От Редакции: Границы Империи: В Поисках Пределов Применимости Исторических Метанарративов

9 Ab Imperio, 1/2003 ОТ РЕДАКЦИИ ГРАНИЦЫ ИМПЕРИИ: В ПОИСКАХ ПРЕДЕЛОВ ПРИМЕНИМОСТИ ИСТОРИЧЕСКИХ МЕТАНАРРАТИВОВ Настоящий номер открывает годовую программу Ab Imperio, по- священную исследованию проблем “фронтира”, границ и переходных зон. Мы планируем обсуждение этой темы в контексте теории нацио- нализма и истории империи и национальностей в России, Советском Союзе и постсоветских государствах. Предлагая новую тему года, мы продолжаем эксперимент, начатый в 2002 году, когда впервые четыре тематических выпуска Ab Imperio были объединены одной метатемой. В свое время мы сознательно пошли на этот эксперимент в области академической журналистики, поскольку тем самым достигалась наша главная цель: создание нарративной структуры для активно развивающихся исследований национализма и империи. Введение годовой темы можно рассматривать и как наш скромный вклад в процесс “возвращения нарратива” в социальные науки и историю. Мы “вернулись” к старому и некогда влиятельному в социальных и гуманитарных науках гранд-нарративу модерности и модернизации, но лишь затем, чтобы критически переосмыслив, обнаружить в нем новые грани, в том числе и те, которые возникли при пересечении оптики модернизации и модерности с проблематикой национализма и исследований империи. 10 От Редакции, Границы империи... Размышляя о сквозной теме 2003 года, редакторы журнала об- суждали следующий вопрос: а много ли существует “готовых” ме- танарративов (сопоставимых с универсальным и глобальным “мо- дернизационным”), к которым можно обратиться для актуализации конкретных исследовательских проблем? В этом свете наш эксперимент с введением годовых тем привносит дополнительную интригу: фоку- сируясь на фронтире, границах и переходных зонах, мы приглашаем авторов и читателей Ab Imperio изучить возможности создания новых метанарративов и конкретно, – превращения обозначенных нами про- блемных сфер в своего рода метанарратив, концептуальный медиатор, способствующий осмысленной и когерентной организации научных исследований всего спектра человеческого опыта и меняющий “точки рассмотрения” этого опыта. Проблема, разумеется, заключается в том, что именно с такими кон- цептами, как фронтир, граница или переходная зона, в социологических и исторических исследованиях связывается противостояние метанарра- тивам. Несколько иной была судьба у концепта границы в философской и лингвистической традициях. С возникновением и распространением в гуманитарных и социальных науках структуралистской парадигмы, всегда ставившей в привилегированное положение коллективные иден- тичности (такие, как класс или нация), в исследованиях человеческих обществ стала доминировать “блочная” картина мира, о которой писал Э. Геллнер. В рамках этой картины мира особое значение приобретает понятие границы, которое становится системообразующим. Еще в соссюровском определении структуры принципиальным было отноше- ние между элементами, что ставило в привилегированное положение понятие различия. Соответственно, теория символической границы Фредерика Барта была логическим продолжением структуралистского подхода к концепции границы. Критика структуралистских методов и поворот к постструктура- лизму повлияли на видение роли границы и позволили изменить фо- кус исследований так, что центральным стало не описание крупных общественных единиц и идентичностей, но отношение индивидуумов к этим идентичностям. Инновационная работа Питера Салинса1 про- демонстрировала, что процессы нациестроительства в пограничных районах протекают под воздействием множества факторов и что кон1 Peter Sahlins. Boundaries: the Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkeley, 1989. 11 Ab Imperio, 1/2003 цепция границы как непроницаемой линии с трудом применима даже к таким, казалось бы, линейным процессам, как формирование границы между двумя политическими нациями. Соответственно, на первое ме- сто выходят вопросы социальной самоорганизации и кристаллизации представлений о национальной или этнической принадлежности, т.е. вопросы активного участия исторических акторов в проведении, кор- ректировке и демонтаже границ, в силу чего история разнообразных “человеческих” границ перестает быть предопределенным истори- ческим фактом, а сам вопрос о границе становится в центр анализа, так как в нем выражается сущность человеческой деятельности по конструированию социального мира и приданию ему смысла. В то время как критика структурализма поставила под вопрос применение структуралистских версий границы в политической и социальной истории, в культурной истории эта критика вылилась в демонтаж гранд-нарративов европейской модерности. Одним из веду- щих направлений такого демонтажа является исследование процессов, посредством которых конструируется идентичность современного общества и проводятся границы (а также придается смысл и место в иерархии) большим историческим регионам (Европа, Восточная Европа, Балканы). Символическая граница здесь перестает быть бар- товской линией раздела, самопорождающейся в ежедневном общении представителей одной социальной группы с представителями другой, которая лучше всего реконструируется “взглядом снизу” и в локаль- ном масштабе. Ментальная география больших культурных регионов тесно связана с вопросом власти и интеллектуальной и культурной гегемонией, при ее анализе нельзя