За Пределами “Идентичности”

61 Ab Imperio, 3/2002 Роджерс БРУБЕЙКЕР, Фредерик КУПЕР ЗА ПРЕДЕЛАМИ “ИДЕНТИЧНОСТИ”* “Самое худшее, что человек может сделать со словами, — писал Джордж Оруэлл полвека назад, — это сдаться на их милость”. Если язык является “инструментом для выражения, а не сокрытия или предотвращения мыслей,” - продолжал он, необходимо “позволить смыслу выбрать слово, а не наоборот”.1 Тезис данной статьи со- стоит в следующем: социальные и гуманитарные науки сдались на * Мы хотели бы поблагодарить Zsuzsa Berend, John Bowen, Jane Burbank, Margit Feischmidt, Jon Fox, Mara Loveman, Jitka Malečková, Peter Stamatov, Loic Wacquant, Roger Waldinger, а также редакторов журнала Theory and Society за ценные комментарии и предложения по первым вариантам статьи. Мы также благодарны Center for Advanced Study in the Behavioral Sciences, где эта статья была задумана в ходе обеденного разговора, и участникам коллоквиума факультета социологии Университета Калифорнии, Лос-Анджелес (UCLA), и семинара преподавателей “Компаративные исследования социальных трансформаций” в Университете Мичигана, где были представлены первые варианты этой статьи. И последнее слово благодарности — нашим аспирантам, которые благосклонно принимали – но не обязательно соглашались – наши замечания по поводу использования кажущегося незаменимым термина. ** Перевод выполнен по изданию: Rogers Brubaker and Frederick Cooper. Beyond Identity // Theory and Society. 2000. No. 1. Pp. 1-47. Р. Редакция Ab Imperio выражает благодарность Kluwer Academic Publishers и авторам за предоставленную возможность опубликовать данную статью на русском языке. Перевод Д. Кучеровой под редакцией А. Семёнова и М. Могильнер. 1 George Orwell. A Collection of Essays. New York, 1953. Рр. 169-170. 62 Р. Брубейкер, Ф. Купер, За пределами “идентичности” милость слова “идентичность” (identity), что влечет интеллектуаль- ные и политические последствия и ввиду чего необходимо найти более удачную исследовательскую альтернативу. Мы утверждаем, что “идентичность” может значить либо слишком много (если тер- мин употреблять в его “сильном” значении), либо слишком мало (в “слабом” значении), либо совсем ничего (в силу двусмысленности понятия). Мы исследуем сумму концептуальных и теоретических задач, которые “идентичность” призвана решить, и приходим к вы- воду, что эти задачи могут быть более адекватно решены с помощью других терминов, менее двусмысленных и не обремененных жесткими коннотациями “идентичности”. Мы утверждаем, что преобладающая конструктивистская тенденция в отношении идентичности – попытка “смягчить” термин, очистить его от нагрузки “эссенциализма”, подразумевая, что идентичности создаются, изменяются и множатся, – не дает нам достаточных осно- ваний для использования термина “идентичность” вообще и обедняет аналитический аппарат, с помощью которого мы производим анализ “сильного” значения и разбор эссенциалистских претензий современ- ной политики идентичности. “Мягкий” конструктивизм позволяет мнимым “идентичностям” распространяться. Но по мере их распро- странения термин теряет свое аналитическое свойство. Если все есть “идентичность”, ее нет вообще. Если она так пластична и изменчива, как мы должны изучать процесс ее формирования, установления, ут- верждения и кристаллизации? Если она конструируется изнутри, то как оценивать воздействие внешних идентификаций, которое порой принимает характер принуждения? Если идентичностей много, как воспринимать жесткую однозначность, которой часто и порой успешно добиваются политики, желающие придать простым категориям статус сплоченных и эксклюзивных групп? Как понимать силу и пафос по- литики идентичностей? “Идентичность” — ключевой термин в повседневном словаре совре- менной политики, и социальные аналитики должны это учитывать. Но это не обязывает нас использовать “идентичность” в качестве категории в нашем анализе или концептуализировать ее как нечто, что имеют, ищут, создают и обсуждают абсолютно все. Концептуализация всех соотношений и связей, всех форм принадлежности, всех инстанций общности, привязанности и сплоченности, всех аспектов самопони- мания и самоопределения в идиоме “идентичности” заключает нас в рамки прямых, негибких и ограниченных понятий. 