Russia in the Modern World: A New Geography by Denis J. B. Shaw (review)

553 Ab Imperio, 1/2003 Игорь МАРТЫНЮК Denis J. B. Shaw, Russia in the Modern World: A New Geography (Oxford: Blackwell Publishers, 1999). 314 p., paperback edition.£16.99. После распада советской им- перии о “новой” географии в Рос- сии говорить устали. Случилось это не столько из-за неспособ- ности приверженцев различных географических направлений превратить методологическое многоголосье в синтез, сколько из-за того, что право на него было фактически монополизи- ровано геополитикой, пожалуй, единственным направлением в политической и экономической географии, успешно пережив- шим кризис гуманитарных наук 1990-х гг. В западной истори- ографии тоже заметен кризис- ный рубеж с последовавшим за ним переключением внимания на символическую географию, интердисциплинарные соци- альные исследования и критику метагеографической традиции. Трансформация подходов и тем хорошо прослеживается на при- мере оксфордской школы гео- графии и, в частности, в работах Дэниса Шоу.1 Последний его труд, “Россия в современном мире: новая гео1 См. его монографию, ставшую классикой исторической географии: Denis J. B. Shaw and Judith Pallot. Landscape and Settlement in Romanov Russia, 1613 – 1917. Oxford, 1990. О новых тенденциях: Denis J. B. Shaw (Ed.). The Post-Soviet Republics: A Systematic Geography. New York, 1995. Пример удачного “врастания” методов исторической географии в социальные исследования демонстрирует недавняя работа Ю. Пэллот, также представляющей оксфордскую школу: Judith Pallot. Land Reform in Russia, 1906-1917: Peasant Responses to Stolypin’s Project of Rural Transformation. Oxford, 1999. О критическом анализе метагеографии и основ геополитического мышления см.: Martin W. Lewis and Karen E. Wigen. The Myth of Continents: A Critique of Metageography. Berkeley, 1997. 554 Рецензии/Reviews графия”, ставит целью сделать то, что не удается современным политизированным российским географам – приблизиться к син- тезирующему представлению о новом “местоположении” России во множестве его аспектов (исто- рических, этнических, экономиче- ских и пр.), не забывая о динамике исторического развития. Каждый из аспектов Д. Шоу рассматривает в отдельных тщательно структури- рованных главах, начиная с темы “наследия” – исторического при- ращивания территории имперской России, особенностей станов- ления советской национальной федерации и командной модели экономики – и переходя к совре- менным проблемам рыночной реориентации промышленности, регионального деления РФ, гео- графии урбанизации и экологии. В двух последних главах масштаб исследования увеличивается. Здесь внутренние российские по- литические и экономические про- блемы вписываются в контекст отношений со странами ближнего зарубежья и странами (мировыми регионами), прилегающими к гра- ницам РФ. В таком тематическом комплексе каждый из аспектов по возможности связывается с остальными с учетом историче- ских изменений. Таким, по мнению Д. Шоу, и должен быть подход, претендую- щий на то, чтобы понять “муки” современной России. Автор кон- цепции “новой географии”, впро- чем, далек от мысли наделять российскую историю и географию роковыми особенностями. Исто- рически российское государствен- ное пространство формировалось так же, как и в Европе, а к этапам его становления вполне при- менима схема “макрогеографии западного империализма”. В этом случае выделяются несколько типов расселения (и экономиче- ских моделей), географически соответствующих разным ре- гионам империи: есть русский homeland, есть территории рус- ского заселения (“settler empire”), есть земли колонизационного значения (“riverine commercial emipre”) и, наконец, периферия, “национализированная” Россией в эпоху европейского импери- ализма (“nationalistic empire”). Экономически российская им- перская модель государственного капитализма вполне вписывается в общеевропейскую, а советская очень похожа на фордистский капитализм, со сходными этапами эволюции (только с последним из этих этапов – посткейнсиан- ским – коммунистам справиться не удалось). “Таким образом, российский опыт не был необыч- ным, как не был он и продуктом централизации и абсолютизма” (С. 26). Перечисляя в отдельной главке ставшие уже стереотипами 555 Ab Imperio, 1/2003 в историографии факторы “дли- тельного воздействия” в россий- ской истории (от климатических до