Кормя двуглавого орла… Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII – пер-вой трети XIX века по Андрей Зорин (review)

525 Ab Imperio, 1/2002 несли идеологию в массы, чем оды и публицистика, известные узкому кругу лиц. Идеология, как показал ХХ век, все же неразрывно связана со СМИ и успешно внедряется как раз на бытовом уровне, через “мас- совую культуру”. Конечно, мы употребляем последний термин условно и применительно к изучаемой эпохе с известными оговорками. Но здесь принципиален следующий момент: если объектом иссле- дования Зорина является государственная идеология, то изучаемые им идеи должны иметь достаточно репрезентативный круг носите- лей. Ученый же исследует дискурсы и фреймы, распространенные среди немногочисленных представителей высшего света и социально активных общественных кругов. Вся Российская империя и более 40 миллионов ее подданных остались за скобками. Насколько это государственная идеология? Или это – традиции, взгляды и пове- денческие установки элиты? В ее действиях, несомненно, можно и должно искать идеологические мотивы, но при этом обязательно устанавливать их источник. Конечно, автор вправе сам определять поле своего исследования. Но подобная “избирательность” обедняет работу. С другой стороны, воз- можно, я предъявляю чрезмерные требования – от “первой ласточки”, которой является книга Зорина, вряд ли можно ждать какой-то “иссле- довательской тотальности”. Важно, чтобы эта ласточка не осталась оди- нокой, а знаменовала бы собой приход “историографической весны”. Гузель ИБНЕЕВА Я согласна, что книга Андрея Зорина – это событие, но событие вполне прогнозируемое, поскольку взаимный интерес исторической науки и литературы в последние десятилетия очевиден. Именно ли- тературоведение, осуществившее “лингвистический поворот”, дало импульс для обращения историков, литературоведов и философов к проблемам исторической методологии. Фундаментальность теоретического введения к книге (Глава 1) внушает уважение, а последующие не-методологические главы про- сто очаровывают читателя. А. Зорину удалось добиться действительно “насыщенного описания”, благодаря чему книга не только обогащает наше представление об эпохе, но и заставляет взглянуть на нее другими глазами. Книга особенно интересна для профессионального исследо- вателя, поскольку заставляет задуматься об источнике и о методе. Как 526 Forum AI известно, в историческом исследовании художественный текст долгое время играл, в лучшем случае, роль иллюстративного материала. Зорин показал, как на самом деле широки возможности художественного текста в реконструкции прошлого. Подобно любой новаторской и талантливой книге, книга Зорина не- однозначна и порождает желание обсудить целый ряд спорных момен- тов. Оговорюсь, что мои рассуждения будут касаться той части книги, которая освещает проблему в контексте эпохи Екатерины II (последняя треть ХVIII века). Во-первых, Зорин не сумел убедить меня в том, что идеологема “греческого проекта” была центральной для этой эпохи. Вслед за другими участниками дискуссии, я склоняюсь к мнению, что она была далеко не единственной и даже не определяющей. На мой взгляд, идеологический контекст царствования Екатерины определяла идея организации внутри- (а не внешне-) политического пространства империи, детерминированная концепциями европейского просвещения, прежде всего – немецкого. Во-вторых, в книге не показан сам процесс складывания идеологии. Этот недостаток объясняется, на мой взгляд, отсутствием здоровой доли позитивизма, эмпирической данности, которая бы и оживила, и обогатила исторический контекст рассматриваемых проблем и придала бы зоринскому анализу больший динамизм и убедительность. Казалось бы, автор обосновал свой метод и читатели книги должны принять его правила игры. Однако Зорин пишет ИСТОРИЧЕСКОЕ исследование, а это, что называется, обязывает. На память приходит до боли родной набор исследовательских процедур, не теряющих значения и в совре- менной ситуации, когда размываются границы исторического знания и обнаруживается стремление (вполне естественное) уйти в междис- циплинарное пространство. Иллюстрацией сказанного может служить выбор именно В. Пе- трова в качестве основного творца идеологических метафор. Этот выбор никак не обоснован в книге, что несколько странно, учитывая тот факт, что именно на материале филологии формировались методы обращения к авторству как к способу понимания произведения, проник- новения в глубинный смысл текста.1 Нетривиальность выбора автора, конечно, должна быть отмечена: все отечественное литературоведение советского периода, включая Г. А. Гуковского, критиковало Петрова, 1 Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники Российской истории. М., 1998. 527 Ab Imperio, 1/2002 инкриминируя ему близость к власти, усложненность поэтического языка и т.п.2 Однако почему в связи с формированием государствен- ной идеологии Зорина заинтересовал именно В. Петров, а не, скажем, В. Рубан, который, являясь секретарем Потемкина, находился при светлейшем и в Крыму? С. Витаккер, отмечая необычность такого выбора, ставит проблему в плоскость гражданского звучания: “за- карманный стихотворец” Петров противостоит тем авторам, которые стремились формировать общественное мнение, быть посредниками между государством и подданными и т д. В связи с этим закономерен вопрос: а была ли значима тогда для власти гражданственность поэзии? (Вспомним Г. Р. Державина, который испытывал большие проблемы с придворным окружением после написания “Фелицы”.) Кто такой В. Петров? Почему он был востребован властью? Ответы на эти вопросы очень важны, поскольку позволяют приблизиться к по- ниманию того, что на самом деле определяло значимость политических текстов. В анализе Зорина мне очень не хватает данных о социальном и политическом окружении Петрова, о степени его близости к коро- нованной особе и к Потемкину, хотя, конечно, близость к власти не всегда