало ясно: исторические музеи в Германии по-прежнему пользуются большим спросом. Параллельно наблюдается возрождение интереса немецких истори- ков к истории Германии, а с недавних пор – к истории коллективной памяти и исторического сознания. Если исторические книжные серии, выходившие до этого, состояли преимущественно из монографий, адресованных специалистам, то в начале 1980-х годов три крупных немецких издательства почти одновременно и с большим шумом ос- новали серии, предназначенные для широкой публики: к сочинению книг издатели привлекли известных историков, всерьез озаботились стилем, иллюстрациями, качеством печати. Публике эти амбициозные замыслы пришлись по вкусу; ответом на ее ожидания стала “Малая история Германии”, выпущенная несколько лет назад мюнхенским издателем Беком. Написанная одним из самых блестящих историков своего поколения, Хагеном Шульце, богато иллюстрированная репро- дукциями экспонатов берлинского Немецкого исторического музея, книга эта имела огромный успех; за два года было продано более ста тысяч экземпляров.9 В самое последнее время стали выходить (или готовиться к выходу) многочисленные работы, посвященные коллек- тивной памяти и ориентирующиеся – порой опосредованно, а порой совершенно явно – на “французский” тип исследований такого рода. После публикации пионерских статей Томаса Ниппердея “Националь- ная идея и национальный памятник в XІX веке” (1968) и “Кельнский собор – памятник нации” (1981)10 внимание немецких историков при- влекают в особенности две области. Первая – это, разумеется, память 9 Hagen Schulze. Kleine deutsche Geschicte (mit Bildern aus dem Historischen Museum). München, 1996. Эта книга к настоящему времени уже переведена на английский (продано 35.000 экземпляров), корейский, японский и польский языки. Готовится к выходу издание на французском. 10 Thomas Nipperdey. Nationalidee und Nationaldenkmal in Deutschland im 19. Jahrhundert // Historische Zeitschrift. 1968. Bd. 206. S. 527-585; Idem. La cathédrale de Cologne, monument à la nation // Réflexions sur l’histoire allemande / Traduit par Claude Orsoni. Paris, 1992. Pp. 222-245. Ab Imperio, 1/2004 37 о нацизме, причем в последние годы в работах, посвященных этой теме, наблюдается особенный интерес именно к феноменам памяти (а не только к историографическим и политическим аспектам, до сих пор остававшихся излюбленными предметами анализа). Из огромно- го потока литературы на эту тему выделим книги Юргена Даниэля, Норберта Рая, Джефри Херфа, Петера Райхеля, Петера Штайнбаха и Эдгара Вольфрума.11 Вторая область, вызывающая повышенный интерес историков, – это национализация немецкой коллективной памяти в XІX и начале ХХ века. Здесь следует назвать в первую оче- редь (хотя список этот, разумеется, также не претендует на полноту) работы Фолькера Аккермана, Райнхарда Алингса, Алеиды Ассман, Вольфганга Хардтвига, Михаэля Ейсмана, Райнхарта Козеллека, Лотара Махтана, Шарлотты Такке, Винфрида Шпайткампа и Якоба Фогеля.12 Увеличение числа исследований такого рода тем более характерно, что параллельно с ним крепнет и расцветает настоящая “немецкая школа 11 Jürgen Danyel (Hg.). Die geteilte Vergangenheit. Zum Umgang mit Nationalsozialismus und Widerstand in beiden deutschen Staaten. Berlin, 1995; Norbert Frei. Vergangenheitspolitik . Die Anfange der Bundesrepublik und die NS-Vergangenheit. München, 1996; Jeffrey Herf. Divided Memory. The Nazi-Past in the Two Germanys. Cambridge, Mass., 1997; Peter Reichel. Politik mit der Erinnerung. Cedächtnisorte im Streit um die nationalsozialistische Vergangenheit. München, 1999; Peter Steinbach. Widerstand gegen den Nazionalsozialismus in der Erinnerung der Deustchen. Paderborn, 1994; Petra Bock und EdgarWolfrum (Hrsg.). UmkämpfteVergangenheit: Ceschichtsbilder, Erinnerung und Vergangenheitspolitik im internationalen Vergleich. Göttingen, 1999. Назову также две книги, вышедшие в самое последнее время на французском языке: Jean Solchany. Comprendre le nazisme dans l’Allemagne des années zéro (1945-1947). Paris, 1997; Pierre-Yves Gaudard. Le Fardeau de la mémoire. Paris, 1998. 12 Volker Ackermann. Nationale Totenfeiern in Deutschland von Wilhelm I. bis FranzJosef Strauß. Eine Studie zur politischen Semiotik. Stuttgart, 1990; Reinhard Alings. Monument und Tradition. Das Bild vom Nationalstaat im Medium Denkmal. Berlin, New York, 1996; Aleida Assmann. Arbeit am nationalen Cedächtnis. Eine kurze Geschichte der deutschen Bildungsidee. Frankfurt, 1993. Wolfgang Hardtwig. Nationalismus und Bürgerkultur in Deutschland 1500-1914, Ausgewählte Aufsätze. Göttingen, 1994; Michael Jeismann. Das Vaterland der Feinde. Studien zum nationalen Feindbegriff und Selbstverständnis in Deutschland und Frankreich 1792-1918. Stuttgart, 1992; R. Koselleck und Michael Jeismann (Hrsg.). Der politische Totenkult. Kriegerdenkmäler in der Moderne. München, 1994; Lothar Machtan (Hg.). Bismarck und der deutsche National-Mythos. Bremen, 1994; Charlotte Tacke. Denkmal im sozialen Raum. Nationale Symbole in Deutschland und Frankreich im 19. Jahrhundert. Göttingen, 1995; Winfried Speitkamp. Die Verwaltung der Geschichte. Denkmalpflege und Staat in Deutschland 1871-1933. Göttingen, 1996; Jakob Vogel. Nationen im Gleichschritt: Der Kult der “Nation in...