Предисловие К Публикации

373 Ab Imperio, 1/2002 Александр АНТОЩЕНКО ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ В последнее время евразийство привлекает к себе пристальное вни- мание многих исследователей. Открытие архивных коллекций русских эмигрантов, покинувших Россию после прихода к власти большевиков, позволило значительно расширить корпус источников по данной теме. Многие из них были опубликованы.1 Однако проблематика истории евразийства далеко не исчерпана, также как не введены в научный оборот в полном объеме источники, значительная часть которых хра- нится в Бахметьевском архиве Колумбийского университета (США), в коллекции Георгия Владимировича Вернадского (George Vernadsky).2 Именно там находятся предлагаемые вниманию читателей письма Г. В. Вернадского и П. Н. Савицкого и отзывы на их работы, относящи- еся к 1927 г., когда окончательно оформилась историческая концепция евразийцев. Немаловажное значение для ее оформления имели теоретическое обоснование П. Н. Савицким понятия “месторазвитие” и разработка его на историческом материале Г. В. Вернадским. Понятие “месторазвитие” 1 См. публикации и републикации работ евразийцев и о евразийстве в библиографическом указателе “О Евразии и евразийцах” (Петрозаводск, 1997). Обновленная версия библиографии размещена в Интернет: . 2 См.: Обзор документов Г. В. Вернадского в Бахметьевском архиве библиотеки Колумбийского университета в Нью-Йорке // Г. В. Вернадский. Русская историография. М., 1998. С. 395-444. 374 А. Антощенко, Предисловие к публикации было конкретизацией идей о “номо­ генезе”, которые формировались у Савицкого под влиянием Владимира Ивановича Вернадского,3 отца Георгия Владимировича. В 1922-1923 гг. В. И. Вернадский прочел в Париже, в университете Сорбонны, лекции об основах эволюции биосферы, опубликованные затем в книге “Очерки биохимии”. Зна- менитый натуралист считал формирование ноосферы исторически неизбежным процессом развития биосферы в результате развития материально-технических сил человечества. Этому намечающемуся в результате свободной рациональной деятельности людей процессу (как он мыслился Вернадским) Савицкий придал универсальный вневре- менной характер. “Ноосфера” превратилась в понятие “месторазвитие”, которым обнималась и географическая среда обитания народов, и их “культурная” деятельность. Введение данного понятия было основой для новой отрасли зна- ния – “геософии”, которая представляла собой синтез географических и исторических начал. Новое видение предмета предполагало и но- вые методологические подходы. Прежде всего отметим системный подход, основанный на представлении, что всякое “месторазвитие” является системой. Причем такие системы разнились по охвату территории, а составляющие их элементы находились в отношениях субординации. “Каждая, хотя бы небольшая, человеческая среда находится, строго говоря, в своей и неповторимой географической обстановке, – писал Савицкий. – Каждый двор, каждая деревня есть “месторазвитие”. Подобные меньшие “месторазвития” объединяются и сливаются в “месторазвития” большие. Возникает многочисленный ряд местораз- витий. Например, евразийская степь есть “месторазвитие”; большее “месторазвитие” в отношении к составляющим ее “месторазвитиям” – естественным областям; меньшее “месторазвитие” в отношении всей России-Евразии. Россия-Евразия, как большее “месторазвитие”, не ограничивается степью, но сочетает степь с зоной лесной, пустынной, тундровой, подразумевает взаимодействие их всех с обрамляющими Евразию странами, отмечена определенными общими признаками. Следующий этап: земной шар как месторазвитие человеческого рода; конечно, это реальное “месторазвитие”; и, однако, между этим поня3 См.: Н. Ю. Степанов. Идеологи евразийства: П. Н. Савицкий // Евразия: исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992. С. 160. 