избежать “взгляда сверху”. Таким образом, концепция границы используется современными исследо- вателями в разных, порой противоречивых значениях. Однако этот факт позволяет надеется, что внутренняя глубина и разностороннее содержание термина сделают возможным диалог между различными методологическими точками зрения и разнообразными эмпирическими исследованиями. Для исследователей Российской империи и СССР вопрос о форми- ровании линий раздела приобретает огромную важность. Эволюция и распад этих государственных образований актуализировали линии раздела в наиболее видимых формах – в форме государственной гра- ницы и линий противостояния в вооруженном конфликте. Именно эта регионально-историческая особенность усложняет, но вместе с тем максимально актуализирует критическое осмысление концепции 12 От Редакции, Границы империи... границы в исследованиях истории Российской/советской империи и нациестроительства. Статья А. Рибера, октрывающая методологическую рубрику номера, станет важной отправной точкой и историографическим подспорьем для тех, кто стремится серьезно работать с концептом “границы”, ис- пользуя весь его потенциал. Статьи А. Каппелера и Д. Лейтина, также помещенные в рубрике “Методология и теория”, глубоко, подробно и новаторски представляют и осмысливают конкретные трактовки границы, отмеченные Рибером (потенциал приложения тернеровской концепции “фронтира” к российскому материалу – у Каппелера, гра- ницы языкового сообщества – у Лейтина). Материалы исторической рубрики свидетельствуют об актуаль- ности традиционного понимания границы национальной общности, причем в особых условия нациестоительства советского времени проблема политических границ тесно увязывается как с проблемами контроля за пограничными процессами со стороны большевистского центра, так и со стремлением использовать национальные процессы для продвижения коммунистического проекта за пределы СССР (см. статью П. Варнавского). Проблематизация границы в контексте им- перии позволяет взглянуть на нее как на производную от действия двух (или более) соревнующихся проектов – национального(-ных) и имперского. Соревнование этих проектов происходит в гравитацион- ном поле, создаваемом социальной и экономической модернизацией. Такой исследовательский подход объединяет традиционное линейное понимание границы национально-политического образования с трак- товкой границы как зоны взаимодействия различных политических и социальных сил (см. статью М. Витухновской). Именно в русле этой трактовки фронтира как особой ситуации, открывающей возмож- ность для действия множества факторов (“колониального” анклава, фронтирной ментальности, отсталости государственного аппарата), и создаются предпосылки для уникальных процессов самоорганизации населения и пересечения этноконфессиональных и социальных границ, что демонстрирует исследование одесской еврейской преступности начала ХХ века (см. статью И. Герасимова). Таким образом, фрон- тир – зона относительной свободы в ее взаимодействии с имперским центром как воплощением нормативности – оказывается еще одним плодотворным подходом к проблематике границы в исследованиях национальных и имперских проектов (см. статью К. Шарфа). Наконец, как свидетельствуют материалы номера, изучение процесса конструи- 13 Ab Imperio, 1/2003 рования символических границ является одним из наиболее динамично развивающихся аспектов “пограничного” метанарратива (См. статьи В. Бобровникова, Т. Скрынниковой, С. Абашина, М. Бейкера и др.). В этой связи особо хочется выделить блок материалов, в которых исследуется проблема языка в многонациональном обществе. Сре- ди множества элементов символических границ, выстраивающихся между группами людей, языковая граница в обыденном общении вы- ступает как наиболее четкая и очевидная. Романтические идеологии национализма, утверждавшиеся на протяжении XIX века, со времен Вильгельма Гумбольдта связывали язык, отражающий “дух” народа, с самыми основными “естественными” характеристиками “нации”. В определенном смысле продолжением этой романтической традиции можно считать современный принцип национального самоопределения, который в значительной степени основывается на этнолингвистических характеристиках претендующей на самоопределение группы. В последние десятилетия в гуманитарных и социальных науках выработался единый взгляд на язык как на средство конструирования социальной реальности, и, соответственно, именно репрезентации – языковые репрезентации прежде всего – стали объектом исследова- ния. После “лингвистического поворота” второй половины ХХ века не только антропологи, но и социологи и историки признали мето- дологическое лидерство лингвистики. При этом часто забывается, что язык не является онтологической постоянной, что он сам есть объект и продукт дискурсов, что он конструируется и изменяется во времени. Если язык не является константой и подвержен влиянию, прин- ципиальное значение приобретает исследование дискурсов о языке, отражающих не только общую эпистемологическую картину эпохи, но и вполне конкретные и ограниченные социальные и политические процессы. Последние особенно заметны в многонациональном госу- дарстве, где любой дискурс о языке по определению является поли- тическим, отражая либо стремление к возведению языковых границ, либо – к (насильственной) языковой ассимиляции. Обозначенная альтернатива, безусловно, не исчерпывает возможные подходы к ин- терпретации дискурсов о языке. Задавшись вопросом о возможности языкового сообщества, т.