Jewish Marriage and Divorce in Imperial Russia by ChaeRan Y. Freeze (review)

455 Ab Imperio, 4/2002 8 Понятие заимствовано из: А. В. Ремнев, П. И. Савельев. Актуальные проблемы изучения региональных процессов в имперской России // Имперский строй России в региональном измерении (XIX – начало XX века). М., 1997. С. 6. Борис МИРОНОВ ChaeRan Y. Freeze. Jewish Marriage and Divorce in Imperial Russia. Hanover, NH: Brandeis University Press, 2002. Appendix. Glossary of Transliterated Terms. Bibliography. Index. 399 p. Книга проф. Брандайского уни- верситета (США) Шаран Фриз по- священа истории еврейской семьи в императорской России. Благода- ря тому, что история семьи рассма- тривается на фоне повседневной жизни и в связи с национальной политикой, модернизацией, секу- ляризацией, демографическими процессами, семейным правом и обычаями, монография выходит за рамки чистой истории семьи и является исследованием по соци- альной истории и одновременно по истории повседневной жиз- ни российских (за исключением польских) евреев. Пристальное внимание автора к языку, поняти- ям, которые выражали нормы по- ведения и обычаи, говорит о том, что “лингвистический поворот” в историографии оказал некоторое влияние на подход Фриз к теме. Ценность монографии для рос- сийского читателя состоит также в том, что наша историография бедна работами по исторической демографии евреев, так как демо- графические источники написаны большей частью на идише или иврите – языках, мало доступных русскоязычному исследователю. Исследование опирается на раз- нообразные и обильные источни- ки, в первую очередь архивные (несколько лет автор работала в архивах Петербурга, Москвы, Киева, Одессы, Харькова, Львова, Житомира и Вильнюса); широко использовались также и печатные источники – своды законов, газеты, журналы, дневники, воспомина- ния. Книга включает 32 таблицы с демографическими данными, по- черпнутыми из еврейских метри- ческих книг, которые впервые вво- дятся в научный оборот. Порадуют читателя и 18 редких фотографий, дающих много дополнительной, интересной информации о повсед- невной жизни евреев. конструкцией”8 такого многокон- фессионального государства, как Российская империя. 456 Рецензии/Reviews Книга имеет стройную логи- ческую структуру. Во введении дается обстоятельный обзор ли- тературы и использованных ис- точников. Первая глава посвящена процедуре заключения брака и создания семьи, вторая – инсти- тутам (раввинской комиссии и раввинату), которые регулировали порядок в еврейской семье, тре- тья – распадению брака и разво- ду, четвертая – бракоразводному процессу и проблемам, которые он ставил перед разводящимися су- пругами, пятая глава – проблемам семейной реформы. В заключении подводятся итоги исследования, при том, что каждая глава также имеет краткое заключение. Книга включает также статистическое приложение, словарь специаль- ных терминов и библиографию. Что нового привносит книга в наши исторические представ- ления? Прежде всего читатель полу- чит массу свежей информации о повседневной жизни евреев – об искусстве сватовства и брачных брокерах, о брачном рынке и сва- дебном ритуале, о семейных от- ношениях и конфликтах между су- пругами,обракоразводныхпроцес- сах и тяжелой жизни евреек после развода, о деятельности раввинов в еврейской общине и др. Словом, любители антикварной истории найдутвкнигемноголюбопытного о семейной жизни евреев. Но и социальный историк будет вознагражден – он получит цель- ное представление о еврейской семье и ее эволюции за более чем столетний период. Вот, на мой взгляд, наиболее важные наблюде- ния и выводы. До середины XIX в. в черте оседлости еврейский се- мейный быт стоял на незыблемых вековых традициях. Заключение брака находилось в руках родите- лей, молодая семья вливалась в ро- дительскую и полностью зависела от нее. Сама семейная жизнь нахо- дилась под общественным контро- лем и строилась по традиционной патриархальной модели, в основе которой лежали талмудические ценности семьи – жесткая иерар- хичность, разделение гендерных ролей, доминирование мужчин над женщинами, родителей – над детьми, старших – над младшими. К середине века сформировалась новая