375 Ab Imperio, 1/2002 тием и определением, как “месторазвития”, Россия-Евразия – большая принципиальная разница”.4 Отмеченная иерархичность “месторазвитий” обеспечивала возмож- ность различного видения того или иного явления в зависимости от того, в рамках какого из уровней оно рассматривалось, и изменения его оценки при переходе от одного уровня к другому. Следующей отличительной чертой нового подхода было признание ведущих корреляционных связей (или “параллелизма”, как их опреде- лял Савицкий) между географической и культурной средой. Понятно, что этим, по сути, отрицалось значение причинно-следственных связей. Выявление “параллелизмов” служило Савицкому для определения структур, которые при эмпирическом подходе к материалу явно корени- лись в географической среде. Из этого вытекало довольно скептическое отношение к генетическим связям, поскольку общие черты культуры могли проявляться в разных местах названного “месторазвития” и в разные эпохи независимо от “генетической близости” народов, являв- шихся носителями культуры. Соединяя понятие “месторазвития” с “культурно-историческими ти- пами” Н. Я. Данилевского, Савицкий считал возможной на этой основе их “иную систематику”, “чем простое поставление в один ряд”. Под иной систематикой подразумевалась “миграция культуры”, о которой он писал ранее,5 т. е. перемещение культурных центров по земному шару из одних природно-климатических зон в другие. Предчувствуя обви- нения в географическом детерминизме, Савицкий стремился заранее отвести их от себя утверждением “внеместного” характера религиозных принципов. “Концепция “место­ развития”, – заявлял он, – сочетаема с признанием множественности форм человеческой истории и жизни, с выделением, наряду с географическим, самобытного и ни к чему иному не сводимого духовного начала жизни”.6 Конкретную разработку понятия “месторазвитие” на историческом материале предпринял Г. В. Вернадский в книге “Начертание русской истории” (Прага, 1927). В ней историк стремился реализовать и соб- ственные теоретико-методологические находки, намеченные в статье 4 П. Н. Савицкий. Географический обзор России-Евразии // П. Н. Савицкий. Континент Евразия. М., 1997. С. 284. 5 П. Н. Савицкий. Миграция культуры // Исход к Востоку. София, 1921. С. 40-51. 6 П. Н. Савицкий. Географический обзор России-Евразии. С. 292. 376 А. Антощенко, Предисловие к публикации “Монгольское иго в русской истории”.7 Статья была написана почти одновременно с брошюрой Н. С. Трубецкого, опубликованной в 1925 г. под криптонимом И. Р., и была в определенной мере откликом на нее. Об этом говорит не только общность многих положений, но и тот факт, что, помещая ее в пятой книге “Евразийского временника” (Париж, 1927), Вернадский указал дату написания – ноябрь 1925 г. Замысел статьи определялся тем, что она была написана в пику европоцентристской интерпретации всемирой истории, которая сло- жилась в XV—XIX вв. и отражала гегемонию романо-германских народов в этот период. Будет ли это также в ХХ в. – вопрос для Вер- надского открытый. Центральным в статье являлось понятие “мировых империй”, которое вводилось историком для характеристики лишь политических образований, объединяющих разнородные цивилизации. Так, Римская и Византийская империи были мировыми именно потому, что обеспечивали взаимодействие культуры земледельческой мор- ской и культуры кочевнической степной. Другие империи (например, “Священная римская империя германского народа” Карла Великого или Константинопольская империя Балдуина) имели провинциальное значение. Определение монгольской империи как мировой позволяло по-новому взглянуть на значение монгольского ига в русской истории. Включение восточно-русских земель в ее состав означало перемеще- ние их из маргинального положения, которое они занимали в системе взаимоотношений с Византией, в самую стремнину “исторического потока”. Другой важный для характеристики евразийского дискурса момент, который отчетливо прослеживался в статье – это взгляд на ход исто- рического процесса извне, а не изнутри. Возможность такого видения создалась за счет признания нескольких центров, существующих в рамках даже одной мировой империи. Последнее особенно легко было проследить в монгольской империи, являвшей собой многоярусный конгломерат политических образований. Так, Джучиев улус являлся одним из центров владений Великого хана, но он имел, в свою очередь, несколько центров, одним из которых была Русская земля. Рассмотрение северо-восточных и юго-восточных земель Руси в составе Джучиева улуса, Золотой Орды, позволяло соотнести с ними юго-западные русские земли как провинциальные территории 7 Г. В. Вернадский. Монгольское иго в русской истории // Евразийский временник. Париж, 1927. Кн. 5. С. 153-164. 