Русский либерал-англофил Павел Гаврилович Виноградов: Монография by А. В. Антощенко (review)

Монография профессора А. В. Антощенко продолжает цикл исследований автора, посвященных изучению жизни и творчества выдающего российского (и английского) историка и общественного деятеля Павла Гавриловича Виноградова. При этом Виноградов рассматривается в книге не столько как медиевист и историк права, сколько как публицист и общественный деятель. В связи с этим представляется продуктивным рассматривать эту монографию в контексте современной историографии российского либерализма конца XIX – начала ХХ вв.

Научные исследования, посвященные изучению российского либерализма, продолжаются. Публикуются новые работы, проводятся научные мероприятия. Но проблематика либерализма в качестве объекта изучения несколько утратила свою актуальность. Консерватизм и национализм в этом плане выглядят гораздо более привлекательными. Эта тенденция объясняется, на наш взгляд, не только политической конъюнктурой, которая имеет определенное значение, но и “снятием” теоретической базы подобных исследований. Дело не в том, что существующие подходы к исследованию российского либерализма исчерпали себя, а в том, что траектория и ожидаемые результаты исследований российского либерализма, выполненных в рамках этих подходов, представляются вполне понятными и предсказуемыми. Им не хватает теоретической новизны и свежести.

И в этом плане монография А. В. Антощенко предлагает некую попытку наметить принципиально новый подход к изучению российского либерализма. Она содержит не столько развернутую концепцию, сколько имплицитно намечаемую методологическую программу. Это программа анализа специфики дискурса российского либерализма конца XIX – начала ХХ в. Конечно, нельзя утверждать, что работа Антощенко является абсолютно первой работой подобного рода, она скорее может рассматриваться как пример удачной фокусировки новой исследовательской оптики на конкретном материале.

Антощенко детально реконструирует биографию Виноградова. Хронологическая последовательность определяет общую структуру работы и логику изложения. Каждую из восьми глав исследователь посвящает отдельному этапу жизни ученого. В первых четырех рассматривается российский период жизни Виноградова, в последующих – его пребывание в эмиграции. Анализируя специфику каждого этапа публичной деятельности Виноградова, автор привлекает широкий круг опубликованных источников и материалов из российских и английских архивов. Специфика в данном случае определяется либо статусным положением Виноградова в конкретный момент его жизни, либо зигзагами Большой истории, задающими актуальную повестку дня. Понятно, например, что Первая мировая или Гражданская войны в значительной степени повлияли на характер публицистических работ Виноградова.

А. В. Антощенко достаточно подробно, с учетом различных контекстов “историографического быта” воссоздает и интерпретирует траекторию профессионального становления ученого, его просветительскую и общественную деятельность (например, в качестве гласного Московской городской думы), активизм Виноградова в годы его пребывания на должности профессора и скандальную отставку из университета, судьбу Виноградова в годы эмиграции. Рассмотрение биографии предпринимается в тесной связи с анализом публицистических работ Виноградов. В результате этого совершенно обоснованным представляется важнейший тезис: Виноградов не только профессиональный ученый, медиевист и правовед, но и общественный деятель со своей “идейной” политической программой. Согласно декларации самого Виноградова, его общественная активность является органичным продолжением его профессиональной (исследовательской и преподавательской) деятельности. “Профессор всеобщей истории не может сидеть у себя в углу”, – утверждал Виноградов, и он, действительно, “не сидел”. Интерпретируя поведенческие стратегии своего героя, автор стремится показать, что они не столько “заданы” традициями круга либеральных фрондирующих профессоров, сколько выстраиваются им сознательно, исходя из его общественно-политической программы.

При этом автор довольно уверенно вскрывают дискурсный мир либерализма Виноградова. Уже в первых политико-публицистических работах Виноградова четко проступают базовые элементы российского “либерального дискурса”, посредством которых конструируется и интерпретируется реальность. К сожалению, автор проходит мимо вопроса о генезисе этого дискурса. “Народ”, “власть”, “бюрократия”, “образованное меньшинство”, преследуя определенные “естественные” интересы и вступая между собой в определенные отношения, задают поле политического и характер действий в нем. Из этого синтаксиса вырастает и определенная прагматика, конструируется идентичность в качестве субъекта политического поля.

Политические суждения Виноградова в этом случае представляются вполне логичными и ожидаемыми: “государство в современных условиях стало содействовать развитию… в духе справедливости и гуманности”. Столь же ожидаемы и базовые элементы, на которых эти суждения основываются: “общий подъем политической нравственности”, “господство общественного мнения”, “необходимость разумных реформ”, “образованный класс” и т.д.