буржуазная идеология се- мьи и брака, которая давала мо- лодым право выбирать партнера, руководствуясь романтическими соображениями, создавать не зависимую от родителей семью и жить так и там, как и где они считали целесообразным. Хотя новые воззрения весьма медленно проникали в массовое сознание и реализовывались в жизни, во второй половине XIX – начале XX в. еврейский брак и семья ис- пытали важные изменения. Самое существенное состояло в том, что 457 Ab Imperio, 4/2002 фактический брачный возраст и у мужчин, и у женщин увеличился на 2-4 года. В первой половине XIX в. большинство женихов и почти все невесты были моложе 21 года, в 1867 г. – 43% мужчин и 61% женщин, в 1897 г. – только 6% мужчин и 25% женщин имели возраст меньше 21 года. В резуль- тате в 1890-е гг. типичный возраст невесты составлял 21-23 года, жениха – 23-27 лет (с. 53, 56). Сле- довательно, в конце XIX в. боль- шинство евреев заключало брак в зрелом возрасте, когда мужчины имели профессию и могли само- стоятельно зарабатывать себе на жизнь. Уже в силу этого авторитет родителей при заключении брака понизился, им стало трудно при- нуждать молодежь к вступлению в брак, они должны были считаться с мнением новобрачных, которые во многих случаях самостоятель- но, без посредников устраивали свою жизнь. На брачном рынке по-прежнему ценились проис- хождение, в особенности из сре- ды раввинов, семейный капитал, моральные качества, талмудиче- ская образованность для мужчин, коммерческий талант и способ- ности вести домашнее хозяйство для женщин. Поиск партнеров поручался профессиональным брачным брокерам. Заключение брачного контракта еще более коммерциализировалось, здоровье партнера приобрело значительный вес и могло компенсировать не- достаток капитала и знания Торы (с. 29). Порядок в еврейской семье, как и в общине в целом, поддер- живали раввины, строго пресе- кавшие отклонения от традиций. Российское государство, стремив- шееся установить контроль над еврейским населением, обнаружи- ло, что в отношении евреев нельзя было применить традиционный “имперский метод” – исполь- зовать существовавшую еврей- скую элиту для управления. Как это наблюдалось в европейских странах в более раннее время, еврейское общество отчетливо проявило нежелание интегриро- ваться в российскую социально- политическую систему. Причем это стремление к изоляции под влиянием правительственной политики в еврейском вопросе было даже более выраженным, чем в других странах. Тогда пра- вительство решило проводить свою политику среди еврейского населения через “казенных”, или официальных, раввинов и учи- телей, которые получали обра- зование в специально созданных раввинских училищах в Вильно (с 1846 г.) и Житомире (с 1847 г.), находившихся под контролем Министерства просвещения. С 1855 г. для определения в раввины требовалось получение образова- ния в раввинском училище или в 458 Рецензии/Reviews общих высших и средних учебных заведениях, а при недостатке тако- вых в течение 20 лет разрешалось приглашать ученых евреев из-за границы. Казенные раввины из- бирались населением на три года и утверждались в должности гу- бернским начальством. Так была создана официальная структура власти в черте оседлости. Одна- ко казенные раввины не смогли реализовать возложенные на них правительством надежды, пре- жде всего потому, что реформа не встретила поддержки со стороны евреев. Кроме того, в большинстве случаев обязанности раввинов, часто “по совместительству”, исполняли дантисты, врачи, апте- кари и другие лица, закончившие светские учебные заведения. Из-за недостатка талмудической образованности они не могли вы- полнять функции традиционных раввинов – быть наставниками, проповедниками, блюстителями и толкователями религиозного закона. Их деятельность ограни- чилась ведением метрических книг и совершением обрядов бра- косочетания, расторжения браков, погребения, обрезания младенцев и наречения им имен; да и это они часто выполняли неудовлетвори- тельно, вызывая справедливые нарекания за коррумпированность и некомпетентность. Как заметила Фриз, казенные раввины были более чиновниками, чем автори- тетными наставниками (с. 283). Поэтому во многих еврейских