63 Ab Imperio, 3/2002 Настоящая статья не стремится подключиться к продолжающейся дискуссии о политике идентичности.2 Вместо этого мы обращаемся к идентичности как категории анализа. Это не просто “семантический” или терминологический вопрос. Использование термина “идентич- ность” и злоупотребление им, по нашему мнению, влияет не только на язык социального анализа, но и обязательно – на его содержание. Социальный анализ, включая анализ политики идентичности, предпо- лагает использование сравнительно однозначных категорий. Какова бы ни была многозначность и незаменимость категории “идентичности” в определенных практических контекстах, “идентичность” все же остается понятием слишком неопределенным, разрываемым между “сильным” и “слабым” значениями, эссенциалистскими коннотациями и конструктивистскими определениями, чтобы отвечать потребностям социального анализа. Кризис “идентичности” в социальных науках “Идентичность” и сходные термины в других языках имеют дли- тельную предысторию использования в качестве технических терми- нов в западной философии, начиная с древних греков и заканчивая современной аналитической философией. Их использовали для опи- сания вечной философской проблемы постоянства среди проявлений изменчивости и единства среди проявлений многообразия.3 Однако общеупотребительное и социально-аналитическое значение “идентич2 По вопросу критики политики идентичности см. Todd Gitlin. The Twilight of Common Dreams: WhyAmerica is Wracked by Culture Wars. New York, 1995; защита этой политики: Robin D. G. Kelly.Yo’Mama’s Dysfunctional!: Fighting the CultureWars in UrbanAmerica. Boston, 1997. Предположение, что зенит политики идентичности уже прошел, рассмотрено в: Ross Posnock. Before andAfter Identity Politics// Raritan. 1995. No. 15. Pp. 95-115; а также в DavidA. Hollinger. Nationalism, Cosmopolitanism, and the United States // Noah Pickus (Ed.). Immigration and Citizenship in the TwentyFirst Century. Landham, MD., 1998. 3 Avrum Stroll. Identity. Encyclopedia of Philosophy. Vol. IV. New York, 1967. Pp. 121-124. Современное философское осмысление предложено в B. Böhm. Identität und Identifikation: Zur Persistentz physikalischer Gegenstände. Frankfurt/Main, 1989. По истории создания и изменения значения “идентичности” и сходных терминов см. W. J. M. Mackenzie. Political Identity. New York, 1978. Pp. 19-27 и John D. Ely. Community and the Politics of Identity: Toward the Genealogy of a Nation-State Concept // Stanford Humanities Review. 1997.Vol. 5. No. 2. Pp. 76 ff. 64 Р. Брубейкер, Ф. Купер, За пределами “идентичности” ности” и родственных терминов вошло в обиход сравнительно недавно, и его происхождение можно легко локализовать. Внедрение “идентичности” в социальный анализ и первоначаль- ное распространение понятия в социальных науках и общественном дискурсе произошло в Соединенных Штатах в 1960-х (а наметилось еще во второй половине 1950-х).4 Самая важная и известная веха – это появление и популяризация работы Эрика Эриксона (Erik Erikson), который, влобавок, придумал термин “кризис идентичности”.5 Но, как показал Филип Глизон (Philip Gleason),6 у термина “идентичность” в системе социального анализа были и другие источники. Понятие идентификации вырвали из его первоначального, специфически психоаналитического контекста, где этот термин появился благодаря Фрейду. Его связали, с одной стороны, с этничностью (принципи- альный вклад внесла влиятельная книга Гордона Элпорта /Gordon Allport/ Сущность предубеждения /The Nature of Prejudice/, 1954), и с другой – с социологической теорией ролей, а также теорией референтных групп (вклад таких деятелей, как Нельсон Фут /Nelson Foote/ и Роберт Мертон /Robert Merton/). Социология символических интеракций, с самого начала сосредоточенная на феномене “я” (“the self”), все больше и больше употребляла термин “идентичность”, от- части благодаря влиянию Ансельма Строса7 (Anselm Strauss). Еще более глубокое влияние на популяризацию понятия “идентичность” оказали работы Ирвинга Гоффмана (Erving Goffman) в области симво4 См. Philip Gleason. Identifying Identity: A Semantic History // Journal of American History. 