В рамках этого дискурсного пространства Виноградов говорит о неразумной политике бюрократических кругов, преследующих свои корыстные интересы, об общественном долге служения “образованного класса” и необходимости “воспитания” “народных масс”. Анализ дискурсного режима текстов публицистических работ Виноградова подводит к проблеме базовой метафоры идентичности. С одной стороны, Виноградов еще в знаменитых лекциях “О прогрессе” позиционирует себя как “органицист”. Эта маркировка встречается практически во всех работах, посвященных Виноградову. С другой стороны, это довольно странный, неожиданный, “механистический” органицизм. Органицизм по Спенсеру. Общество в этом случае предстает некой совокупностью “естественных” групп, имеющих свои цели и взаимодействующих друг с другом на базе неких объективно существующих рациональных оснований. Эти основания представляются вполне понятными и прозрачными, по крайней мере, всем адекватным акторам и “внешнему аналитику”. Пафос понятности превращает аналитическое и критическое исследование, а также программу общественной деятельности в комбинацию порой многочисленных, но простых элементов, в пазл, который может быть собран. Степень сложности сборки определяется количеством элементов, которые необходимо учитывать. “Идеолог”, автор публичных политических деклараций, пытающийся “объяснить”, в этом случае часто выглядит несколько избыточным резонером. Все это, как мы видим, очень далеко от классического органицизма романтиков и неоромантиков или наших представлений о нем.

В рамках этого дискурса “механицизм” предстает некой чужеродностью, с которой нужно бороться, потому что он мешает пониманию “сути общественного процесса” и проведению “правильного” экспертного анализа и выработки “адекватной” политической программы. “Механистический органицизм” борется против “механицизма”. И эту конструкцию Антощенко полностью принимает, характеризуя Виноградова как последовательного и рефлексивного “органициста” и противника “механицизма”. Другими словами, приходится констатировать отсутствие некой отрефлексированной дистанции между анализируемым дискурсом и дискурсом исследователя, не всегда ведущее к продуктивной редукции.

Этот “органицистско-либеральный” дискурс позиционируется (творцом и отчасти исследователем) как достаточно адекватный и “близкий” реальности, напрямую влияя и на деятельность Виноградова – автора публицистических статей российских и английских журналов, ориентированных на “элитарного” читателя, многотиражных газет и “политического практика”, например на должности гласного Московской городской думы. Соответственно краеугольным камнем этого органицистского видения является некий социальный холизм, понимаемый как априорная ценность. Именно холистская заданность определяет и прагматику Виноградова, и дрейф важнейших положений его программы.

Дальнейшая идейная эволюция Виноградова, в отдельных аспектах его политической программы весьма значительная (например, от мягкой федерализации и апологии местного самоуправления к жесткой унитарности в национальном вопросе, от “духовного развития личности” как важнейшей задачи прогресса к “мобилизации нации”), естественно идет в рамках этого дискурса. В условиях военных и революционных потрясений, следуя духу времени, дискурс работ Виноградов несколько изменяется, становясь чуть более органистичным, чем ранее, когда он себя в этом качестве манифестировал. И вот здесь представляется, что привлекаемые А. В. Антощенко методологические программы Х. Уайта и Й. Рюзена не позволяют обозначить и решить возникающие вопросы. И в первую очередь вопрос о том, что же такое “органицизм” Виноградова. Безусловно, возникает необходимость деконструкции самого понятия русского либерального “органицизма” в духе работ Р. Козеллека. А для этого от рассмотрения риторики необходимо перейти к рассмотрению контекстов. Это переход позволил бы поставить и более широкую проблему, связанную с вопросом, почему этот дискурс (либеральный, или “органицистско-механистический”) не стал доминирующим. Очень важно попытаться понять, каким образом этот дискурс взаимодействовал и конкурировал с другими в публичном пространстве Российской империи конца XIX – начала ХХ века, создавая и продвигая свой политический проект. Размышляя о “неудачах” деятельности Виноградова как публичной фигуры в 1910–1920-е гг., Антощенко говорит о противоречиях его политической программы. Признавая наличие противоречий, позволим себе усомниться, что именно они стали причиной “неудачи”. Более “успешные” политические программы брали явно не логической стройностью. Однако противоречивость программы Виноградова не помешала ему стать одним из творцов “стереотипного” образа России в английской культуре 1910-х гг.

Таким образом, монография А. В. Антощенко не только представляет собой самое полное на сегодняшний момент исследование биографии и эволюции политических взглядов П. Г. Виноградова, но и обозначает новые и, как представляется, весьма перспективные исследовательские проблемы.