общинах наряду с казенными про- должали действовать и традици- онные духовные раввины, имев- шие специальную подготовку для исполнения истинно раввинских обязанностей. Сосуществование казенных и духовных раввинов приводило к двоевластию в брач- но-семейных делах и подрывало престиж не только казенных раввинов, но и всего института раввината. От неопределенности, произвола и злоупотреблений страдали больше всего женщины, которые попали в зависимость от капризов не только своих мужей, но и раввинов. Запутанность в решении матримониальных дел, в особенности разводов, приво- дила к тому, что появилось мно- го людей, желавших семейной реформы, которые критиковали традиционные и формулировали новые, современные представле- ния о браке и семейной жизни. Образованные евреи, получившие хорошее светское образование в гимназиях и университетах, устраивали свою семейную жизнь на новых основаниях, с другими гендерными ролями, другим ба- лансом власти, более благопри- ятным для женщин. Еврейский закон давал широ- кие возможности обоим супругам для развода, если их семейная жизнь не складывалась. Основа- 459 Ab Imperio, 4/2002 ния для разводов, достаточные для раввинского суда, намного превышали число таковых для христиан или мусульман. Напри- мер, в еврейской общине г. Вильно в 1837–1838, 1845 гг. было совер- шено 240 разводов по 28 основа- ниям (у православных было толь- ко пять), в том числе по таким, как “партнер не нравится”, “партнера не любят”, “партнер ругает роди- телей”, “религиозные запрещения мешают мужу вступать в сексу- альные контакты с женой” и др. (с. 151–152). Поэтому уровень разво- дов среди евреев всегда был выше по сравнению с христианским или мусульманским населением. Учитывая увеличение брачного возраста, рост образования, влия- ние идей еврейского просвещения (хаскалы) и модернизации, охва- тившей все стороны еврейской жизни, можно было ожидать, что в пореформенную эпоху процент разводов увеличится. Однако официальная статистика разводов свидетельствовала о снижении их числа. Именно на этом основании Фриз и делает свой принципи- альный вывод о возникновении большого и все более растущего расхождения между числом фак- тически распавшихся семей и чис- лом юридически оформленных разводов. Этот вывод мне пред- ставляется верным, хотя уровень разводов в первой половине XIX века имеющиеся данные, на мой взгляд, преувеличивают. Напри- мер, данные говорят, что в Вильно в 1837–1853 гг. два из трех заклю- ченных браков распадались (с. 148). Это больше, чем в настоящее время в США и России – мировых лидерах по уровню разводов. В то же время в 1857-1869 гг. распада- лось всего 6.7% – почти в 10 раз меньше, чем 10-15 годами раньше (с. 292-303). Надежность этих данных автор доказывает ссыл- ками на современников, которые свидетельствовали, что разводы были широко распространены. Но, на мой взгляд, этот неверо- ятно высокий уровень разводов объясняется либо недоучетом числа браков, либо, скорее всего, тем, что в Вильно в 1837-1853 гг. было легче получить развод, чем в других городах. Поэтому виленские данные правильно отражали виленский уровень браков, а уровень разводов пре- увеличивали. По-видимому, этот уровень в пореформенное время действительно понижался, но не столь существенно, как следует из приводимых статистических дан- ных, во всяком случае, по Вильно. Главная причина уменьшения разводов, по мнению Ш. Фриз, со- стояла в том, что фактический рас- пад семьи перестал оформляться юридически. Последствия разво- да были столь обременительны, что многие откладывали развод, либо пока можно было терпеть 460 Рецензии/Reviews номинальные брачные узы, либо до нового брака. Для мужчин главным поводом для откладывания развода были финансовые последствия – возмещение приданого, оплата контракта, поддержка детей и дру- гие расходы, поскольку женщины стали настойчиво добиваться вы- полнения мужчинами всех финан- совых обязательств, оговоренных в брачном контракте, причем не только в раввинском суде, но и в светских судах, подкупить которые было практически невозможно. Неохотно на формальный развод шли и женщины ввиду финансо- вых потерь, социального остра- кизма и нежелания оставаться