1983. Vol. 69. No. 4. Pp. 910-931. Энциклопедия социальных наук 1930-х гг. (Encyclopedia of the Social Sciences. New York: MacMillan: 1930-1935) не со- держит статьи “идентичность”, но содержит “идентификация”. В основном эта статья посвящена отпечаткам пальцев и другим судебным способам маркировки (Thorstein Sellin. Vol. 7. Pp. 573-575). Международная энциклопедия Социальных наук (International Encyclopedia of the Social Sciences. New York: MacMillan, 1968) содержит статью “идентификация, политическая”, принадлежащую В. Бьюкенену (William Buchanan. Vol. 7. Pp. 57-61), которая заостряет внимание на “персональной идентификации с группой”, включая класс, партию, религию; и еще одну: “иден- тификация, психологическая”, написанную Э. Эриксоном (Erik Erikson. Ibid. Pp. 61-65) об “интеграции роли индивида в группе”. 5 Gleason. Op. Cit. P. 914 ff; использование работы Эриксона в политологии см. Mackenzie. Op. Cit. 6 Gleason. Op. Cit. Pp. 915-918. 7 Anselm Strauss. Mirrors and Masks: The Search for an Identity. Gleancoe, Ill., 1959. 65 Ab Imperio, 3/2002 лических интеракций и Питерa Бергера (Peter Berger) по социальным конструкциям и феноменологии.8 В силу ряда причин в 1960-е годы термин “идентичность” полу- чил широкий резонанс,9 быстро распространился за дисциплинарные и национальные границы, завоевал себе место в журналистском и академическом словаре и проник в язык социальной и политической практики, также как и в язык социального и политического анализа. В американском контексте преобладающая этика и идиоматика инди- видуализма придали особую остроту и резонанс вопросам идентич- ности, особенно в контексте тематизации проблем “общественных масс” в 1950-е гг. и конфликта поколений в 1960-е гг. “Идентичность” послужила шаблоном для Черного (негритянского – прим. перевод.) движения, а потом и других этнических движений, возникших в конце 1960-х гг. Именно тогда интерес к идентичности и конструирование индивидуальной идентичности, которую Эриксон уже успел связать с “общественной культурой” (communal culture),10 был с готовностью, хотя и непродуманно, перенесен на групповой уровень. Распростра- нение притязаний на релевантность идентичности стало возможным благодаря сравнительной институциональной слабости “левой по- литики” в Соединенных Штатах и неразвитости классовых идиом социального и политического анализа. Как было замечено многими аналитиками, саму классовую принадлежность можно рассматривать 8 Erving Goffman. Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. Englewood Cliffs, N.J., 1963; Peter Berger and Thomas Luckmann. The Social Construction of Reality. Garden City, NY., 1966; Peter Berger, Brigitte Berger, and Hansfried Kellner. The Homeless Mind: Modernization and Consciousness. New York, 1973; Peter Berger. Modern Identity: Crisis and Continuity // Wilton S. Dillon (Ed.). The Cultural Drama: Modern Identities and Social Ferment. Washington, 1974. 9 Как показал Филип Глиcон, популяризация термина началась задолго до волне- ний середины и конца 1960-х. Глиcон относит это изначальное распространение термина на счет престижа и авторитета социальных наук в середине века, а также на счет послевоенной моды на исследования национального характера и послево- енной критики массового общества, проблематизирующей “отношения индивида и общества” (Gleason. Op. Cit. P. 922 ff). 