377 Ab Imperio, 1/2002 Западной Европы. Тем самым с позиции включенности в мировую историю давалась оценка выбора одного из альтернативных путей, перед которыми стояла Русь в XIII в. и о которых столь подробно писал Вернадский в статье об Александре Невском.8 Но и после этого альтернативный характер исторического процесса не исчезал, т. к. сохранялось двоецентрие. “В пределах первого – в южно-русских степях – оказался главный центр Золотой Орды – не даром государство Джучидов известно было на всем востоке под именем “Кипчацкого царства”, – писал историк. – В пределах второго – северо-русских лесах возник дополнительный, русский, центр Улуса Джучиева – Владимир, потом Москва”.9 Такое положение, с одной стороны, создавало пара- доксальную ситуацию, когда разгром Эдигеем рати Витовта в 1399 г. на реке Ворксле становился “одним из величайших событий” в по- литической жизни восточно-русских земель, хотя ни одного русского полка не участвовало в сражении. Это происходило потому, что войска Эдигея представляли весь улус, в котором возможна была внутренняя борьба за верховенство, как это случилось в 1380 г., когда дружины Дмитрия Донского открыто выступили против Сарая. С другой сто- роны, двоецентрие создавало возможность альтернативного развития в зависимости от победы одного из центров. Главное в статье – это не перестановка знаков в оценке роли мон- гольского ига с “минуса” на “плюс”, а изменение плоскости видения проблемы. Причем в основу были положены логически непротиво- речивые принципы рассмотрения материала, которые, хотя и не были выражены эксплицитно, легко реконструируются. В обобщенном виде их можно сформулировать следующим образом: изучение мировой истории выйдет за рамки европоцентристского видения при рассмотре- нии (1) взаимодействия земледельческих морских и кочевых степных цивилизаций; (2) соотношения политических влияний объединяющих цивилизации “мировых империй”, имеющих ассиметричные центры; (3) распространения мировых религий, укрепляющих единство этих империй; (4) возможных альтернатив движения исторического про- цесса. В полном объеме реализовать намеченный подход Вернадский по- пытался в книге. Отправляясь от признания народа творцом русской 8 Г. В. Вернадский. Два подвига св. Александра Невского // Евразийский временник. Прага, 1925. Кн. 4. С. 318-337. 9 Г. В. Вернадский. Монгольское иго в русской истории. С. 160-161. 378 А. Антощенко, Предисловие к публикации истории, историк отмечал, что его развитие происходило в определен- ной среде и на определенном месте. Освоение месторазвития являлось результатом физического и психического давления русского народа на этническую и географическую среду и ее сопротивления этому давлению, которые определялись им как элементы русской истории. Исторический процесс представлялся автором как система сме- няющихся типов месторазвитий. Поскольку месторазвитием русской истории является Евразия как цельный географический мир, то в ее рамках можно было выделить меньшие месторазвития – Каспийско- Черноморская степь, Днепровско-Киевская и Волжско-Болгарская речные области как объединение леса и степи, наконец, именно здесь могли образоваться такие крупные социальные единицы, как скиф- ская, гуннская, монгольская империи, а позже империя Российская. “История распространения русского государства есть в значительной степени история приспособления русского народа к своему место- развитию – Евразии, а также и приспособления всего пространства Евразии к хозяйственно-историческим нуждам русского народа,”10 – писал Вернадский. Таким образом, история русского народа отождествлялась с исто- рией государства и включалась в общую историю Евразии. История же Евразии в свою очередь представляла собой “последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства”. В силу географических особенностей Евразии (здесь Вернадский повторял выводы Савицкого о четырех вытянутых вдоль континента почвенно- ботанических зонах) становление общеевразийской государственности шло в борьбе леса и степи. Именно этот процесс, приводящий то к объединению, то к распаду, придавал динамику процессу. Рассуждения Вернадского о преобразовании природно-исторического ландшафта в ходе хозяйственного воздействия на него населения Евразии, изменении этнического состава последнего так и остались общими посылками, которые никак не были реализованы в работе. Поэтому периодизация исторического процесса представляла собой схему начальных и по- следующих фаз развития евразийского государства. Однако понятие “развитие” здесь едва ли уместно, т.