означает механическое созвучие во взглядах – тем интереснее подобный анализ. Петров же в книге предстает в безвоздушном про- странстве, в социальном и культурном вакууме. Интерпретируя оды Петрова, написанные в разное время, Зорин не всегда соотносит их с историческим контекстом. Отметим кратко ступени служебной карьеры Петрова: в 1768 г. он стал переводчиком Екатерины II; в 1772-1774 г находится за границей для “довершения” образования; с 1774 по 1780 г. – библиотекарь императрицы; c 1780 г. уходит в отставку (формально оставаясь “при особо порученных от ее величества делах”) и живет в своих благоприобретенных поместьях. О политическом долголе- тии Петрова говорить не приходится. Для Зорина не имеет особого значения, когда были созданы произведения Петрова - когда тот был при дворе или когда находился в отставке в своем поместье, а ведь можно предположить, что процесс идейной коммуникации между Петровым и сильными мира сего отличался в каждом случае. В этом смысле желание А. Эткинда выяснить, что обеспечило политическое 2 Ю. В. Стенник. Из истории литературной полемики // Русская литература ХVIII-начала ХIX века в общественно-культурном контексте. Л., 1983. С. 251-261; Г. А. Гуковский. История русской литературы: Литература ХVIII века. М; Л., 1947. С. 359-362; Он же. Русская литература ХVIII века. М., 1999. С. 245-249. 528 Forum AI значение определенных политических текстов – “доступ к телу” или литературные качества текстов – вполне правомерно. Наконец, если идеология может “считываться” во всех культур- ных пластах, то даже чисто логически следует признать важность привлечения и законодательных, и разнообразных персональных не- художественных текстов эпохи. Там идеология представлена не менее мощно и выразительно, чем в литературе. Зорин сознательно ограни- чивает себя литературными текстами, что несколько искажает картину идеологического пространства изучаемой эпохи. Этот же аргумент, на мой взгляд, демонстрирует искусственность редакционного тезиса о том, что в конце XVIII века идеология в России была более “литера- турна” и в этом смысле – в большей степени уделом “дилетантов”, чем в России начала XX века. Насколько метод, реализованный в книге “Кормя двуглавого орла…”, можно абсолютизировать? Историку сложно принять подход, при- равнивающий идеологическое поле к художественному пространству эпохи. Историка, как правило, интересует процесс формирования идеологий, трансляция идей на разных уровнях, механизмы проекции идеологий на конкретную политическую реальность. Именно поэтому метод изучения идеологий, предложенный в книге, кажется несколько ограниченным. А. Зорин, безусловно, указал “путь на пользу” (текст надписи Ека- терины II на медали, сделанной в память путешествия в Крым)3 всем нам. Мои возражения – это вовсе не попытка отстоять традиционные подходы к изучению идеологии. Напротив, я пытаюсь показать, как дальше можно двигаться по указанному Зориным пути, развивая его подходы и обогащая их подходами “историческими”. Видимо, наибо- лее перспективные исследования идеологии могут возникнуть только в результате такого синтеза. Книга Зорина вышла буквально вслед за монографией О. И. Ели- сеевой “Геополитические проекты Потемкина”.4 Обе книги могут рассматриваться как своеобразные символические пункты, от которых должно начинаться встречное движение. Книгу О. И. Елисеевой отли- чает традиционность подходов, глубокое знание источников (большую 3 Писанные рукой императрицы Екатерины II проекты надписи на медаль в память крымского путешествия // Cборник Русского исторического общества. 1880. Т. 27. С. 417-418. 4 О. И. Елисеева. Геополитические проекты Г. А. Потемкина. М., 2000. 529 Ab Imperio, 1/2002 часть которых составляют архивные документы), в то время как книгу Зорина – методологическая оригинальность, комплексный взгляд на эпоху, внимание к культурным практикам, к языку культуры в целом. Рискую показаться банальной, но я выступаю за синтез этих подходов (и не только этих), который позволит нам создавать настоящую про- фессиональную новую историю. Михаэль ШИППАН* “Предтечи российского империализма” – так могло бы звучать название новой монографии Андрея Зорина. Эти предтечи были са- новниками и писателями из окружения Екатерины II, Александра I и Николая I, которые, начиная с последней трети XVIII в., пытались влиять на формирование “государственной идеологии” Российской им- перии. Время правления Павла I оказалось за скобками исследования, поскольку, по мнению А. Зорина, оно остается лишь незначительным эпизодом – объяснение, которое явно не удовлетворяет Александра Эткинда. Новейшие исследования показали, что представления импе- ратора Павла, на воспитание которого оказали влияние радикальные представители Просвещения, претерпели заметную эволюцию и за- служивают внимания.1 Десять очерков, вошедших в том, представляют особый интерес, в том числе и для немецких специалистов по истории стран Восточной Европы. К сожалению, немецкий научный ландшафт все еще делится институционально и ментально на “историю”, “литературоведение” и “историю изобразительного искусства”. Андрей Зорин, знакомый со спецификой методологических приемов различных научных дис- циплин, продемонстрировал в своей книге, как созидательно могут быть преодолены границы между этими дисциплинами. Мои заметки – это попытка выделить наиболее интересные и важ- ные аспекты книги А. Зорина и взглянуть на них в контексте немецкой * Перевод с немецкого А. Каплуновского. 1 Отдельная секция “VI. International Conference of the Study Group on EighteenthCentury Russia” в Лейдене (1999) была посвящена Павлу I. См также: Joachim Klein. Simon Dixon and Marten Fraanje (Eds.). Reflections on Russia in the Eighteenth Century. (= Bausteine zur Slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Neue Folge, Bd. 37). Köln-Weimar-Wien, 2001. S. 400; A. G. Cross. “Crazy Paul”: The British and Paul I //Там же. Р. 7-18. ...