социальных), Д. Шоу забывает о них в последующем повествова- нии. Ссылки на “идиосинкразию истории” появляются лишь при указании на противоречивость текущих процессов в экономике и неопределенность значения по- нятия “русская идентичность”. Аналитическая сторона ис- следования ценна структурно- географическим осмыслением экономических и этносоциальных проблем. Два вывода, сделанные Д. Шоу, достойны упоминания здесь. Первый необходимо учитывать в спорах о российском типе модер- низации, имея в виду то, что систе- ма управления и хозяйствования имела и имеет отличительные пространственные характеристи- ки,2 не вписывающиеся в какую- либо одну социологизаторскую макротипологию, типа “капита- листического”, “тоталитарного” “развивающегося” общества. Парадоксальность и живучесть асимметрии российской федера- тивной модели – вывод второй. Поощряя, с одной стороны, соз- дание автономных национальных образований в составе РСФСР и наделяя их равными правами с не- этническимиобразованиями,боль- шевики-модернизаторы старались, с другой стороны, не замечать того, что степень сохранности этниче- ских отличий этих регионов будет поставлена в зависимость от эко- номического развития. Коренная этничность размывалась не только произвольным, не учитывающим этнической географии, межева- нием автономных территорий, но и спецификой пространственного размещения производства (или связанной с ней региональной экономической сверхспециализа- цией), часто требовавшего притока рабочей силы извне. Процессы местного “национального строи- тельства”, способствующие ныне обратной миграции, обрекают большинство автономных терри- торий на экономический спад или аграризацию. Поиск компромисса “слабых” с центром неизбежен в этих условиях, как неизбежны аналогичные торги и в случае с экономически более сильными автономиями, имеющими запасы природных ресурсов. Вообще не стоит удивляться парадоксальности принципов федеративного деления: страна не имеет сильных региональных традиций, – замечает Д. Шоу. На2 В одной из глав (С. 81-83) Д. Шоу выделяет 8 таких черт, называя общую систему неосталинизмом, однако ряд других, столь же важных характеристик, так и остался не вычлененным из нарратива. 556 Рецензии/Reviews силие политики и экономики над географией и культурой характер- но для России со времен Петра Великого, автора проекта перво- го произвольного регионального “расчленения” империи. Стоит добавить: традиция эта исто- рически устойчива, поскольку появляется и вросшая в это про- извольное деление бюрократия (номенклатура), нечто вроде про- винциальной европейской аристо- кратии. Система эта, несмотря на попытки ее усовершенствования, переживает эпохи, репродуцируя себя. Сломать её трудно, а в пери- од коммунизма это стало просто невозможно. То, что остается вне этой системы – забота антропо- логов и этнографов (архетипы местных пейзажей в сознании и культурные вариации). Примечательно, что в XIX и XX вв. русские географы ломали головы над секретом администра- тивного деления больше, чем по- литики, но ничего, кроме природ- ного территориального комплекса и условности экономического районирования, предложенного Семеновым-Тян-Шанским, при- думать не смогли. Однако на практике даже рациональность экономического деления пре- вращается в фикцию: когда дело доходит до лоббирования и по- литических торгов с Москвой, регионы группируются отнюдь не по экономическому признаку. Изменения, сопутствовавшие распаду советской экономической системы, тем более требуют но- вых подходов в научной класси- фикации. Д. Шоу пытается найти их двумя способами: во-первых, совмещая социальные и эконо- мические показатели регионов (уровень промышленного спада, безработицы, структура профес- сиональной занятости населения, жизненных стандартов, межре- гиональной миграции) с потен- циалом (положительным или от- рицательным) трансформации их экономики в рыночных условиях и фактором пространственного размещения; во-вторых, про- ецируя на сетку традиционного деления данные электоральной географии. Электоральные “поля” сами по себе являются синтетич- ными, хорошо улавливают разрыв в уровне модернизации между северным и южными поясами РФ, но определяются множеством факторов, нестабильны и не учитывают культурные различия регионов.3 3 В работе выделяется 5 типов регионов: ключевые и проводящие (hub and gateway regions), по сути, микрорегионы, формируемые городами с ключевым