матерью-одиночкой. По переписи 1897 г. разведенных евреек было в три раза больше, чем евреев, что указывает на большие трудности для женщины вступить во второй брак. В случае развода женщины сталкивались с множеством юри- дических проблем, связанных с социальным статусом и правом жительства вне черты оседлости, которое они теряли при разводе. Именно тяжелые для обеих сторон последствия развода имели резуль- татом уменьшение числа формаль- ных разводов и использование не- формальныхспособовпрекращения брачныхотношений– раздельного проживания, двоебрачия, или полного уклонения от выпол- нения супружеских обязанностей, или миграции. Большое расхождение в числе фактически и формально распав- шихся браков свидетельствовало, по мнению Фриз, о глубоком кризисе, переживаемом еврейской семьей в конце XIX – начале XX в. Этот кризис серьезно ударил по престижу не только казенных, но и духовных раввинов, так как недовольные ими евреи стали искать и находить защиту своих прав в светских российских судах. Проникновение современности в еврейскую жизнь подрывало не только устои семьи, но и власть консервативного раввината. По- этому в начале ХХ в. консерва- тивные духовные раввины пошли на сделку с российским государ- ством – раввины согласились ис- коренять еврейский радикализм, укрощать освободительное дви- жение в еврейской среде, консер- вировать еврейские традиции в обмен на поддержку государства. Ортодоксальный раввинат, воз- можно, в значительной степени благодаря этой поддержке, заво- евал еврейский электорат на вы- борах в Государственную Думу и до некоторой степени, хотя и на короткое время, вернул утрачен- ный авторитет среди населения. Таковы главные выводы, сде- ланные в монографии Фриз, – они важны, свежи и интересны и ставят новые вопросы для дальнейшего изучения. Как это ни парадоксально, евреи, замкнутые 461 Ab Imperio, 4/2002 в черте оседлости, отгороженные от других этносов и скованные религиозными и культурными традициями, испытывали сильное западноевропейское влияние в, пожалуй, самой консервативной сфере человеческой жизни – в семейных отношениях, причем испытывали даже в большей сте- пени, чем окружавшее их русское, украинское или белорусское на- селение. В чем причины этого? Пожелаем, чтобы Фриз в своих следующих работах нашла ответ и на этот нелегкий вопрос. Подведем итог. Богатая ис- точниковедческая база делает исследование Ш. Фриз фунда- ментальным, а свежие интерпре- тации – оригинальным. Книга заполняет пробел в российской социальной и демографической истории и станет необходимой для всех, кто интересуется еврейской историей периода империи. Michael KEMPER В. О. Бобровников. Мусуль- мане северного Кавказа: обычаи, право, насилие. Очерки по исто- рии и этнографии права Нагорно- го Дагестана. Москва: Восточная Литература, 2002. 368 с., 49 илл. Vladimir Bobrovnikov’s Russian book The Muslims of the Northern Caucasus: Custom, Law and Power is an outstanding piece of scholarship . It is the result of almost ten years of work on and in Daghestan, a country which the author calls a “testing ground” (Russian poligon) for legal transformations since the 18th century (p. 98). The book focuses on the interrelationship between customary law (Arabic adat), Shari’a, and secular State law over a considerable span of time. It is based on an abundance of local sources on legal practice, including epigraphica of the 14th century, unpublished adat booklets of the 18th and 19th centuries, legal documents of the 19th and early 20th centuries (all in Arabic), historical accounts and first-hand oral information from the author’s fieldwork (partly in the North Caucasian Avar language), as well as Russian legal codes and protocols of the Soviet era; last not least Bobrovnikov also analyzes interviews with Chechen rebels of the late 1990’s. At the same time, it is a very personal book. The author criticizes Russian (Imperial, Soviet as well as post-Soviet) ethnological scholarship for its ideological stands and its theoretical shortcomings. Too often the ethnographer functioned as a “mediator” between the Muslim population and the State, thus exerting a considerable influence ...