к. речь шла о ритмике образования объединяющих лес и степь государств и их распада, или “периодиче- ской ритмичности государствообразующего процесса”, как определил ее сам Вернадский. 10 Г. В. Вернадский. Начертание русской истории. Часть первая. Прага, 1927. С. 9. 379 Ab Imperio, 1/2002 Общая периодизация истории Евразии представлялась историку в следующем виде:11 1. а) Единая государственность (Скифская держава) V в. до Р. Х. б) Система государств (Сарматы, Готы) 2. а) Единая государственность (Гуннская империя) IV—V вв. б) Система государств (Авары, Хазары, Камские болгары, Русь, Печенеги, Половцы) 3. а) Единая государственность (Монгольская империя) XIII в. б) Система государств – первая ступень распадения Монголь- ской державы (Золотая Орда, Джагатай, Персия, Китай) в) Система государств – вторая ступень распадения Монголь- ской державы (Литва, Русь, Казань; Киргизы, Узбеки, Ойраты- монголы) 4. а) Единая государственность (Российская империя – Союз Советских Республик ...?) Вернадский полагал, что в этом пункте схемы не последует нового распада, т. к. усилиями русского народа создано небывалое в прошлом геополитическое и хозяйственное единство Евразии. В данную схему вписывалась русская история. Для характеристики ее существенных черт Вернадский указывал на византийское и монгольское влияние. “Монгольское наследство – евразийская государственность. Византийское наследство – православ- ная государственность, – пытался придать афористичность мыслям Трубецкого и Савицкого Вернадский. – Монгольское наследство облегчило русскому народу создание плоти евразийского государства. Византийское наследство вооружило русский народ нужным для соз- дания мировой державы строем идей”.12 Отсюда вытекали особенности внутреннего строя и идеологии евра- зийского государства. Отличительные черты первого – форма военной империи (хотя Вернадский признавал и такие формы управления, как вече – казацкий круг – советы); единство “правящей верхушки” и “на- родной массы” на основе целостного миросозерцания (идеократия); гибкость социально-государственного строя, обеспечивающего оп- тимальную организацию армии. В области идеологии отличительной чертой, обеспечивающей устойчивость евразийской государственности, 11 Там же. С. 16. 12 Там же. С. 17. 380 А. Антощенко, Предисловие к публикации называлось осознание народом своего месторазвития. Для русского народа важным было также религиозно-церковное сознание, воспри- нятое от Византии и обособлявшее его не только “от магометанства и буддизма, но и от латинства”. Таким образом, в основе периодизации русской истории лежало три признака: единство государственности, объединяющей лес и степь; изменение “евразийского самосознания”; роль и значение правосла- вия. Исходя из этих “предпосылок”, Вернадский предлагал выделить следующие периоды: 1) Попытки объединения леса и степи (до 972 г.); 2) Борьба леса и степи (792—1238); 3) Победа степи над лесом (1238—1452); 4) Победа леса над степью (1452—1696); 5) Объединение леса и степи (1696—1917). Главное внимание в книге сосредотачивалось на политических событиях, точнее — геополитических, отражающих установление контроля над территорией и, особенно, движение на Восток. Поэтому ведущими в книге стали разделы, посвященные внешней политике, главным направлением которой признавалось восточное. Именно при ее характеристике приводились смыслообразующие формулировки, которые должны были придать динамику и целостность повествованию и выразить отношение к прошлому. Движение на Восток происходи- ло от создания прообраза русского евразийского единства в период правления Святослава, через включение восточно-русских земель в мировую историю в составе Монгольской империи, к вступлению московских государей в наследство Золотой Орды в качестве первого шага к утверждению России в ранге мировой державы. Осмысление и одновременная оценка восточной дипломатии с этого времени шла от обеспечивающего ее успех единства “православной политики с политикой дружественной по отношению к мусульманскому миру” в XVI в., через возобладание “чистой” православной политики “без соблюдения связей с системой мусульманского мира” в середине XVII в., к восприятию в конце века польско-униатской идеи о союзе “христианских” государей против мусульманской Турции, означавшей крушение принципа “Москва — третий Рим” во внешнеполитической деятельности.13 Возрождение восточной политики на новых основаниях 13 Там же. С. 181. Ср.: С. 165. 