10 Эриксон охарактеризовал идентичность как “процесс, ‘находящийся’ в центре самого индивидуума, также как и в центре его общественной культуры, процесс, который раскрывает … идентичность этих двух идентичностей” (Identity: Youth and Crisis. New York, 1968. P. 22, курсив в тексте). Хотя эта формулировка была дана достаточно поздно, связь идентичности с “общественной культурой” была установлена в работах Эриксона непосредственно после войны. 66 Р. Брубейкер, Ф. Купер, За пределами “идентичности” как идентичность.11 С нашей точки зрения именно слабость классовой политики в Соединенных Штатах (в сравнении с Западной Европой) способствовала небывалому распространению “языка идентичности” в социально-политической практике и анализе. Уже в середине 1970-х В. Дж. М. Маккензи (W. J. M. Mackenzie) характеризовал идентичность как слово, пострадавшее от “чрезмерного использования”, а Роберт Коулз (Robert Coles) заметил, что понятия идентичности и кризиса идентичности стали “прозрачнейшими клише”12 . Но это было только начало. В 1980-х гг., с подъемом “святой троицы” расы, класса и пола в теории литературы и культурологии,13 гуманитарные науки присо- единились к данной тенденции. Дебаты об идентичности – внутри и за пределами академического мира – продолжают множиться.14 Кризис “идентичности” – кризис перепроизводства и последующего обессмысливания – только набирает ход.15 11 См., например, Craig Calhoun. New Social Movements of the Early Nineteenth Century // Social Science History. 1993. Vol. 17. No. 3. Pp. 385-427. 12 Mackenzie. Op. Cit. P. 11, доклад на семинаре 1974 г.; цитата из Коулза дана по Gleason. Op. Cit. P. 913. Глисон отмечает, что проблема была замечена еще раньше: “к концу 1960-х терминологическая ситуация полностью вышла из-под контроля” (Ibid. P. 915). Эриксон и сам сожалел о “неразборчивом” использовании “идентич- ности” и “кризиса идентичности” в книге “Identity: Youth and Crisis”, опублико- ванной в 1968 г. (Р. 16). 13 KwameAnthonyAppiah and Henry Louis Gates, Jr. Editors’Introduction: Multiplying Identities // Idem. (Eds.). Identities. Chicago, 1995. P. 1 14 Например, только между 1990-м и 1997-м гг. количество журнальных статей, в названиях которых присутствуют “идентичность” или “идентичности”, в базе дан- ных Current Contents возросло более чем вдвое, в то время как общее количество статей возросло на 20 процентов. Джеймс Фирон (James Fearon) обнаружил сходный рост количества авторефератов диссертаций, содержащих термин “идентичность”, даже с поправкой на абсолютный рост количества защищенных диссертаций. См. “What is Identity (As We Now Use the Word)?” (Р. 1). Неопубликованная рукопись. Факультет политологии. Стэнфордский университет. 15 Имеет смысл говорить о более узком “кризисе идентичности”. Введенное и рас- пространенное Эриксоном и примененное к вопросам социальной и политической принадлежности Люсианом Пай (Lucian Pye) и другими, понятие “кризиса иден- тичности” стали активно использовать в 1960-е гг. (Ретроспективные замечания самого Эриксона о происхождении и превратностях судьбы этого выражения см. в: Prologue to Identity: Youth and Crisis // Erikson. Op. Cit. P. 16 ff). Кризисы идентич- ности стали хроническими (оксюморон), они размножились до такой степени, что смысл этого выражения практически исчез. Уже в 1968 г. Эриксон пожаловался, что выражение используется “ритуально” (Ibid. P. 16). Недавний библиографический 67 Ab Imperio, 3/2002 Качественные и количественные показатели сигнализируют о том, что оперирование понятием “идентичности” превратилось в основной и непременный топос социальных и гуманитарных наук. В последние годы появилось два новых междисциплинарных журнала, посвящен- ных идентичности. Редакционная коллегия каждого из этих журналов блещет созвездием именитых ученых.16 Потребность высказаться по вопросу об идентичности затронула даже тех исследователей, которые находятся в стороне от господствующего дискурса “идентичности” и от исследований