значением для торговли – Москва, Санкт-Петербург, Владивосток, Екатеринбург, Краснодар; консервативный сельскохозяйственный регион – юг европейской и азиатской России, Северный Кавказ; ресурсные регионы – северный район европейской России, 557 Ab Imperio, 1/2003 Обращаясь к проблемам “за пределами географии России” – отношениям РФ со странами СНГ и зарубежьем, – Д. Шоу избегает их геополитизации. В первом случае комплексный подход бо- лее оправдан: есть особенности наследия “макрогеографии им- периализма”, и, следовательно, прежде всего стоит говорить о русской диаспоре и об “исключа- ющих” или “включающих” прин- ципах национальной идентич- ности (гражданства) в бывших союзных республиках, а также об экономической безопасности. Больше проблем возникает с деколонизацией там, где про- ходила условная межа “империи расселения” (“settler empire”) этнических русских, меньше – на инородной культурной перифе- рии, где возникла “nationalistic empire”. Однако рассматривать эти отношения исключительно с позиций постколониализма явно тенденциозно. Формы же геополитического влияния, главного его импера- тива “контроль без экспансии”, становятся экономическими, сама же континентальная геополитика все более сужается до “геогра- фии трубопроводов”. Возможно, близок Д. Шоу и к другому за- ключению. Очередное внутрен- нее переустройство переключает внимание России (и не только в плане символической географии и отношений “Self-Other”) со стран Центральной и Восточной Европы на страны южного пояса, ориентируя ее вглубь евразий- ского пространства. “В конечном итоге, то, каким образом русские смотрят на внешний мир, являет- ся отражением того, какими они видят самих себя” (С. 275). Задача написания “новой гео- графии” особенно сложна именно прослеживанием и концептуа- лизацией взаимосвязи явлений и, наверное, непосильна в мас- штабах одной интеллектуальной попытки. В работе Д. Шоу есть комплексность в использовании источников, есть их новаторский анализ и комбинирование, но мало синтеза. Этим, наверное, объяс- няется отсутствие заключения, а также то, что некоторые из глав монографии являются просто пояснением к массе данных из прилагающегося набора статисти- ческих таблиц и карт. Впрочем, все эти упущения превращаются в достоинства, если учитывать, что работа Д. Шоу одновременно может служить и учебным посо- бием, позволяющим студентам (и Восточная и Западная Сибирь; старый промышленный регион – Урал, Волго-Вятка, Центральный район; промышленный регион высоких технологий с центрами в крупных городах. Границы регионов, как видно, накладываются. 558 Рецензии/Reviews не только британским) помыслить контуры возможных концептуа- лизаций. В академическом отноше- нии, по словам самого автора, описание региона “во всей … сложности его исторического раз- вития, природного разнообразия и пространственной взаимос- вязанности достойно усилий и, собственно, является как раз той задачей, с которой только гео- графы и могут совладать. К тому же, обращение к региональной географии может дать основания для проверки более глобальных выводов социальной теории, давая им эмпирическое обосно- вание” (С. xvii). Россия осталась, география изменилась. Изменялась она и в прошлом, и нынешние изменения не последние. Д. Шоу доказы- вает, что не стоит переписывать каждый раз сызнова “историю с географией”. Emilian KAVALSKI Whether a Nation and… Whither if One? The Politics of Selection and Interpretation of the Past Patrick J. Geary, The Myth of Nations : The Medieval Origins of Europe (Princeton, NJ and Oxford: Princeton University Press, 2002); xii+2000 p. Index. ISBN: 0-69109054 -8 (cloth). Introduction The end of the Cold War has indicated not only to the material and ideational disparity between the former enemies, but has also set off resurgence in ethnic segmentation. It has been suggested that the tensions between “the West” and “the East” kept the lid on ethnic divisions not only within the immediate realms of the two superpowers, but also in the world at large. Once the conditions that maintained the order of deterrence disappeared, the supposed primordial aspirations re-emerged from the dust of ideological oblivion and groups whose names seemed condemned to the pages of history textbooks resurfaced in a full-blooded and often bloody fashion. “How and why ethnicity becomes a political tool?” is the topic of Patrick J. Geary’s book. ...