171. 381 Ab Imperio, 1/2002 произошло при Петре Великом. Для подтверждения ее значимости упо- минались мельчайшие свидетельства источников даже о тех действиях, которые нередко не имели реальных последствий14 и которые поэтому обычно не классифицируются как исторические факты. Экономические и социальные отношения практически выпадали из повествования, а характеристика важнейших правовых памятников давалась двумя- тремя предложениями. Обзор внутреннего состояния общества носил лапидарный характер, предшествуя в виде “предварительных замеча- ний” изложению основному. Для Вернадского “исторический процесс стихиен: в основе сво- ей он приводится в движение глубоко заложенными в нем силами, не зависящими от пожеланий и вкусов отдельных людей”. Его по- вествование исторически обосновывало единство России-Евразии, поэтому описание исторических лиц приобрело в “Начертании рус- ской истории” знаковый характер. Они означали или знаменовали собой то или иное явление, важное для становления Евразии. Так, Святослав означал осознание необходимости объединения леса и степи в западной части Евразии, Святополк – первое обращение за помощью к враждебному латинству (хотя при этом отмечалось, что раскол православия и католичества стал заметен в XI в.), Владимир – принятие православия и т. п. Исключение было сделано лишь для Ивана Грозного и Петра Вели- кого. В первом случае Вернадский повторял оценки Н. М. Карамзина, отмечая два периода в его правлении и объясняя изменение “нрава” царя смертью его первой жены – Анастасии Романовой. Однако нравственно- психологическая метаморфоза Ивана IV не имела смыслообразующего характера, т. к. объясняла лишь жестокость мер опричнины. Причины возникновения последней определялись в соответствии с основными положениями книг С. Ф. Платонова и, отчасти, Р. Ю. Виппера, вписы- вавшимися в концепцию государственной школы о закрепощении и раскрепощении сословий. Так представленная опричнина “выпадала” из нарратива о прошлом России-Евразии, что лишний раз подчеркивает знаковый характер фигуры Ивана Грозного, который утверждал “госу- дарство правды” и подчинил Казань и Астрахань в результате мудрой политики опоры на мусульманский мир. 14 Там же. С. 118, 121, 127, 165, 182, 188, 192, 194 и др. Только один пример: “Продолжались попытки завязать сношения и с Японией (в 1714 году был привезен в Петербург японец Санима, которого выбросило морем на Камчатку в 1710 г.)”. 382 А. Антощенко, Предисловие к публикации Подробное описание Смутного времени столь же мало способство- вало усилению целостности повествования о прошлом России-Евразии, поскольку весьма неглубокий смысл утверждения “недавно приобре- тенная восточная окраина не делала серьезных попыток к отпадению от Москвы во время Смуты” не требовал для своей конкретизации всей совокупности приведенных фактов. Личная характеристика Петра приводилась Вернадским, чтобы обосновать оценку его роли, отличную от оценки Трубецкого. Для Трубецкого негативные последствия увлечения западничеством были определены личностью Петра.15 Для Вернадского “Петр был и оста- вался в своих безудержных увлечениях глубоко русским человеком, и вся программа его деятельности сводилась к мысли о России. Но последователи Петровы перегнули палку в другую сторону: стали воспринимать европейскую культуру не ради защиты русской само- бытности, а ради самой этой европейской культуры”.16 Однако Вернадский был согласен с Трубецким в том, что Петр на- чал разрушение православной духовности России. Объяснение этого он видел в исторических основаниях – расколе Русской православной церкви, расшатавшем и подорвавшем ее, и в характере царя. “Личные основания: протестантский уклад Петровой души и религиозности. Родившись в православной семье и восприняв традиционные навыки к культу твердой власти, Петр вместе с тем одарен был той рационалисти- ческой простой религиозностью, которая часто свойственна русскому казаку и крестьянину и которая нашла себе книжное и умственное под- крепление в налете протестантизма, который Петром был воспринят в немецкой слободе и за границей. Петр по своему душевному укладу был типично русским человеком, но по своему религиозному миро- воззрению он не был типично русским царем”.17 И все же Петр Первый, как и Иван Грозный, был знаковой фигурой, т. к. он устанавливал строй римской светской империи (не-царства не-православного) в отличие от своего отдаленного предшественника, утверждавшего строй церковной империи (православного царства). Вместе с тем утверждалось, что петровская реформа армии касалась 15 Ср.: Н-[И.]