гендера, сексуальности, расы, религии, этнической принадлежности, национализма, иммиграции, новых социальных течений, культуры и “политики идентичности”. Выборочный список известнейших социальных теоретиков, область интересов которых лежит за пределами теории идентичности, но которые все равно сочли необходимым специально обратиться к вопросу “идентичности” в по- следние годы, включает Зигмунта Баумана, Пьера Бурдье, Фердинанда Броделя, Крейга Калхауна, С. Н. Айзенштадта, Энтони Гидденса, Бернхардта Гизена, Юргена Хабермаса, Давида Лайтина, Клода Ле- обзор показал, что “кризисы идентичности” стали встречаться не только в до боли знакомых контекстах – прежде всего этническом, расовом, национальном, гендерном и сексуальном, но также в контексте изучения таких разнообразных тем, как Галлия пятнадцатого века, лесничество, гистология, французский во- енный медперсонал во время первой мировой войны, интернет, Соновал Кахари (Sonowal Kacharis), техническое образование в Индии, ранняя специальная об- разовательная подготовка детей, французские медсестры, воспитатели детского сада, телевидение, социология, группы потребителей в Японии, European Space Agency, японская MITI, Национальная ассоциация телевидения и радиовещания, авиакомпания Cathay Pacific Airways, пресвитерианцы, ЦРУ, университеты, Кло- рокс, Шевроле, юристы, Агенство по развитию Сан-Франциско, негритянская теология, шотландская литература восемнадцатого века и, наш самый любимый пример – окаменелости дермоптеров. 16 Журнал “Identities: Global Studies in Culture and Power”, появившийся в 1994 г., “рассматривает взаимоотношения расовых, этнических и национальный идентич- ностей и иерархий власти на национальной и мировой аренах… [Он] иллюстрирует парадокс нашего времени: развитие мировой экономики и миграция населения порождают и поощряют самовыражение культур и разнообразных идентичностей” (“Цели и задачи” журнала, изложенные на внутренней стороне обложки). “Social Identities: Journal for the Study of Race, Nation and Culture”, впервые вышедший в 1995 г., нацелен на “формирование и трансформацию социально значимых идентичностей, соответствующих форм материального отличия и влияния, а также политические и культурные возможности, открывающиеся благодаря этим идентичностям” (заявление на внутренней стороне обложки). 68 Р. Брубейкер, Ф. Купер, За пределами “идентичности” ви-Стросса, Пола Рикера, Амартью Сен, Маргарет Сомерс, Чарльза Тэйлора, Чарльза Тилли и Харрисона Уайта.17 Категории практики и категории анализа Многие ключевые термины в интерпретативном аппарате социаль- ных наук и истории – “раса”, “нация”, “национальность”, “граждан- ство”, “демократия”, “класс”, “общество” и “традиция”, например, – в одно и то же время являются категориями социальной и политической практики и категориями социального и политического анализа. Под “категориями практики”, вслед за Бурдье (Bourdieu), мы понимаем не- что подобное тому, что другие называли “местными”, “фольклорными” или “общеупотребительными” категориями. Это – категории каждод- невного социального существования, выработанные и используемые обычными социальными акторами, которые совершенно не сходны с категориями социального анализа, дистанцированными от опыта.18 Мы 17 Zygmunt Bauman. Soil, Blood, and Identity // Sociological Review. 1992. Vol. 40. Pp. 675-701; Pierre Bourdieu. L’identité et la represéntation: Éléments pour une réflexion critique sur l’idée de région // Actes de la recherche en sciences sociales. 1980. V. 35. Pp. 63-72 (Данная работа публикуется в настоящем номере AI − Прим. ред.); Ferdinand Braudel. The Identity of France. Trans. Sian Reynolds. 2 Vols. New York, 1988-1990; Craig Calhoun. Social Theory and the Politics of Identity // C. Calhoun (Ed.). Social Theory and the Politics of Identity. Oxford, U.K. and Cambridge, Mass., 1994.; S. N. Eisenstadt and Bernhard Giesen. The Construction of Collective Identity // Archive europ...