е. такого сообщества людей, где существуют условия успешной ком- муникации двух случайно взятых индивидуумов, Дэйвид Лэйтин обнаруживает, что современная лингвистика (постольку, поскольку 14 От Редакции, Границы империи... она вообще интересуется этими вопросам) с ее концепцией генетиче- ского родства языков не предлагает адекватного исследовательского инструментария для измерения эффективности языковых сообществ. И действительно, наличие на одной территории нескольких групп, говорящих на генетически не связанных языках, вовсе не означает, что такие страны не являются языковыми сообществами. Наличие общего (или даже нескольких общих) языков гарантирует взаимное общение людей через видимую языковую границу, тогда как относительная близость языков друг к другу еще более облегчает интеллигибельную коммуникацию. Для исследователей российского имперского, советского и пост- советского пространства небезразлично, что концепция языкового сообщества, которая основывается на понятии взаимной интеллиги- бельности (в противовес генетической связи между языками) Джона Гринберга, по своим принципам тесно связана с теорией языкового союза, автором которой были Н. С. Трубецкой и Р. О. Якобсон. Со- временные исследователи отмечают, что именно Якобсон и Трубецкой произвели “великую революцию” в лингвистике, сконцентрировавшись не на генетических связях между языками, а на связях, приобретенных и определяемых совместным историческим опытом.2 Напомним, что теория языковых союзов была частью проекта по “посмертной” реаби- литации многонациональной Российской империи. Статья Д. Лейтина в настоящем номере AI убеждает, что осознание относительности языковой границы позволяет лучше понять механизмы функциони- рования многонациональных сообществ, в которых, с одной стороны, существует возможность многоязычия (принцип дву- или триязычия определенных групп населения), а с другой – широкое поле для манипу- ляций границей между языком и диалектом, причем оба понятия тесно связаны с определенными концепциями национальной идентичности доминантных или миноритарных групп. Как демонстрирует статья Д. Сталюнаса, противоречивые и не- последовательные взгляды имперских властей на белорусский язык зачастую определялись тем или иным пониманием “русской нации”. Стремление включить в триединую русскую нацию белорусов, с одной стороны, способствовало относительной терпимости к использованию белорусского языка (воспринимаемого как “наречие” русского – ведь 2 Патрик Серио. Структура и целостность. Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе. 1920-30-е гг. М., 2001. 15 Ab Imperio, 1/2003 невозможно обрусить тех, кто уже русский), а с другой – вело к вы- теснению этого языка в область фольклора, к его низведению на уро- вень нестандартного и архаического наречия. В работе К. Вулхайзера зависимость языка от внелингвистических факторов становится еще более очевидной: в исследовании, посвященном взаимосвязи этно- конфессиональной идентичности и языковой динамики, автор убеди- тельно показывает, что континуум восточнославянских диалектов в районе современной польско-белоруской границы, который в течение долгого времени существовал в сочетании с конфессиональным дис- континуумом, демонстрирует черты прерывности, возникавшей в результате действия модерновых практик национализации языков. В то же время, несмотря на полувековую историю действия этих раз- деляющих факторов, носители диалектов реализуют свои языковые стратегии, позволяющие им поддерживать местные говоры и отража- ющие, посредством сочетания стандартизованного языка и местного говора, стремление как к удержанию “местной” идентичности, так и к “модерности”, которой характеризуется стандартизованный язык. Наконец, в статье С. Вертхайм отражен процесс операции над языком, целью которой является увеличение дистанции между доминантной речью, воспринимаемой как средство господства имперской власти, и языком мобилизирующегося национального меньшинства. В особых условиях советской “империи позитивного действия” это меньшин- ство стало титульным и получило необходимые ресурсы для языковой политики. С. Вертхайм показывает, как язык приобретает функции маркера культурной и политической границы, а его фонетические или грамматические элементы становятся знаками культурной и по- литической позиции. Предлагаемый читателям AI блок “лингвистических” материалов, как нам представляется, позволяет взглянуть на проблему языка, как на любую другую социальную проблему в ее исторической динамике, и еще раз проблематизировать один из аспектов функционирования символической границы многонациональных обществ, в которых язык играет такую важную роль. Трансформация концепта границы из маргинального аспекта исто- рических и социальных исследований в некий объединяющий мета- нарратив предполагает исследование всей глубины и многогранности этого концепта, возможности взаимного “перевода” самых разных подходов и трактовок в рамках заданного проблемного поля. Для нас особое значение имеет и потенциал концепта границы в его прило- 16 От Редакции, Границы империи... жении к различным аспектам национализма, нациестроительства и истории империй. Все это и определит содержание нашего годового эксперимента в 2003 году. Редакция Ab Imperio: И. Герасимов С. Глебов A. Каплуновский M. Могильнер A. Семенов ...