колай Т-[Р.] убецкой. Наследие Чингисхана (взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1991. № 4. С. 58-59. 16 Г. В. Вернадский. Начертание русской истории. С. 188-189. 17 Там же. С. 190. 383 Ab Imperio, 1/2002 лишь “новой военной техники”, сохраняя принципы, на которых основывалась “прежняя московская армия” и которые “шли еще от Чингисхана”. Наконец, “Петр в сущности уже поворачивался к Европе задом и становился лицом к Востоку”.18 Дальнейшее описание событий должно было иллюстрировать тезис о равнодушии носителей госу- дарственной власти к православной церкви в течение большей части XVIII и некоторой части XIX вв., а также утрату властью социальной опоры в лице дворянства. Главным по-прежнему было представление внешней политики и дипломатической практики, в которой в это время “боролись постоянно два направления: интернационалистическое (фак- тически-европеизующее) и самодовлеюще-русское (евразийское)”.19 Понятно, что успех обеспечивался вторым направлением, которое было продолжением “планов и мыслей Петра”. Наконец, в последних двух параграфах, как будто вдруг вспомнив, что книга начиналась с определения в качестве главного действующего лица евразийской истории русского народа, Вернадский возвращал- ся к утверждению евразийцев о его единстве, имея в виду единство великорусского, украинского и белорусского народов. Созданное им государство, заявлял историк, “есть громадный историко-культурный организм”, “мировая Держава”, включение в которую давало “отдель- ным краям и народностям неоценимые экономические и культурные выгоды”, делало их “сопричастниками мировой истории”.20 Разработанные на основе понятия “месторазвитие” положения исто- рической концепции Вернадского были дополнены “Геополитическими заметками по русской истории” Савицкого.21 Савицкий был геогра- фом, поэтому он эмпирически замечал в первую очередь системность “пространства” (т. е. структурированность природно-климатических зон России-Евразии). Ей должна была соответствовать системность истории народов, занимавших данное пространство. Поэтому, когда Вернадский, опираясь на понятие “месторазвитие”, выдвинул положе- ние о ритмичности исторического процесса, оно было с готовностью воспринято Савицким. Рассмотрим основные положения “Заметок” Савицкого в соответ- ствии с тем планом, который предлагал он сам. 18 Там же. С. 192. 19 Там же. С. 205. 20 Там же. С. 231. 21 П. Н. Савицкий. Геополитические заметки по русской истории // Г. В. Вернадский. Начертание русской истории. Прага, 1927. Ч. 1. С. 234-260. 384 А. Антощенко, Предисловие к публикации 1. Джучиев улус и Россия. Общность месторазвития Российской империи и Джучиева улуса делала в глазах Савицкого Россию-Евра- зию преемницей Золотой Орды не только в геополитическом, но и в культурном отношении. Указание на роль золотоордынских ханов, которое вызвало язвительные упреки в “чингисхамстве” со стороны противников евразийства в эмигрантской среде, интересно для по- нимания видения истории Савицким. “Имена этих царей и их тем- ников, – писал он, – должны явиться одним из символов трактовки евразийских низменностей-равнин и прилегающих к ним стран как “связной площади”, как геополитического единства. Не нужно забы- вать, что и в смысле экономическом золотоордынская власть имела дело с (применительным к условиям того времени) использованием хозяйственных ресурсов тех самых территорий, которые в настоящее время являются поприщем экономической деятельности народов Рос- сии-Евразии”.22 В данных положениях просматриваются по крайней мере два момента, характерных для отношения к прошлому Савицкого. Во-первых, отсутствие деятельностного подхода к истории превращало исторических лиц в символы. Во-вторых, взгляд на прошлое через призму “месторазвития” отрицал качественное различие исторических эпох. Поэтому вполне понятно сближение золотоордынских царей и темников XII – XIV вв. с российскими императорами, императрицами и полководцами XVIII – XX вв. или геополитических сочетаний (на- пример, отношение к Балканским странам и Польше) времен Золотой Орды и современной России-Евразии. 2. Русь и Литва. Прежде всего разграничение Руси и Литвы осуществлялось на основе религиозного признака. Хотя Северо- Восточная Русь определялась через “русскость”, последняя была “несовместимой с латинством, а латинство, в свою очередь, ока- залось несовместимым с осуществлением объединительной роли в пределах евразийского мира”. Месторазвитие предопределило, что, казалось бы, одинаковый по содержанию факт – переход татар на службу в Литве и в Москве – имел совершенно разное значение. Создание Касимовского ханства, зависимого от московских царей, означало, что Московское государство вступило в наследие Золотой Орды. Разница оценок определялась тем, что они обусловливались в первом случае видением проблемы через отношения Руси и Литвы 22 Там же. С. 236-237. 385 Ab Imperio, 1/2002 (т. е. двух сорасположенных “месторазвитий”), во втором – Руси и Монгольской империи, частью которой являлась Золотая Орда (т. е. двух “месторазвитий” разного уровня). 3. Русь и держава Тимура. Тот же принцип применялся к оценке взаимоотношений этих двух “месторазвитий”. Поэтому возвращение Северо-Восточной Руси в державу Тимура его подручником Тохтамы- шем позволяло увидеть в разгроме другим его ставленником, Темир- Кутлуем, войск кн. Витовта на реке Ворксле значимое для русских событие – защиту от литовского натиска и устранение “конкурента” в деле собирания евразийских земель. 4. Царства-наследники Золотой Орды. Аналогично определялось значение Крымского ханства, которое “являлось наследником Золотой Орды и занимало юго-западную окраину Евразии”. Включенное в состав Османской империи, удерживавшей элементы византийской культуры, оно “хранило степную (кочевую) традицию”. Устранить этого конкурента было труднее, но Савицкий делал это, набрасывая золотоордынское покрывало на Москву и “стягивая” его с Крыма (“Под пеленой Золотой Орды возрастало Русское государство. Этого нельзя сказать про Крымское ханство”). 5. Защита Руси от степи и Запада; 6. Проникновение Руси в степь и пустыни. Смысл этих двух главок лучше проясняется при их сопоставлении. Очевидное движение на Восток, во-первых, кон- трастно оттеняло постоянную укрепленность западной границы, при- чем это постоянство не требовало особых доказательств. Во-вторых, движение укрепленных линий давало основание для периодизации, с выделением: 1) периода укрепленных линий в пределах лесостепи (XVI–XVII вв.); 2) периода укрепленных линий в пределах ковыльной и полынной степи (XVIII – первая половина XIX в.); 3) периода укре- пленных линий в пределах пустыни (середина XIX в.). В свою оче- редь, эта периодизация включалась в более широкую периодизацию русской истории, позволяющую заметить ритмику “существования и несуществования укрепленных линий”: “I. до времен Владимира Святого укреплений не существует, II. время от конца X по XIII в. есть эпоха существования противостепных укрепленных линий, III. время от XIII до начала XVI в. есть эпоха отсутствия таких линий (монгольское владычество), IV. с начала XVI по конец XIX в. про- должается новая эпоха строительства укрепленных линий, V. она 386 А. Антощенко, Предисловие к публикации сменяется исчезновением этих линий в конце XIX в.”23 Тем самым Савицкий приводил еще одно эмпирическое подтверждение периоди- ческой ритмики государствообразующего процесса Евразии, открытой Вернадским. Энтузиаст евразийства, Савицкий стремился, чтобы разрабаты- ваемое им и его соратниками учение нашло как можно больше сто- ронников. Поэтому им осуществлялись меры для широкой рассылки евразийских изданий не только в страны “русского эмигрантского рассеяния”, но и в Россию. Об откликах на них свидетельствуют при- водимые в приложении к письмам документы, которые также хранятся в коллекции Г. В. Вернадского в Бахметевском архиве. Орфография и пунктуация публикуемых писем (автографов) при- ближена к современным нормам. В машинописные копии отзывов Н. И. Кареева, В. В. Бартольда и обзор лекции Ф. В. Тарановского внесены незначительные пунктуационные поправки. Сокращения расшиф- ровываются в квадратных скобках, подчеркнутые волнистой линией слова и словосочетания печатаются курсивом. Курсивом переданы и рукописные пометки П. Н. Савицкого на отзывах и обзоре, что специ- ально оговорено в подстрочных примечаниях. Публикатор выражает признательность профессору Ричарду Вортману за предоставленное разрешение на публикацию материалов в журнале Ab Imperio, а также благодарит Илью Герасимова и Сергея Глебова за указание на ценную информацию, необходимую для комментариев. 23 Там же. С. 257. ...